Четвертое купе находилось в голове экспресса, - а значит, очень близко к Пожирателям Смерти. Там же, насколько я знал, было расположено и специальное купе группы авроров, предполагавших, что в случае атаки удар будет в первую очередь нанесен на кабину машиниста с целью замедлить ход состава и оттянуть время неизбежного прибытия на станцию. Судя по тому, что одного из людей в масках я встретил уже почти в середине поезда, а он никем остановлен не был, так и получилось, несмотря на все предосторожности; Пожиратели практически без помех одолели кучку едва готовых к бою - скорее всего, из-за численного перевеса и эффекта неожиданности нападения - мракоборцев и теперь заставляли толпы студентов в панике бежать по вагонам прочь. Из этого ясно следовало, что явились они не с целью кого-то покалечить или убить, а решили лишь припугнуть самих школьников и, в первую очередь, их родителей... но легче и спокойнее от этой мысли не становилось. Защищаться было бесполезно и глупо, как бы некоторые студенты ни гордились превосходными оценками по ЗОТИ; сейчас самым разумным было дождаться прибытия подкрепления, а пока собрать всех учеников в целости и сохранности в хвосте поезда, не позволив им затоптать друг друга в толчее в коридорах - и убедиться, что никто не отстал. И этим, разумеется, должны были заниматься мы, преподаватели, и особенно я, невольно оказавшийся в авангарде.
Все эти мысли бессвязной массой роились у меня в голове, пока я несся по коридорам Хогвартс-Экспресса, а навстречу мне Пожиратели с какой-то звериной циничностью гнали до смерти перепуганных студентов - мал-мала-меньше. Видя их искаженные ужасом лица, слыша их сливающиеся в какой-то единый плачущий гул голоса, я понимал их страх, как никто другой, хотя успел уже несколько опомниться после схватки с безликим врагом в одном из технических вагонов. Но именно они, дети, испуганные, еще более беспомощные, чем я, в наивной надежде ожидающие от преподавателей (и от меня, меня в том числе!) защиты и спасения, заставляли меня не поддаться ужасу и не броситься наутек с ними вместе. Хотя я всю свою сознательную жизнь недоумевал, почему был распределен на Гриффиндор, абсолютно не считая себя ни особенно смелым, ни решительным, сейчас я вынужден был вспомнить, какой факультет выпустил меня во взрослую жизнь в 2013 году.
Однако не только чувство долга удерживало меня от трусливой дрожи в коленях. По возможности аккуратно проталкиваясь сквозь этот человеческий поток, я искал среди мелькающих мимо лиц одно конкретное - и не видел его, не видел Вэл. Я не мог пропустить ее - и это значило, что она осталась где-то там, сзади, и еще не была в безопасности. А ее безопасность сейчас казалась мне самой важной вещью на свете: я во что бы то ни стало должен был ее найти.
- Бегите по вагонам к хвосту поезда! - кричал я, удивляясь тому, как мой голос еще не охрип, пока я пытался перекричать этот многоголосый вой. - Будьте осторожны, не допускайте толкотню и давку! Без паники, подмога из Аврориата уже прибыла, все скоро закончится, без паники! Прошу, только без паники! Кто-нибудь еще остался в первых вагонах? - прокричал я практически на ухо одному хаффлпаффцу с 6 курса - кажется, его звали Джоди - успев схватить его за плечо. - Все успели выбраться?
- Кажется, да, - ответил он тоже криком, пока мы прижались к двери одного из купе, чтобы нас не повалили наземь. - Только одно купе завалило... мы уже не смогли открыть дверь, там еще осталась...
- Какое купе? - остановил его я, когда он уже порывался снова броситься бежать, не окончив фразы.
- Четвертое! - ответил он уже издалека, нырнув в толпу в попытке догнать друга, поднимая в воздух четыре пальца, чтобы я точно его понял - и убедился, что не ослышался. - Четвертое купе!
Откуда-то раздавались крики, взрывы и звон лопнувших стекол. Мне показалось, что у меня остановилось сердце.

***
Я вел обратный отсчет номеров купе по табличкам на дверях, пока сбивался с ног в этой бешеной добровольной гонке навстречу... неизвестно чему. Самое страшное было в том, что я действительно не знал, что обнаружу там, в первом вагоне, в четвертом купе - и рисовал в своем сознании самые страшные картинки. Что они могли сделать с ней? Они не хотели убивать, кажется, - но что если она попыталась бы оказать им сопротивление? или попалась под горячую руку наиболее несдержанным? А что если она случайно оказалась бы в эпицентре случайного взрыва? Что если она звала меня и надеялась, что я спасу ее - но я уже не успел? От одной мысли об этом мне хотелось разрыдаться; но хуже всего было от того, что я так и не ответил ей искренней взаимностью тогда, днем, в Хогсмиде. Что я, как чертов гордец и эгоист, просто отшвырнул ее прочь со всеми ее признаниями и вытер об нее ноги, даже не представляя себе, как потом буду об этом жалеть. Только диким усилием воли я заставлял себя подавить разрушительные эмоции и догадки - и двигаться дальше, чем быстрее, тем лучше.
Странно: мне пока еще не встречались Пожиратели Смерти - очевидно, они все трансгрессировали в другие вагоны, поняв, что в первых поживиться больше нечем. Тогда опасности оказывались подвержены все те студенты, которых я только что направил к хвосту - но их уже могли защитить другие преподаватели, например, тот же Митчелл, куда более опытный в защитной магии, чем я. Не могу сказать, что я полностью абстрагировался от ситуации, забыл обо всем, кроме Вэл - нет, я проверял другие купе, искал отставших, направлял их, но в мозгу у меня постоянно крутилась обязанность бежать на помощь именно к ней.
И вот, когда первый номер купе, встретившийся мне в очередном вагоне, оказался меньше цифры 30, я с трепетом понял, что добрался, наконец, до своего пункта назначения. Не утруждаясь тем, чтобы попытаться двигаться менее открыто и напролом, я преодолел весь коридор в десяток гигантских прыжков - и сразу увидел ту самую развороченную дверь, о которой мне сообщил Джоди. Подскочив к купе, я с силой рванул дверь в сторону, но петли заело, и чертова деревяшка не поддалась. Использовать магию, взрывая замок, я боялся, чтобы не задеть никого в самом купе - если там еще действительно кто-то был. Истерично вдарив кулаком по двери, как будто это могло как-то поколебать ее неизменную прочность, я закричал, едва ли не срывая себе связки:
- Вэл, ты здесь?! Вэл, это я, Пейтон, ответь мне, ты здесь?!
Господи, Мерлин, умоляю, пожалуйста, откликнись, скажи, что ты жива.

Небольшое стекло, вставленное в верхней части двери купе, было покрыто толстым слоем копоти от недавно прогремевшего поблизости взрыва, но я уже не думал о том, насколько чумазым стал, лихорадочно пытаясь протереть его руками, чтобы суметь заглянуть внутрь. Впрочем, кажется, все мои усилия были напрасны. Ответа не было, а через прочищенное стекло в купе все равно никого не было видно, даже когда я до боли в полуслепых глазах пытался рассмотреть каждый его уголок. От отчаяния я зарычал и долбанулся об дверь лбом; очки слетели с носа и, упав на землю, треснули.
- Fuck it, fuck it, fuck it! - заорал я, едва не плача. - Чертовы, вашу мать, Пожиратели, чертовы, вашу ж мать, очки, чертова дверь, да что же это такое!
Меня всего трясло; я бежал сюда со всех ног, боясь опоздать, а теперь не мог не то что добиться ответа - просто поверить в то, что в том заваленном купе нет в живых никого, кто мог бы мне его дать. В висках и переносице бешено стучала кровь, руки дрожали. Неужели я все-таки опоздал, неужели все-таки... - нет, нет, не может быть... Я ничего не понимал; мне хотелось, чтобы хоть что-то, наконец, прояснилось, потому что стоять перед этим заваленным купе было и глупо, и невыносимо - особенно теперь, когда я даже увидеть ничерта не мог. И без того отвратительное зрение теперь вообще мешало мне различать контуры предметов; только наклонившись за треснувшими очками, я заметил, как на полу в коридоре недалеко от меня слабо пошевелилось чье-то хрупкое тело в школьной форме. Вэл?! Плюнув на очки, я тут же вскочил и рванулся к ребенку, чтобы, приблизившись, с разочарованием, но в то же время со странным облегчением различить, что это был совсем маленький мальчик, а галстук на нем был зеленого цвета.
- Rennervate, - пробормотал я, опустившись на колени и чуть приподняв его голову. Мне нужно было срочно чем-то занять себя, нужно было что-то делать здесь, чтобы просто не думать о том, куда пропала Вэл: и единственным вариантом была помощь остальным студентам, оставшимся здесь в одиночку. Этот слизеринец, кажется, был единственным. - Тише, тише, - попробовал я успокоить мальчика, судорожно втянувшего воздух и в ужасе распахнувшего глаза на меня так, будто его привел в чувство какой-нибудь Волдеморт. Вот чего хотели добиться эти чертовы Пожиратели - тотального страха, тотального недоверия. Или это было просто из-за моего запачканного лица? - Ты отстал от остальных, но сейчас тут нет никого, и лучше оставаться здесь, в безопасности, слышишь? Не бежать за ними. Episkey, - произнес я, направив палочку на небольшой порез у мальчишки на лбу. Неожиданно тот подпрыгнул, вырвался из моего, к сожалению, некрепкого захвата, и, ни слова не говоря, понесся прочь по коридору. - Эй, да куда же ты! Стой, дурак, там же Пожиратели, тебя ж прибьют! Petrificus Totalus!
К несчастью, мой грубоватый, но действенный фирменный прием остановки чокнутых детей на этот раз не сработал, и мальчишка, увернувшись от заклинания (без очков я плохо прицелился), добежал до конца вагона и выскочил в тамбур прежде, чем я успел выпустить следующее. Впрочем, в растерянности я пребывал по этому поводу недолго. Откуда-то из купе поблизости послышалось сдавленное оханье, потом раздался громкий удар об пол, и, прежде чем я успел броситься на звук, до боли знакомый голос, которого я ждал здесь, кажется, целую вечность, выкрикнул такое глупое и милое:
- Пейтон! Пей-тон! Ты идиот! Я не могу выбраться - меня замуровали! Иди сюда!
Сердце у меня ухнуло, дрожь облегчения прошла по всему телу, и что-то теплое и щекотное засвербило в солнечном сплетении практически физическим экзорцизмом недавнего кошмара. О боже, конечно, конечно, я идиот, такой идиот! Она, наверное, сидела там под дверью, заткнув уши руками от страха, а я просто не смог ее рассмотреть через то крошечное стеклышко - и еще распереживался, как последний дурак! Вскочив в одну секунду, чуть не споткнувшись об упавший карниз со шторой, который без очков не заметил, я с заплетающимися ногами подбежал обратно к четвертому купе и вцепился ладонями в стекло, которое теперь разделяло наши испуганные, взволнованные лица. Она была жива, здорова, оказалась жива и здорова после всех тех жутких предположений, которые я успел построить, - боже, неужели я мог когда-нибудь быть счастлив больше, чем сейчас? Но ладно, ладно, об этом после, все это после.
- Я не могу открыть дверь! - проорал я так, чтобы даже через стекло Вэл меня услышала - и для убедительности еще раз попытался со всей силы рвануть дверь в сторону: она, разумеется, не поддалась. - Ее заело, можно только взорвать, слышишь меня? Отойди в сторону, закройся чем-нибудь, я постараюсь сделать это аккуратнее, и ты сможешь выбраться.

I can find your halo guides me to wherever you fall.
If you need a hand to hold, I'll come running because
You and I won't part till we die.
You should know we see eye to eye,
Heart to heart.

Сквозь грязное стекло я рассеянно проследил за тем, как Вэл, ни слова не отвечая, послушалась меня и бросилась забиваться в угол купе, заслонившись своим огромным чемоданом. Я еще немного не верил тому, что все самое страшное было действительно позади, что я, наконец, нашел ее и больше мог ни о чем не беспокоиться; после всего того, через что я успел пройти за какие-то, наверное, жалкие полчаса, (которые, тем не менее, показались мне самой настоящей вечностью), я все еще находился в диком напряжении и до сих пор ждал от судьбы какого-то подвоха, барьера, который неожиданно встанет между нами и не позволит хэппи-энду все-таки случиться. Но, несмотря ни на что, теперь я должен был не показывать своего волнения и действовать спокойно и хладнокровно. Вэл доверяла мне безраздельно, она ждала от меня спасения, - и я обязан был оправдать ее надежды, обязан был своим спокойствием дать ей полную уверенность в безопасности настоящего и будущего, чтобы доказать ей, что действительно готов на все ради нее, и все мои обещания жертвенно защищать ее были не только на словах, что ее доверие не напрасно, и я его действительно достоин. И эти мысли отнюдь не были полны того самонадеянного эгоизма, с каким любой мужчина вроде меня радовался бы удачному шансу спасти девушку от опасности - в надежде с легкостью завоевать ее сердце. В этот момент я понял: я готов посвятить всю свою жизнь тому, чтобы Вэл была жива, здорова и счастлива, и мне безразлично, будет ли она при этом со мной или нет, простит ли она меня или нет.
Я глубоко вдохнул и выдохнул; потом отошел к окну коридора, прижавшись спиной к стене в попытке защититься от взрыва самому, и, направив палочку на дверь, четко проговорил:
- Bombarda.
Неопасная, но сильная взрывная волна заклинания, с которой я, (прямо скажем, не самый умелый маг из ныне живущих), не сумел толком справиться, долбанула меня затылком об стену и заставила сползти по ней вниз; но зато через несколько секунд, когда я, (очевидно, на чистом адреналине), не только пришел в себя, но даже смог вскочить, дверной проем уже был свободен, и в нем плавало бежевое облако пыли, часть из которой, судя по всему, осела и на мне. Впрочем, сейчас думать о своем внешнем виде времени у меня точно не было. Быстро наклонившись и нашарив на полу треснутые очки, я судорожным движением нацепил их на нос и, ладонью разгоняя пыльное облако, вступил в немного покореженное купе, чтобы поскорее убедиться в том, что...
Я неловко остановился в проходе, когда, наконец, увидел Вэл - стоящей в нескольких шагах от меня и так же не решающейся ничего сделать. От этой ее нерешительности я, до этого не чувствовавший ни капли сомнений, сам как-то заколебался. Когда все ужасы сегодняшнего нападения были, казалось, пережиты, когда все препятствия были, казалось, преодолены, в голове у меня снова всплыли воспоминания о сегодняшнем разговоре, - и тогда совершенно дикий, исступленный стыд накатил на меня удушливой волной. Дурак, подонок. Отказал, нагрубил, оскорбил, вытер ноги - и все это зачем, что собирался скрыть? То, что жить без нее не можешь, дурья твоя голова? А если она сейчас говорить с тобой не захочет? И будет права, даже несмотря на то, что ты ее вытащил из этого купе.
Плюнув на все рассуждения и предубеждения, я, бросившись вперед, в одно мгновение преодолел те несколько шагов, разделявшие нас, до боли крепко прижал Стоун к себе - и с какой-то истерической, дрожащей гримасой бесконечного счастья на грани рыданий на лице осознал, что она не отпрянула, как когда-то, не отшатнулась в гневе, а тоже рьяно вцепилась в меня в ответ. Тогда, нагнувшись, я начал в припадке любовного восторга покрывать поцелуями без разбора ее макушку, лоб, щеки, уши, зажмуренные от радости веки, нос, - как будто этого объятия не было достаточно, чтобы убедиться в том, что она здесь, жива и, хоть перепугана, но в полном порядке. Нам обоим так повезло сегодня; мы оба были на грани смерти - и смотрите, где мы теперь оказались! Дрожа всем телом от волнительного, как будто пьяного полусмеха-полуплача, я сперва не мог ни единой связной мысли толком вымолвить, - зато потом, как начал, так и не смог остановиться, отчаянно выплевывая слова:
- Я... Вэл... ты... Боже мой, прости меня, только прости меня, пожалуйста, прошу тебя... Я вел себя как последний мерзавец сегодня днем, - это все гордыня дрянная, о Мерлин, зачем она вообще дана людям? Прости, пожалуйста, черт, я не смел так говорить с тобой, и, тем более, не смел так врать тебе в лицо от том, что ты мне не нужна. Я правда люблю тебя, Вэл, я безумно тебя люблю, я не представляю свою жизнь без тебя, - и, черт возьми, я больше никогда не позволю этим дикарям подвергнуть тебя опасности, клянусь тебе... Ты мне веришь?
Все-таки правы были люди, говорящие, что спокойной, хорошей, размеренной жизни недостаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Для того, чтобы ощутить истинное счастье, такое, о каком пишут в книгах, нужно было сначала попасть в настоящую пропасть отчаяния и полной растерянности перед неизвестностью впереди: чтобы потом, по сравнению с этим ужасом, облегчение накинулось, как настоящее благословение. Нет, это было потрясающее чувство; мне искренне казалось, что меня ждет впереди самая длинная и радостная жизнь, какую только мог бы себе представить человек.
Однако я, наверное, был бы не против жить по прямой, без этих синусоид; и я столь же искренне надеялся, что это был последний раз, когда такое истерическое счастье настигло меня.