RE:WIND |
|
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Время и место:
22.12.2023, afternoon. Менее получаса до отправления Хогвартс-Экспресса. Хогсмид, уединенный уголок недалеко от платформы.Действующие лица:
Валентина Стоун, Пейтон Смит.События:
В последний момент, как водится, всегда хочется сказать очень много - слов, которые вот уже несколько недель недоставало смелости и произнести.
Разговор с профессор Тейлор у меня вышел долгий. И дело даже не в том,что она выпытывала у меня подробности, нет. Я просто ждала, пока она освободится: к ней набежала куча младшекурсников, которым нужно было сиюминутно решить свои проблемы.
-Профессор, я хотела бы изменить кое-что в своем расписании. Хочется заменить маггловедение на другой предмет.
Конечно, она удивилась.На протяжении всего курса, самые лучшие оценки у меня были по этому профилю.И она не могла не спросить почему.
- Не могу привыкнуть к новому преподавателю.Его стиль кажется мне странным и я уже не так хорошо понимаю маггловедение, как раньше. Можно я выберу что-то другое на замену?
На стол лег список моих СОВ. Руны нет, не потяну, у меня "с", хоть это и мой декан, не вытяну. Так, у меня "в" по астрономии. А почему, собственно, нет?Я ткнула пальцем в название предмета. Профессор и бровью не повела, сказала. что я могу быть свободна, и с профессором Смитом она сама поговорит.
Когда я уже взялась за дверную ручку, меня остановил вопрос:
-Стоун!Это точно? Подумайте, вы талантливая ученица!
Я ничего не ответила, просто вышла в коридор. Я обещала. Губы все еще горели,спина тоже, в тех местах, где он касался. Это было похоже на пытку.Прошло уже пару дней, а меня всё еще била дрожь, я уже сбилась, сколько раз меня отправляли на "Выспаться и перестать дрожать", наверное и правда так всё плохо. Зеркало бесстрастно отражало бледную девочку с синяками под глазами, красными белками и безумным взглядом.Мда...
У мисс Помфри я проспала 30 часов. Клэр пыталась меня разговорить.
-Ну не может быть, что бы с тобой всё в порядке, милая! Тебя явно кто-то обидел!Расскажи..Станет легче, я обещаю....
Как я была близка к тому, что бы рассказать ей. Она такая ласковая, так по доброму гладила руки и весь ее доброжелательный вид. Но я держалась. И просто игнорировала эти вопросы.
***
На первом уроке астрономии меня встретили хорошо. Разъясняли какие-то новые моменты, пообещали давать лекции и помочь с новым материалом. После урока преподавательница меня остановила, спросила как предмет, не тяжело ли мне. Я пожала плечами. Всё это я в общих чертах знала, просто добавилось немного новых терминов и задания усложнились.
-Стоун, понимаете, мы с ребятами почти целый семетр занимаемся очень ударно, а вы только пришли...
Я кивнула, понимая, куда она клонит.
-Я задам вам задание,такое, средней сложности, но объемное. Сделаете это задание, я засчитаю вам полгода занятий. Идет?
Отличная сделка, по-моему.
Профессор дала мне знаки зодиака, велела сделать годовой гороскоп, нарисовать карту планет каждого из этих знаков, со спутниками, формулами и т.д.
Я взяла побольше свитков и пошла в гостиную Хаффлпаффа. Так, знаки,значит...Странный набор...Рыбы, Дева, Водолей и Лев...
Я взяла свитки и на каждом в качестве заголовка, вывела название и периоды, когда они считаются. О,Рыбы! Мой знак! Дева - это Малфой и директор, Водолей это моя бабушка, а Лев...кто-же из знакомых Лев? О, матушка! у нее второго августа день рождение. А еще кто? Рука дрогнула от воспоминания, и на свитке появилась большая красная клякса.
-А когда у тебя день рождение, Пенни?, - спросила я, прихлебывая кофе с молоком
- В августе. Восьмого. Я лев...Почему ты называешь меня так? Хоть полным именем пользуйся, - ты недовольно морщишься и отпиваешь свой чай.
-У тебя что, комплексы?
Твою ж мать. Я отодвинула подальше свитки, расстелила постель и зарылась в подушки. На утро я нашла профессора по Астрономии и попросила сменить Льва в моем задании на другой огненный знак.
Профессор Синистра, сняв очки, очень строго предупредила. что менять ничего не будет, а очень внимательно проверит гороскоп именно на Льва.
Сухо поблагодарив, я вышла за дверь и сквозь сжатые зубы, ругнулась. Нет, ну что за подстава?! Почему?
Я решила немного проветриться. Вышла во двор, прямо так, без мантии, шапки и варежек, обычную мантию застегнула просто и всё. На улице хорошо, снега нет, температура не очень низкая, хорошо...Там, где я остановилась, я немного удивилась: ноги принесли меня к тому месту, которое я видела в окно на предпоследней парте в кабинете маггловедения. Да какого тролля!?
Я видимо бежала до туалета, ибо как я в через полминуты уже умывала лицо?
Творится какой-то заговор. Ну а как это назвать. Ты молодец, Стоун, две недели уже избегаешь. Можно назвать рекорд? Молодец, так держать.
Через две ночи я подскочила в кровати. Нет, нет, нет, Валентина, это сон, просто сон...Ага, сон, в котором ты снова целуешься с Пейтоном. О, спасибо, тебе мерзкий внутренний голосок! Ты как всегда вовремя. Пойду хоть окошко открою, а то нарвусь еще на Филча или на его новое животное, и куда миссис Норрис пропала... Лоб покрывала мелкая испарина. Спокойной, дыши. Морозный воздух пришелся как бальзам, но хотелось еще чего-то. Курить. я пробовала, и мне, признаться, не очень понравилось А сейчас вот, чувствую, надо. Интересно, трансфигуровать получиться? Мда...табак у меня вышел крепковатый, да и сигаретой самокрутку назвать сложно. Зажечь я так и не решилась Просто развернула бумагу и помяла в руках табак. Вкусно пахнет.
***
На утро, после ухода, я зашла в больничное крыло, с удовольствием заметила, что Клэр на месте нет, и попросила у ее помощника пару склянок снотворного. Мальчик без лишних вопросов дал мне четыре пузырька.
Знаете что? Не помогло! Всё время до каникул я просыпалась от одного и того же сна. Да и ноги, словно убеждавшись, что мозг занят, приводили меня к тому самому окну. Я не выдержала, сделала себе нормальную сигарету( наверное, надо было просто разозлиться) и закурила. Оглядевшись, нашла симпатичное поваленное дерево. Замечательно.
Итак, Стоун, что у нас есть? Есть сны с Пейтоном в роли героя,ты возвращаешься к этому месту уже в четвертый раз за неделю, и прямо сейчас знаешь, что он на тебя смотрит, гороскоп Льва ты составила в полубессознательном состоянии и отнесла его преподавателю, у последней даже не нашлось придраться. Единственное, попросила еще Рыб сделать, ибо там есть что-то интересное в будущем году для этих двух знаков. Мм, просто отлично.
Пора признаться. Хотя бы самой себе. Ты о нем думаешь, хотя говоришь, что не хочешь. Он уже не друг, нет, давно. Ты хочешь еще раз его поцеловать, обнять, а Это значит...Я сделала новую сигарету, прикурив от окурка, и сделав затяжку, ругнулась. Он тебе нравится.. И тебе плевать, что он на десять лет старше, что он преподаватель и что он ведет себя как...Ты скучаешь, Стоун!
Затушив сигарету, я прикинула время. Сегодня девятнадцатое декабря, если он еще хоть раз тебе до отъезда присниться, ты его поймаешь и поговоришь с ним. Ага. и как ты себе это представляешь?
-Пенни, прости, помнишь. я три недели назад сказала, что ты старых, преподаватель, которой мне не интересен? Знаешь, по ходу ты мне нравишься. не стой деревом, балбес, иди и поцелуй меня!
Мерлин, ну что я за идиотка. Мозги, Стоун, мозги...Думай.
****
На следующую ночь я снова проснулась от этого сна, и через две ночи ночи то, и перед отъездом мне приснилось. Тихо матерясь, я решила собрать чемодан. Собрала я его , на удивление, быстро. Черканула пару формул в задании Синистры. Обложилась пергаментом и писала различные варианты этого гхм...разговора, каждый раз сжигая бумагу. Кажется, придется действовать по ситуации.
***
Итогом утра и половины ночи стало одно. Разговор строго наедине. может, подальше от людей, около станции вроде есть укромный уголок. Чемоданы эльфы уже унесли, и я шла пустая по перрону высматривая, серую мантию. В кармане куча перьев, карандашей - все сломанные, а мне оставались еще ногти и пальцы. Сердце екнуло, когда я увидела Смита, сегодня он зачем-то надел цилиндр, ну что за человек. Я подошла со спины, собрав остатки воли и стараясь, чтобы голос не дрогнул.
- Не оборачивайся. Надо поговорить. Жду тебя за магазином через пять минут.
Without you I am all right
I love my life today
But I love you so much more ©
Когда меня бросила Лара, я думал, что никогда не смогу это пережить.
Наверное, так думал каждый, кому довелось потерять очень близкого человека, отдав его смерти - или чужой любви. Сначала отчаяние так велико, что кажется - однажды оно захлестнет тебя с головой, до конца, без остатка, и ты в нем просто задохнешься; потом приходит тупая апатия и желание отграничиться от всего мира огромной каменной стеной; но чем больше ты сидишь за этой стеной, тем чаще к тебе приходит злоба. Ты не понимаешь, чем заслужил такие душевные страдания, не видишь причины, по которой с тобой посмели так обращаться; и тогда ты заставляешь себя снести ко всем чертям стену изоляции и забыть, пойти дальше. Ты начинаешь вести нарочито активную жизнь, зарываешься с головой в работу, в общение с людьми, которые раньше почти не интересовали тебя, стараешься доказать себе, что все эти прежние страдания не стоили и выеденного яйца. В случае с Ларой мне удалось это, как ни странно, почти с легкостью - уже через полгода я смог открыться новой страсти, куда более сильной и оттого жуткой для меня.
Я пытался и сейчас. Но у меня не получалось.
Сколько я ни доказывал себе: ничего не изменилось с того дня, когда произошло мое неудачное объяснение - я понимал, что изменилось все. Она не ходила на уроки; она не пила со мной кофе; она не ерошила мне мой вечный, стоящий торчком чуб и не называла меня смешным женским именем, которое меня так умиляло и раздражало. И хотя я всего три месяца назад привык к ней и полюбил ее присутствие, сейчас это время казалось огромной эпохой, а сиюминутная, вроде бы, привычка, - чем-то таким, что нельзя вытравить никогда. Я чувствовал себя, как наркоман; у меня была ломка от острой нехватки дозы Валентины Стоун. И не было такого восстановительного центра, который мог бы помочь мне с этим справиться.
Я каждый день старался не смотреть в сторону Хаффлпаффского стола в Большом Зале, но все равно каждый раз неизбежно ловил краем глаза ее тонкий силуэт. Это бесило меня; я стал нервным, легко раздражаемым, и уроки мои от этого стали для учеников вполне серьезным стрессом. Если раньше ко мне шли за веселыми и легкими знаниями, то теперь я требовал внимания, тишины, и малейший раздражитель мог вывести меня из себя. Впрочем, в толще политического волнения в магической Британии моя вспыльчивость терялась и не вызывала вопросов; МакГонагалл замечала, но ничего не говорила, списывая это на крах моих идеологических представлений. Но мне было плевать с высокой колокольни на заключение старшего Поттера, освобождение Малфоя и предстоящие выборы. Сейчас я был определенно настроен поставить галочку в строке "против всех".
Я очень давно не отвечал на письма матери и сестры, и должно быть, навел их на какие-то подозрения. Впрочем, как магглы, они, к счастью, не имели возможности заявиться ко мне в гости, и потому их любопытство должно было подождать Рождества. Я был почти уверен, что они (как и в случае с Ларой) с легкостью вытянут из меня всю правду, но каждый раз оттягивал этот момент и не хотел писать им об этом письмо. Это вряд ли было оттого, что я боялся чужих любопытных глаз. Просто мне всегда казалось, что, записав мысль на бумаге, ты как бы подводишь под ней определенную черту, ставишь на ней крест; и ставить на этом крест было выше моих сил.
Так я и дождался конца семестра; так я и дождался рождественских каникул. Собрав свой чемодан парой небрежных заклинаний, одевшись поприличнее ради удовлетворения своей модной семьи и даже напялив котелок - мамин прошлогодний подарок - я вместе с остальными студентами направился в Хогсмид, чтобы вернуться в свой скучный и уютный маггловский мирок, где меня, возможно, могли излечить и успокоить понимающие родные. Митчелл ушел вперед, и я не стремился догонять его: перед отправлением экспресса я хотел заглянуть напоследок в Зонко и приобрести там несколько веселых подарков. Впрочем, этому было не суждено осуществиться - потому что я неожиданно услышал за своим плечом голос, звучание которого очень хотел бы забыть.
Зачем я понадобился ей? Почему нам надо было поговорить вдали от чужих глаз, что она хотела мне сказать? Что она вообще могла мне сказать после всего того, что произошло? Достойным ответом было бы просто проигнорировать ее просьбу, но я не мог заставить себя почувствовать законную гордость, не мог отказаться. Поколебавшись минуту, я, как был, с чемоданом, не удосужившись доставить его в поезд и занять себе место, пошел туда, куда мне было сказано. Она уже стояла там, в переулке, и ждала меня со странной, какой я ее не видел, нерешительной собранностью на лице.
- Не уверен, что нам есть о чем говорить, мисс Стоун, - сказал я тихо, но холодно, даже слишком холодно, - удивившись собственному спокойствию и даже жестокости. - Но я внимательно слушаю вас.
Я не знаю, на что я надеялась. Что он не придет? Что струсит? Что посмеется, заглянет за угол, отсалютует:
-Ну и дура ты, Стоун..
На что я надеялась? О чем вообще думала? Хотя, судя по моим потупкам за последние пару месяцев, мозга у меня совсем нет.Да что с тобой, Вэл?
Я ждала его за углом крайнего дома от платформы. Искать недалеко, сбежать, если что можно. Сердце с грохотом отсчитывало секунды. Секунды до чего? Позора? Откровения?Мерлин, какая я глупая! Сто, сто один, сто два...А если он уже успел разлюбить? Сердце недовольно ухнуло и ускорилось. Нет, невозможно. такие жаркие речи, такой взгляд и это. Я машинально прикоснулась пальцами к губам. сколько времени прошло, а воспоминания и вкус так свежи, будто только что. Надо будет как-нибудь у кого-нибудь спросить, как отвечать на поцелуи. Авось наука не хитрая.
Сто пятьдесят, сто пятьдесят один, сто пятьдесят два.... Послышались шаги. Нет, мимо. Всё мимо. Тебя продинамили, Валентина. Первый раз решилась на подвиг и пожалуйста. Ладно. Подожду еще немного и пойду на поезд. Мерлин, какой стыд. Какой гребанный стыд.
Двести тринадцать, двести четырнадцать, двести пятнадцать... Как будто целая вечность прошла. Невыносимо. Вздрагивать от каждого случайного шага и ждать случайного вдоха за спиной. От каждого не осторожного чиха, машинально бормоча "Будьте здоровы" и ответного "Спасибо" покрываться мурашками.
Ой мама. Ой-ой-ой!
Он пришел! Мерлин, что сказать? Зачем звала?
-Пенни, прости меня, я была дура, я тоже тебя люблю!
Нет, слишком громко
-Повтори своё признание еще раз, если оно еще актуально.
Ага, и решат, что над ним снова захотят посмеяться.
-Что ты думаешь о втором поцелуе со мной?
Мда, Вэл, да ты просто куртизанка..А что в таких ситуациях нормальные люди обычно делают?
"Нормальные люди не упускают шанса, для начала".
Ох, как это внутренний голос сейчас не в тему. Мне и так тяжело! Да, испугалась, да перенервничала, отшила...
Неет, это называется отбрить! Очень жестко и жестоко. Ты вообще представляешь, что с ним тогда творилось? Да он всю душу перед тобой расстелил.А ты!
И правда... Какая глупая...Отлично, прилив жалости к самой себе, только этого для счастья не хватает. По щекам побежали две мокрые дорожки. как глупо. Пригласить человека что бы поговорить, а вместо это стоишь и рыдаешь перед ним. Театр актрисы погорелого театра, как выражается бабуля. Меня.
Вытерла слезы тыльной стороной ладони. Надо хоть что-то сказать, а то неловкая пауза...Ну что за дурацкая шляпа? Ну где он ее нашел?
-У меня проблема,-Черт, голос сорвался и дрогнул. ну, здравствуйте, теперь эта истерика надолго. Надо хоть как-нибудь более-менее связно сформулировать мысль.
А разве нам действительно есть о чем говорить теперь? Я-то думал, что все слова уже давно сказаны и что теперь самым благоразумным будет просто сделать вид, что они даже никогда не звучали. Ненавижу это слово - "благоразумный". Самим существованием в языке оно призывает человека забыть обо всем, что ему действительно дорого, отринуть это ради какого-то идиотского будущего блага. "Подумай, это все тебе же на благо" - та же история. А если мое единственное возможное благо может быть там, где, на первый взгляд, не остается ничего разумного? Впрочем, что об этом говорить: одна из сторон точно не согласна идти на риск. И что я в ней нашел только? Обычная маленькая женщина, которой лишь бы найти безопасный угол у защищающего плеча, вытянуть все жизненные силы, а потом плюнуть в душу - не встречаются ли они в нашем мире на каждом шагу? Об одной такой мне и Митчелл рассказывал.
Впрочем, в голове у меня было по-прежнему больше вопросов, чем ответов - хотя на первый взгляд все казалось так просто. Если бы тема ее разговора была никак не связана с моим объяснением, она, возможно, не стала бы заговорщицки заманивать меня в этот переулок, а подошла бы просто на людях и состроила лицо в лучших традициях стиля "ничего-не-было". Однако она стояла передо мной, какая-то надломленная, взволнованная и как будто не верящая в то, что я все-таки пришел. Правильно она сомневалась: я мог бы и не прийти после всего этого, я имел полное право не желать более вникать в ее девчачьи секреты. Я делал ей одолжение - да, на этот раз не она снисходила до разговора со мной. Эта немного жестокая мысль подбодрила меня и уняла дрожь в ладонях, которые я на всякий случай спрятал в карманы.
Возможно, она сожалела, что так быстро отпустила меня с поводка? Я, в конце концов, был во многих отношениях удобен: наличие рядом старшего любящего мужчины наверняка подкрепляло ее самоуверенность, позволяло чувствовать себя на высоте рядом с подружками - со всеми их мелкими страстишками и робкими первыми поцелуями. Но что-то в ее ссутуленной маленькой фигурке не позволяло мне сделать настолько циничный вывод. Минуту мы стояли друг напротив друга, как дуэлянты на диком западе, только вот ни у кого из нас на поясе не висела щегольская кожаная кобура с бахромой. Мы собирались стрелять словами, - и неизвестно было, не оказались ли бы они смертоноснее свинцовых пуль. Я хотел бы чувствовать в своей душе грубую безжалостную уверенность невинно обиженного, однако ее не было; в моем сердце почему-то проснулась жалость.
Я так хотел бы убить в себе эту глупую привязанность - но при виде ее слез, ее какой-то униженной беспомощности мне снова захотелось подбежать к ней, обнять ее, подволить ей уткнуться носом себе в плечо и гладить ее одной рукой по голове, другой крепко прижимая эту маленькую дурочку к груди. Кажущаяся справедливость и глубинное милосердие в этот момент боролись у меня внутри, как никогда. Должен ли я был простить ее тут же, успокоить ее, сделать вид, что мне не было больно, что я человек из железа, и со мной можно так? А если она вовсе не собиралась извиняться; если ей просто снова нужно было использовать меня? И жестокость победила. Я заставил себя стоять на месте, не приближаясь к ней ни на шаг, не сокращая ту пропасть, которая должна была оставаться между нами всегда; я не прерывал молчания, безжалостно заставляя ее начать объяснение без моей помощи. И когда она наконец выдавила несколько неопределенных, ничего не значащих слов, я лишь сказал:
- И какая же? - ледяным, бесчувственным голосом.
Знаете, я думала, что домашние здания, привередливые учителя, которые занижают тебе оценки, как они сами выражаются "для стимула", болезнь мамы или бабушки - самое сильное потрясение для девочки, вроде меня. Я никогда так не ошибалась. Нет, серьезно. Сейчас, стоя перед обиженным на меня человеком, я понимаю, что всё остальное просто меркнет.Я обидела его, отвергла его признание, и сейчас, словно идиотка, стою и пытаюсь вернуть время вспять. Я буквально кожей чувствовала эту злость, это презрение, которое от него исходило. И, самое непривычное для меня, я понимала, что это не просто так, и что в этот раз неправая здесь я. Мерлин, верни меня в тот день, ну пожалуйста, только уже со всем тем багажом опыта, который у меня имеется. Я могла бы быть не такой жестокой, а спокойно попросить его не проявлять свои чувства так сильно и явно, и дружить с ним, будто ничего и не было: мы бы пили кофе, я бы до сих пор у него училась и поправляла его вечно стоящую дыбом шевелюру. А там, через месяц я бы созрела для его чувств и всё было бы...по-другому. Я бы не стояла и не искала слов, боясь его обидеть, может быть , мы бы уже в купе сидели и весело болтали. Но нет, Стоун, нам захотелось приключений. Пожалуйста! Распишитесь!
Я зябко укуталась в шарф. Мне не очень холодно, нет, меня трясло просто.Как если бы я решила выпить лимонада или съесть мороженое на улице. От страха. А вдруг ты сейчас что-нибудь ляпнешь и он уйдет? Или что-то не то сделаешь? И он обидеться еще больше? нет, второго такого шанса не будет, это ясно, так что давай, аккуратно.... Молчать больше значит перейти всякие границы, он: а) мог уйти; б) может подумать, что я пригласила его для того, чтобы поиздеваться. Ни тот ни другой вариант мне нравится, так что давай.
Я встала к нему вполоборота, и тихо сказала.
-Мне нужен твой совет,- я плюнула на его холодный тон, от которого пошли мурашки, на это подчеркнуто-вежливое "вы" и обращение "сэр",- Что мне делать, когда я очень сильно обидела человека, но осознала это не очень давно? И как мне теперь получить от него прощение?
Я вытерла предательскую дорожку на щеке - когда слезы замерзают, становится больно. Ну что, неплохо, совсем неплохо. ничего конкретного, но довольно прозрачно. Попробуем еще?
-А что самое....- я задумалась, подбирая подходящее слово,-интересное,это то, что я вдруг начала испытывать сильное влечение к этому человеку. А он на меня обижен. сильно, я это знаю. И мне очень за это стыдно. Потому что я была такой дурой.
Голос дрогнул и пропал совсем, словно кто-то наложил на меня Silencio Я сама себе напомнила русалочку из одноименной сказки. Да я сейчас многое готова отдать, не только голос, лишь бы вернуть то теплое чувство, что у нас было.Пожалуйста, Пенни, пойми, что это про тебя.
You say you wanted more... What are you waiting for?
I’m not running from you.
Comе break me down, bury me, bury me! I am finished with you!
Look in my eyes. You're killing me, killing me...
All I wanted was you. ©
Пейтон редко был жестким с людьми. Даже те, кто был ему неприятен, никогда не заметили бы в его отношении к ним какой-либо подчеркнутой холодности и едкой вежливости просто потому, что Смит не умел унижать ради собственного возвеличивания и никогда не стремился к этому. Но иногда он сам удивлялся тому, что с ним происходило под воздействием переживаний. От несправедливой обиды он из мягкосердечного, незлобивого и несколько нервного человека мог стать настолько спокойным, холодным и озлобленным, что его не узнали бы самые близкие люди. Да что там близкие - он сам себя не всегда узнавал; но и тогда глубинная гордость не позволяла ему остановиться и вернуть все на круги своя.
А она плакала. Валентина Стоун стояла на морозе и незаметно, как ей казалось, утирала с щек замерзающие слезы. Смит никогда не любил смотреть на то, как плачут люди - особенно если чувствовал, что является косвенной, но причиной этого; в любой другой момент, не будь всего того, ранее сказанного, он бы не смог спокойно наблюдать метания Валентины - но теперь злоба и тоска глубинной досады не позволяли ему среагировать хоть немного менее жестоко. Задрав голову, Пейтон холодно сверлил взглядом свою возлюбленную, сосредоточенно наблюдая, как испуганно бегают ее глаза, как розовеют от мороза и стыда ее запавшие скулы, насмешливо выслушивая слова ее оправдания, которые она даже не смогла произнести специально для него, а вынуждена была облечь в нейтральную, ни-к-кому-не-относящуюся форму.
Что ж, тебе кажется, что мы "нехорошо" расстались? Вот чего ты хочешь - прощения? И ради этого нужно было снова теребить душу и мне, и себе? Просто ради ничего не значащих фраз - и еще одного расставания навсегда?
- В моем присутствии Вы могли бы говорить обо мне и не в третьем лице, мисс Стоун, - хлестко произнес Пейтон, приблизившись к Стоун на шаг - но не более того. - Однако Вы ошибочно думаете, что Вам есть за что просить прощения. Факты не оскорбляют, мисс Стоун, они не могут обидеть. Вы не любите меня - и точка, это не Ваша вина и не моя. Неужели что-то еще должно быть сказано?
Когда-то эта фраза - о неоскорбляющей правде - звучала из уст Пейтона в совсем других обстоятельствах; но никогда еще она не была пропитана такой горечью и таким мучительным признанием бессилия. В самом деле - что он мог противопоставить этим фактам? Только отрицание самого источника проблемы. Да, он мог лишь отрицать саму привязанность к Стоун - сначала устно, а потому уже, возможно, и с глубинной ложной верой в собственные слова - чтобы больше просто не чувствовать боли от осознания неопровержимой истины, ее нелюбви. Неужели нельзя было оставить меня с этим отрицанием наедине? Неужели нельзя было не лезть больше в мою жизнь, не заставлять меня вновь сомневаться?
Но вторая реплика Валентины застала Смита врасплох. Нарочито развернувшийся для того, чтобы уйти, он неожиданно остановился и вполоборота взглянул на нее, чтобы убедиться в отсутствии издевательской улыбки на ее лице. Но нет, она по-прежнему ломала руки, неловко сминая в пальцах свои митенки, и говорила так тихо, как будто постепенно теряла голос. Пейтон вздрогнул, в его глазах на секунду мелькнуло удивление и даже восторг. Неужели она продолжала говорить о нем? Неужели она действительно была готова... Смит бы бросился к Стоун, для того чтобы обнять ее, в ту же секунду - потому что если это была действительно правда, если в этом состояло ее признание, он бы... Но неожиданная вспышка счастья была тут же потушена волной вновь накатившей гордости и ожесточенной злобы. Он не был обязан бежать к ней по первому свистку, о нет. Он для нее не был собачкой, которую можно сначала пнуть и послать на место, а потом подозвать - и снова чувствовать, как она лижет тебе руки.
Смит достал из кармана сигаретную пачку. Курить он начал совсем недавно - Митч надоумил, что это помогает думать. Сейчас это и правда помогало - на совершение неотточенных, нервных действий вроде щелканья зажигалкой и прикуривания уходило много сосредоточения, и во время этой повисшей над переулком паузы Пейтон смог продумать свой ответ. Он знал, что делает то, что сделает его вдвойне несчастным. Но он так же знал, что иного выбора его самолюбие не переживет.
- Сильное влечение? - переспросил он рассеянно, но в то же время жестко. - Что ж... Дело в том, что этот человек уже как раз не уверен в том, что он по-прежнему испытывает столь же сильное влечение к Вам. - Выпущенный в воздух дым, пауза, и, наконец, то, что давно нужно сказать. - Я больше не хочу любить Вас, мисс Стоун. - Да, я по-прежнему люблю тебя, но как же я хочу перестать. - Прошу прощения за то, что не могу ответить, как Вам бы хотелось, на Ваше позднее прозрение. Честь имею.
Смит бросил едва начатую сигарету в снег и растер ее ногой. А потом повернулся для того, чтобы уйти.
Шаг в мою сторону. Хлесткие слова, от которых вся кровь прилила к лицу. Но, Стоун, ты же неглупая девочка, ты же понимаешь, очень хорошо понимаешь, что это значит.
Он понял! Он понял, что я о нем! И эту грубость я проглотила, не поморщилась. Сейчас сам факт - его это задело! Резко, остро, с выпадами! ему не всё равно! Просто так бы он такие вещи не стал говорить... Я надеюсь. Надеюсь, что сейчас по схеме "Лучшая защита это нападение" человек работает. Надежда всё еще есть!
Я больше не хочу любить Вас, мисс Стоун.
От неожиданности меня накрыло страшной обидой. Что?! Не хочет? Вот так номер! Или не может, в силу каких-то внезапных обстоятельств? Откуда у него мораль за пару недель нарисовалась? Но тролль меня за ногу, если в нём ничего ко мне не осталось! Я же видела, как он вздрогнул, когда я говорила. А, может быть, он боится? Только чего? Что это очередной прикол? Да какого? Вот она я! Практически расстилаюсь перед ним! да я ни перед кем так не делала.
Да и навряд ли сделаешь шепнул внутренний голос. Ага, да я скорее умру, чем еще раз такое себе позволю! И его, который видел мою слабинку, я отпускать не собираюсь. Пенни, ты - мой.
Честь имею., растоптанная сигарета и шаг в сторону поезда. Ну нет. Стой где стоишь!
- Пейтон! Знаешь, мы будем чертовски гармоничной парой: обвинение друг друга в эгоизме и лицемерии! Сказать, в чем прямо сию минуту заключается твой?
Я глотнула воздух, вытерла тыльной стороной митенки щеки и продолжила. истерика каким-то образом улетучилась и говорить было легко и просто.
- Ты три недели назад клялся мне, что любишь меня. Что никогда и никому не позволишь меня обидеть! Что защитишь меня даже если понадобиться умереть за меня. А знаешь, что потом? Потом ты меня поцеловал! А ведь это был мой первый! У тебя есть передо мной ответственность! Так будь мужчиной! Возьми на себя эту ответственность!
И вот сию минуту ты сам меня обижаешь, делаешь мне больно и заставляешь меня страдать и идти меня на то, на что я в жизни никогда не решалась и врят ли когда-либо решусь. Я призналась тебе в своих чувствах, а ты... Да глаза что бы мои тебя не видели!
Я остановилась, перевела дух и зло сказала.
-У тебя есть время до конца этой чертовой поездки. В школу я больше не вернусь, и знай, что это по твоей вине. Я буду в четвертом купе.
Я обогнала его, бросив полный обиды и несправедливости взгляд, вышла из проулка и растворилась в толпе.
Нет, Пенни, ты придешь ко мне. И двух часов не пройдет. Ты же не позволишь маленькой глупой девочке выйти в жизнь без образования. Ведь ты любишь меня. О да, когда тело и глаза говорят красноречивее слов.
Ну и утречко выдалось!
Разворачиваясь, чтобы оставить Вэл одну в переулке, Смит, в общем-то, ожидал, что она попытается взять в этом диалоге последнее слово, не выдержав его жесткого и какого-то даже противоестественного отказа. Наверное, он даже хотел этого, именно поэтому не торопился покинуть ее и нарочно не ускорял шага, направляясь к узкому выходу из переулка между двумя заснеженными фахверковыми домиками. Естественно, во всех этих словах о нелюбви не было ни капли правды, ему самому было странно, насколько спокойно он осмелился это утверждать перед ее лицом; но этим, сам того не до конца осознавая, он безмолвно требовал доказательства серьезности ее намерений, этой моральной пыткой устраивал ей своего рода проверку на прочность, на истинность чувств. Пейтону подсознательно хотелось, чтобы Вэл подбежала к нему, схватила его за руку, заплакала, продолжила говорить о том, как он ей нужен, извиняться, как эгоистично с ее стороны было отказать ему изначально; ему хотелось осознать себя желанным и впитать в самую корку памяти доказательство этого - во имя исцеления собственного уязвленного мужского самолюбия и во имя подтверждения равноправности их будущих возможных отношений...
Однако то, что Стоун сделала в следующий момент, ни в малейшей степени не совпало с его ожиданиями.
Пронзительный голос, полный истерической слюнобрызжущей девичьей ярости, ворвался ему в уши его собственным полным именем, и названный Пейтон сначала замер как вкопанный, а потом с выражением лица в лучших традициях мема "wtf" в недоумении обернулся на вопящую Валентину, которая подбежала к нему и начала высказывать все, что думает по его поводу и в частности по поводу этого фальсифицированного равнодушия. Опешив, Смит со слегка выпученными глазами начал отступать с места боя, пятясь задом от накинувшейся на него Стоун. Если начистоту, еще ни разу ни одна женщина так не орала на него - даже мама в периоды недовольства его юношеским тунеядством, даже сестра после очередного мухлежа в игре, даже Лара во время, пардон, предменструальных истерик. И вот, как всякая взвинченная девушка, Вэл несла полную околесицу - про какую-то ответственность, про лицемерие, эгоизм, про свои невозможные страдания (кто из них двоих три недели жил в полной изоляции, а?), про то, что бросит школу и, очевидно, уйдет в монастырь - а, закончив все это единственной содержательной фразой про номер купе, она вылетела из проулка и исчезла в отдалении так же неожиданно, как и появилась десять минут назад. Пейтон, не торопясь следовать за нею, как стоял, приросший к месту, так и остался стоять в подворотне.
Если раньше, до этого приступа, он чувствовал себя виноватым, жестоким, излишне требовательным, то теперь - как минимум озадаченным. Пейтон все прекрасно понимал относительно ее состояния, однако после такого разбора полетов ему меньше всего хотелось приходить к ней в купе в поезде (где она, очевидно, была бы еще и не одна) и признавать все то, что она тут ему выдала, чем-то большим, чем просто юношеский пафосный бред. Это было бы еще унизительнее, чем признаваться ей в безответном чувстве в пустой классной аудитории, - пусть Пейтон и чувствовал, что действительно не выдержит разлуки с ней, особенно при условии, что он же сам ее и спровоцировал отчасти. Смит взглянул на растоптанный окурок, потом на свои очки, которые без магии почили бы в бозе во время его признания Валентине, потом вслед девушке, - но ее уже не было видно в толпе.
Тогда, помотав головой, как будто разгоняя бредовый морок, Пейтон подхватил свой чемодан и двинулся в сторону поезда. Он даже не представлял, что такого может произойти в ближайшие несколько часов, что его эмоции по отношению к Валентине наконец прояснятся и оформятся четче и ярче, чем когда-либо за прошедшие четыре месяца.
Through the storm we reach the shore
You give it all but I want more
I can't live with or without you
