За окном темнело уже очень быстро: день едва успевал повиснуть в воздухе, как вечер тут же выхватывал эстафету из его слабых предзимних рук. Пейтон Ричард Смит, зачитавшийся свитками своих учеников, написавших сегодня самостоятельную работу, только сейчас заметил, что свет из окна уже недостаточно ярок для его подслеповатых глаз, и, зевнув, зажег канделябры. Свечи были новые, и от них сильно пахло воском. Этот запах немного оживил атмосферу серых будней профессора Маггловедения: он проверял работы уже где-то два часа, а свитки все не кончались и не кончались.
Мать часто говорила ему, что он только зря выматывает себя, работая преподавателем - можно было бы и как-нибудь на халтуры и доходы от крошечных научных статеек прожить, даже втроем. Но решение стать учителем отнюдь не всегда является последним прыжком от пропасти бедности и отчаяния. О нет, порой оно является подвигом. Люди, которым не свойственна жертвенность, не способны стать хорошими педагогами: они могут только учить. А вот Смит пришел в эту профессию по собственной воле и не жалел об этом. Даже ежедневно страдая над свитками своих подопечных.
Вычитав в работе какого-то третьекурсника фразу "маглавские преборы абычно роботают благадаря непанятной субстанции, иминуимой елистричеством" и попутно догадавшись, у какого шибко умного соседа тот успел списать слово "субстанция" без ошибок, Пейтон шумно выдохнул, протер глаза и понял, что ему срочно нужно освежиться. Он приложил работы пустой чернильницей, чтобы под порывом ветра они не разлетелись, открыл форточку, надел шапку, накинул осеннюю теплую мантию на меху и, заперев дверь, вышел из кабинета. В глаза ему бросилась пустота классной комнаты. Здесь было темно, душно и тихо; никто не бросался записками и самолетиками, не тянул рук, чтобы узнать у него интересную подробность рассказа, и не просился в туалет со скуки. Пейтон невольно заинтересовался, каким становится Хогвартс в период летних каникул. Наверное, таким же темным, душным и тихим. В нем не остается ни души (призраки не в счет) - никто не смеется по углам и не сплетничает. По коридорам, как еще один призрак, ходит только Филч, и единственными звуками становятся звуки его шаркающих старческих шагов и редкие мявы его любимой кошки, которая, несмотря на преклонный возраст и многочисленные акты вандализма со стороны студентов, все еще жива и здравствует.
Пейтон вышел за ворота и понял, что зря не накинул шарф: холодный ноябрьский ветер дунул прямо ему в лицо, мигом заморозив уши и пробравшись за шиворот. Но возвращаться уже было лень, тем более, время прогулки было ограничено, потому что засидеться за проверкой до поздней ночи ему вовсе не хотелось. Смит засунул руки в карманы мантии и, немного ссутулившись от холода, направился в Хогсмид. На улице никого не было - видимо, очень немногие герои типа него хотели глотнуть этого чересчур свежего воздуха.
Но ничего, до Хогсмида всего полчаса дороги. Там он зайдет в бар, выпьет сливочного пива, согреется и вернется обратно. В конце концов, он крепкий молодой человек, и от какого-то прохладного ветра с ним ничего не случится.

Пейтон так быстро дошел до Хогсмида, что сам удивился собственному рвению. Видимо, давнее желание выпить сливочного пива подгоняло его ноги не на шутку, и всего через двадцать минут он уже заворачивал на знакомую тропинку между деревьев облетевшей аллеи. Однако по пути у него так замерзли нос и руки, что, казалось, вместо сливочного пива ему предстояло хлопнуть уже стопку огневиски за собственное здоровье.
А Хогсмид был очень приятной деревней. С того еще давнишнего третьего курса, с первого посещения этого замечательного места он понял, что с радостью проведу здесь большую часть своего свободного времени. Ему нравились здесь узкие мощеные улочки, старинные вывески магазинов, нравился распорядок дня местных жителей. Они никуда не спешили - вот что было замечательно. Здесь мирно торговали сладостями, искренне смеялись над прошлогодними анекдотами,  неспешно слизывали пену со сливочного пива, дружелюбно снимали шляпы при встрече и с неповторимым добродушным достоинством здоровались, вкладывая в "Здравствуйте, дорогой мистер Смит!" не просто приветствие, но пожелание доброго дня и счастливой жизни. Да, маленькие деревни хороши именно таким близким соседством со множеством приятных людей, которых в городской суете так легко не заметить, потеряв на всю жизнь счастье видеть их лица. Пейтон бы хотел поселиться в одной из таких деревень навсегда, если бы нашел удобный способ откреститься от всех своих городских дел. В таких деревнях все всегда тихо и хорошо, не в пример большим городам. Так, основную долю посетителей и жителей Хогсмида составляли волшебники либо очень преклонного, либо очень юного возраста, и потому проблемных ситуаций серьезнее битвы снежками посреди главной улицы здесь не встречалось, если, впрочем, не считать леденящих кровь историй, которые взрослые рассказывали о Второй магической войне.
Тем неожиданнее и страшнее было для Пейтона услышать этот громкий крик, раздавшийся эхом из переулка неподалеку от Визжащей Хижины. Голос показался ему как будто знакомым: это истошно кричала девушка, чей рот через пару секунд зажала чья-то крепкая рука. В это неспокойное время, когда война начала вкрадчиво вползать во все уголки мира, уничтожая покой, добытый кровью и потом четверть века назад, в такой ситуации было нельзя медлить. Смит кинулся на звуки и сразу понял, насколько вовремя подоспел.
Лица девушки было не видно из-за широкой спины парня, прижимавшего ее к стене. Одной рукой он зажимал ей рот, ногами и всем корпусом вдавливал ее хрупкое извивающееся тело в стену, поднимая на целый фут от земли, а свободной рукой уже раздевал, с юношеской похотливой жадностью ощупывая все ее девичьи формы. На земле вокруг уже валялись вещи из ее факультетского набора. Хаффлпафф...
- Stupefy! - не стал медлить Пейтон; заклинание по прямой врезалось в спину незадачливому насильнику и отбросило его на пару метров в сторону, в то время как девушка охнула и сползла по стене на землю. Том Ричардсон - узнал Пейтон. И Валентайн Стоун.
- Профессору МакГонагалл и миссис Ричардсон будет очень интересно услышать об этом инциденте, Том, - еле сдерживая ярость и желание применить заклинание пожестче легкого stupefy, прошипел Смит, выступив из тени закоулка и встав между малолетним извергом и его жертвой. - Думаю, исключение из школы будет хорошим подарком на ваш день рождения.
Он по-прежнему держал в руке палочку, на случай если в порыве отчаяния Ричардсон захочет учинить еще что-нибудь.

Но Ричардсон, слава Мерлину, больше ничего противозаконного не предпринял: только молча вскочил с земли и, судорожно застегнув ширинку, убежал из переулка в неизвестном направлении. Я проводил его долгим гневным взглядом. Том не занимался у меня Маггловедением, но всегда пользовался у других преподавателей положительной репутацией неплохого скромного парня, твердого хорошиста. Ничего, завтра от этой его репутации ничего не останется, - злобно подумалось мне, и я внезапно осознал, что размышляю о безобразном поведении Ричардсона не просто с естественным осуждением преподавателя, а с какой-то собственнической ненавистью. Вот они все, скромные, милые, неплохие. В тихом омуте черти водятся. А если бы я не пошел прогуляться? Если бы не подоспел? Если бы... О, мисс Стоун, я никогда не простил бы себе, клянусь собственной честью. Господи, меня трясет, а что с Вэл?!
- Проваливай, мерзавец! Я до тебя еще доберусь! - проорал я вслед тут же ускорившимся звукам шагов бегущего парня. Как только все затихло, я, громко выдохнув, повернулся к жертве и начал: - Мисс Стоун, я надеюсь, этот негодяй не успел ниче... Мисс Стоун? Мисс Стоун?!
Но мисс Стоун уже потеряла сознание и не могла мне ответить.
Вот когда я не на шутку растерялся. Я, конечно, тот еще хороший прорицатель, но оказаться в темном переулке с полураздетой девочкой, потерявшей сознание, не входило сегодня в мои планы никак. Впрочем, времени медлить не было: если бы кто-то увидел меня сейчас, то наверняка бы сделал ложный вывод о моей роли в этой ситуации. Мне ничего не оставалось, как встать на колени рядом с бесчувственным телом Валентины и начать судорожно одевать ее. Чертов Том постарался на славу, насмотревшись порнографических фильмов: красивая шелковая блузка была прорвана по бокам и задрана выше груди, обнажая исцарапанный живот и полурасстегнутый-полупорванный лифчик, юбка была тоже расстегнута до ужаса неаккуратно и приспущена на бедра, а на колготках вообще красовалась длинная дыра от талии до колена. К счастью, ни одна из вещей факультетского набора не пострадала. Девочка наверняка замерзла на холодной земле даже за эти несколько минут, и обмотаться шарфом ей не помешало бы. Только разобраться бы мне со всеми крючками и застежками...
Мерлин, бедная девушка. Она так красива и мила, почему же кавалером ее оказался такой мерзавец? Я вижу: ее губы нещадно обветрились от его мерзких неуклюжих поцелуев на таком ветру, а щеки и шея до сих пор были покрыты его слюной - именно их он похотливо обсасывал, пока прикрывал ей рот рукой. А она плакала, пыталась кричать и плакала... Я достал из кармана чистый платок и вытер остатки его прикосновений к ее нежной коже и слезы на ее распухших красных глазах. Куда катится этот мир, если таких, как Вэл, не зовут под венец, а хотят просто и мерзко изнасиловать, пользуясь их беспомощностью и наивностью?
Я успел кое-как одеть ее, но она еще не пришла в себя. Вечерело, становилось холодно, а она полусидела на земле, прислонившись спиной к стене, и по-прежнему была без сознания. Она могла просто замерзнуть здесь, пока я ждал бы ее пробуждения. Тогда я взял ее на руки (я не был очень уж силен, но ее тело даже в зимней одежде оказалось очень легким) и понес в трактир, в котором как раз ранее собирался мирно провести этот вечер, превратившийся в кошмар.
- Девушка попала в беду, - бросил я в ответ на вопросительный взгляд знакомого бармена. - Мне нужен плед, чашка горячего шоколада и два огневиски. Быстрее, прошу.
Лежи на диване, Вэл, согревайся и приходи в себя. Я хлопнул стопку поданного мне огневиски и сел рядом, рассеянно глядя на пустое обморочное лицо девушки, на котором застыло выражение ужаса и незаслуженной обиды.  Оно казалось мне красивым, как хрупкий ювелирный профиль камеи, и настолько же драгоценным.

Пейтон очень плохо помнил, сколько просидел в том трактире, прежде чем мисс Стоун очнулась. Ему казалось, что прошла целая вечность, но, возможно, это было лишь ощущение, созданное быстро вечеревшими улицами за окном. Сегодня выпадал первый снег, и чувствовалось, насколько близко приблизилась к ним всем зима. Когда девушка неожиданно дернулась и приоткрыла свои сонные, измученные глаза, было уже достаточно поздно, чтобы темнота сгущалась на улицах с плотностью сургуча, и только свет от окон нескольких домов разбивал ее на неровные клоки в трепещущем снежинками воздухе.
- Да, когда вы... потеряли сознание, я понял, что оставшись там, вы можете замерзнуть, ну и... - с лучистой улыбкой пробормотал Пейтон, счастливый отчасти от того, что Вэл очнулась, и отчасти от того, что не придется нести ее в Больничное Крыло на руках - это было куда как далеко, и наш Геракл сомневался в своих способностях. - Я очень рад, что подоспел вовремя, мисс Стоун, сейчас вы в безопасности.
Вот и снова настало для них время "вы" и вежливых отстраненных фраз; Пейтон не рассчитывал ни на что другое, ведь роли преподавателя и ученика обязывают их носителей, однако ему от этого было немного грустно - он сам не мог сказать, почему. Спасая девушке жизнь, он, разумеется, не рассчитывал ни на какие бонусы и не собирался обязывать ее к благодарности, но ему бы хотелось хотя бы элементарно получить ее расположение - на время уроков, может быть. Но тревожить ее просьбами об этом он, упаси Мерлин, не собирался. Тем более, Валентина и сама  выглядела настолько растерянной, как будто изменила представление обо всем своем мире; она, кажется, была совершенно другого мнения о нем до сегодняшнего дня.
- Я послал профессору МакГонагалл сову с сообщением о происшествии, и Тома исключают, - проскрипел зубами Смит. Он не был доволен вполне: он никак не предполагал, что все это произойдет настолько быстро, и очень надеялся на еще одну встречу с этим малолетним ублюдком, в которой он, не будучи больше его преподавателем, имел бы полное право намылить ему морду. Однако сейчас это его страстное желание не имело значения. Заметив взгляд Вэл, любопытно направленный в сторону большой чашки шоколада, он улыбнулся и произнес:
- Это для вас, мисс Стоун. Но я подумал, что для успокоения вам будет полезно выпить сначала вот это, - и он протянул ей стопку дымящегося огневиски. - Вы сразу придете в себя, обещаю. Пейте только залпом.

Говорят, когда мальчик растет в такой чисто женской семье, как у меня, это его очень портит, и я не могу сказать, что это полная ложь и чушь. В конце концов, я действительно с самого детства привык к ласке со стороны женщин и в юношестве рассчитывал на такое же легкое завоевание сердец. Однако если какие-то парни получают привычное и становятся заправскими манипуляторами, то мне в этом было однозначно отказано. Неуклюжий, некрасивый, долговязый, до семнадцати лет я ни с кем не встречался толком, и целовала меня только мать, да иногда сестра - потому-то стать эгоистичным разбивателем сердец мне и было не суждено, и, наверное, к счастью.
Поэтому, когда ты так вот небрежно и спокойно кладешь мне руку на плечо, я не на шутку вздрагиваю. Черт возьми, я давно еще не чувствовал такого трепета при общении с девушкой; я расстался со своей последней пассией полгода назад и до сих пор закрыл для любви путь к своему сердцу. Но я явственно понимаю, что ты нравишься мне, Валентайн Стоун, и именно поэтому я так теряюсь в твоем присутствии и так боюсь сейчас за твое самочувствие. Впрочем, мне еще долго не достанет смелости взглянуть правда в лицо, и пока я просто растерянно гляжу тебе в глаза, чувствуя к Тому еще большую ненависть после этого твоего жеста.
Ты прощаешь его? Неужели после такого ты можешь посмотреть на меня и безмолвно посоветовать простить его, как и ты? Мою злобу утихомирило твое спокойное прикосновение, но заставить ее исчезнуть не заставит, наверное, ничто. Насилие - это низко, как ничто другое, и это последнее, что мужчина должен творить над женщиной, которая ему нравится. А ведь я бы, наверное, тоже не отказался обнять тебя, провести рукой по твоим мягким волосам, поцеловать... О господи. Я вскакиваю с места и тут же бегу к подносу, чтобы высвободить плечо из твоего крепкого пожатия и одновременно избавиться от крамольных мыслей, которые просто не должны приходить в голову такому приличному, достойному человеку, как я.
Я молча протягиваю кружку шоколада тебе, а сам так же молча выпиваю рюмку огневиски, вторую за сегодняшний вечер. Пусть я опьянею и смогу объяснить все, что сейчас чувствую, пьяным бредом. Так будет лучше для всех.

Есть такая пословица - "свято место пусто не бывает". Пейтон никогда особенно не понимал точного смысла этого высказывания, потому что в жизни своей никогда не попадал в ситуации, когда оно бы оказалось к месту. Он относил его, скорее, к религии маггловского мира, которая не гнушалась ставить на месте древних алтарей новые храмы и так далее, а не к афористичному отображению жизни. Но теперь, кажется, он ощутил в полной мере его фразеологический смысл на себе.
У него давно не было никого рядом. Мать, сестра, дед с бабушкой по материнской линии - речь шла отнюдь не о них, они здравствовали и процветали. Но Пейтон был уже в том возрасте, когда хотелось своей семьи, не кровной, но родной, когда хотелось остепениться, хотелось кого-то любить. Он был лишен этого на достаточно долгое время, чтобы в нем родилась мучительная жажда, чтобы у его доброго, способного на сильные чувства сердца пересохло во рту. И Вэл, эта беззащитная и дерзкая, яркая и скромная девушка, вспыхнувшая и оставшаяся в его сознании первым ярчайшим впечатлением новой жизни, неожиданно начала занимать там особенное место, то, которое было свято и не могло быть пусто.
Ему была радостна мысль, что он стал ее спасителем и заслужил ее благодарность. Это было, наверное, гадко, но он даже был благодарен мерзкому Тому за его выходку; впрочем, думать об этом ему было неприятно, и он перестал думать вообще. Сидя рядом с девушкой, улыбаясь ей, закусывая крепчайшую алкогольную бурду ее маршмэллоу, он чувствовал себя более чем комфортно, чтобы не рефлексировать и не думать о том, что делаешь. Возможно, на это повлиял огневиски, раскрепостивший его мозг ровно настолько, насколько надо. Смит бы с удовольствием просидел с Валентиной еще дольше. Без условностей преподаватель-ученик, без "где ваш реферат, мисс Стоун", без "Пенни, ты так скучно ведешь урок" и других подобных глупостей. Однако когда прозвучало предложение остаться с ней в трактире, Смит, за полутрезвостью, поперхнулся зефиром.
- Мгм... Звучит... эээ... - только не говори "заманчиво", только не говори, - разумно, мисс Стоун, вы ведь устали и вряд ли пройдете... мгм... до Хогвартса, действительно, далеко... А тут вам одной... нет, одной нельзя... Я... эээ... да, я тогда останусь. - Пейтон, наконец, собрался с духом и смог закончить предложение точкой. - Подождите немного, я напишу профессору МакГонагалл о причинах нашего отсутствия и договорюсь о комнате. Эй, хозяин! - Он выбрался из-за стола и, активно жестикулируя, направился к барной стойке. - Хозяин, есть возможность снять на ночь комнату... Нет, две раздельных, раздельных кровати, это очень важно. Нет, вы не ослышались, раздельных. Приготовьте, да, пожалуйста, а я пойду отправлю сову... господи...
После этого Смит махнул Валентайн рукой, мол, все отлично, и вынесся из трактира на ближайший офис совиной почти, не надев ни шапку, ни шарф, ни пальто.

Пейтон знал, что он был в состоянии написать это письмо быстро, ёмко и примерно настолько же содержательно, однако какое-то инстинктивное нежелание возвращаться обратно в общество Валентины, чтобы не выглядеть там идиотом, и в то же время полная отстраненность и рассеянность, заставляли его переписывать записку несколько раз, и еще несколько раз - делать ошибки и ставить кляксы на почти готовый пергамент. Смит понимал, что МакГонагалл будет удовлетворена и грязным письмецом, лишь бы информация сохранилась, однако чисто из принципа  делал множество поправок и тянул время.
Когда он, наконец, отправил сову, на улице почти стемнело. Хотя трактирщик, его знакомый, обещал присмотреть за Вэл, Смит все равно поторопился в гостиницу: во-первых, он обещал гарантировать безопасность девушки и намеревался по крайней мере находиться рядом с ней до завтрашнего дня, а во-вторых, он забыл в трактире пальто, и в одной рубашке по такому морозу можно было только бежать. В помещение он ворвался дрожа, как цуцик; его ботинки промокли в придорожных лужах, которые он в темноте, слепой, не заметил, и теперь развезли грязищу в прихожей трактира.
- 203, - сказал трактирщик, и они оба поняли, о чем шла речь. В ответ на последовавшую безмолвную просьбу хозяина, Пейтон кивнул, снял ботинки и босой поплелся по направлению к названному номеру.
Он настолько погрузился в свои мысли, что забыл, что он будет в номере не один. Автоматически открыв дверь, он заглянул внутрь и, тут же сдавленно охнув, отвернулся. Впрочем, отвернулся он, прямо скажем. неохотно, до последнего удерживая постыдный жадный взгляд в уголках глаз. Те несколько секунд, которые заставили его и, наверное, девушку в комнате пунцово покраснеть, открыли Смиту, так сказать, глаза, на всю картину мира Валентины Стоун.
Она была так прекрасна, что у Пейтона совершенно немыслимо и неадекватно заколотилось сердце, а холод, вызванный пробежкой по ноябрьской улице, немедленно сменился на лихорадочный жар. Девушка стояла лицом к противоположной стене и к нему - обнаженной спиной, с исцарапанной и избитой о стенку подворотни, но по-прежнему юношески чистой и нежной кожей; острые лопатки от легкой стеснительной сутулости и очаровательной худобы торчали как-то беззащитно и очень мило. У нее была тонкая, но не осиная талия, и немного мальчишеская, крепкая фигура; длинные стройные ножки и тонкокостные, изящные, будто бы хрупкие на вид руки. Волосы, короткие, не прикрывали ее белые плечи, а только слегка щекотали ее тонкую длинную шею. Смит не был девственником, отнюдь, Вэл не была первой девушкой, которую он видел без верхней одежды, и не первой красивой среди них, однако даже пять секунд этого невинного, но совершенно завораживающего зрелища привели его в какой-то благоговейный ступор. Это было почти так же, как увидеть единорога, так же, как...
Черт, хватит! Хватит, все! Пейтон, вперившийся в дальний угол комнаты, от неожиданно нахлынувшей злости на себя самого слишком быстро попытался выйти в коридор с закрытыми глазами, но дверь уже захлопнулась, так что он просто врезался лбом в косяк и чуть не упал. Со следующей попытки он все-таки схватил ручку и тут же выскочил из комнаты со словами:
- Искренне прошу прощения, мисс Стоун, вы меня позовете, когда я смогу зайти, - и очень тихо, уже за дверью: - Oh Merlin, oh my fucking fucking fucking god.