Я стою у окна, сосредоточенно терзая пуговицу своего кожаного плаща, цвета вороного крыла, у самой шеи, она мешает мне дышать, но я не хочу её расстёгивать, как будто она помогает мне оставаться собранным в это суровое утро. К слову, достаточно рано.
Я раздражённо смотрю на часы, в такую рань даже авроры ещё видят сны, но нет, моему дорогому подследственному вздумалось вытряхнуть меня из постели просто из вредности, хотя, это ему простительно, если в молодости у него был паршивый характер, с чего к старости ждать конфет и плюшек.
Я, сцепив руки за спиной в замок, хмуро вглядываюсь в не менее хмурое, пусть и апрельское, утро, не слишком пытаясь бороться с поднимающимся из самой души раздражением, ты что-то задумал, и мне это не нравится, хотя, мне хотя бы хватает смелости признаться себе, что я недостаточно мудр, чтобы раскрыть твоё коварство. Но, кто сказал, что теперь это главный козырь?
Я не такой умелый и эстетичный маг, как ты, у меня нет такого опыта доставлять другим неприятности, но я наверстаю упущенное, почему бы в этом не взять пример с тебя. Ты бы, будь у тебя силы, меня бы не пожелел. И я могу это принять, но не то, что ты растоптал бы мою семью, и не обернулся. Моего потерянного и пытающего стать лучше Джеймса, растерянного и не знающего, кого винить, а кого наградить похвалой, Ала, отчаянно не желающую видеть меня Лили и до сих пор непонятно за что влюблённую в меня Джинни, носящую под сердцем наших младших малышей. Но власть вложена в мои руки, и я решил, как воспользуюсь ей. Я не Дамблдор, и понимаю, что мне никогда не достичь его величия, только отчего-то все именно этого от меня и ждут и крайне удивляются, когда не видят во мне феерического волшебства.
Я храню в памяти то, что увидел в том Омуте, в те времена, когда Барти Краутч стоял у руля, в то время я не придавал ему много значения, сосредоточившись на его сыне и Беллатрисе, но теперь он всё чаще приходит мне на ум, и я смакую его имя. Так ли он был не прав, проводя агрессивную политику, на которую никогда не отваживался я, в то время как он преуспел в своём деле, отвечая насилием на зло и намереваясь изничтожить зло на корню, не давая ему прорости в сердцах тех трусов, что готовы были его принять ради спасения собственных шкур?
И вот теперь я отчётливо ловлю себя на предательской мысли, что трушу, я поджал хвост, как последний Малфой. И мне неохота выползать из своей чистой уютной норки, так как я слишком уж хорошо помню, каково это валяться в грязи и понимать, что всё равно она приведёт тебя к смерти, куда бы ты не повернул, налево или направо. Рядом со мной нет Дамблдора с его великими советами, и Снейпа, готовым жертвовать собой ради правого дела, у меня нет части способностей Воландеморта и возможности подглядывать за его памятью, по сути, мне нечего ему противопоставить, хотя, вероятно, и он не будет стремиться извести мою семью, слишком дорого авада кедавра обходилась ему уже дважды.
Так вот, я понимаю, что дал где-то маху, и я сломлен не из-за мысли, что потратил столько сил, потерял столько родных жизней, а он снова здорова нарисовался тут, меня убивает другое, что он задумал ещё, если даже крестражи не стали единственным, что привязало его к земле? Надежда только на Гермиону, которая, может, сумеет дойти до того, как он мог снова здесь объявиться и каким пинком отправить его назад, она наш с Роном коллективный разум, а я рабочие руки, так что не буду сидеть и бездействовать. Если я не могу остановить врага, значит, я не должен позволить ему запудрить людям мозги, нашептать новые песни на уши прежним союзникам и укрепить свои позиции. Даже если для этого мне придётся вытрясти из тех, кто замарался связями с ними, душу и жизни.
Я усердно и последовательно, хотя быть таковым даётся мне, рассеянному и порывистому, не без труда, добиваюсь того, чтобы Министерство начало вести свою игру с законом, которая, может, будет стоит шкуры тем, кого, в своё время, в том числе и я имел дурость пожалеть. Хотя, я бы не изменил этого, повернувшись назад, тогда я был слишком уверен, что ничего подобного не повторится, не в наш век. Однако, теперь я не стану церемониться с теми, кого лишь по ошибке называют приличными людьми да и то только наивные простаки, к коим долгое время относится и я в том числе. Если потребуется, будут применены допросы с пытками, а в Азкабан будут брошены те, кто может хотя бы с минимальной вероятностью помочь Воландеморту обрести новый успех среди нашего наивного населения. Я не буду ждать, пока появятся трупы, профилактика станет для всех лучшим уроком и тот страх, что испытают их дружки, заставит их подумать, прежде чем сделать шаг в неверную сторону. Впрочем, если потребуется, я методично призову к ответу каждого, кто этого избежал, но не факт, что честно воспользовался своим шансом. Мне непросто даётся жестокость, но она необходима, одним пряником и миром нельзя добиться того, чтобы закончить войну, не дав ей развязаться.
Я не гоню лошадей, я сохраняю спокойствие и вовсе не жажду лишнего кровопролития, начиная всего лишь с допросов всех, кто замарал себя клеймом в виде чёрной метки. И сегодня ко мне должен явиться старший Малфой, который, видимо, просто назло мне, нарыл где-то всякие бумажонки, что он, понимаете, не в состоянии явиться в другое время суток, будучи занятым своим бизнесом. Который, кстати, ещё не факт, что останется у него после нашей беседы. Мне противно признать это, но мне даже приятно, что я могу доставить ему неприятности. Никогда не считал себя народным мстителем, но, в который раз, я не должен думать о том, как поступил бы сам. Я должен спасать тех, кто не сможет сам отбиться от зла. Я должен его задушить, вытравить, как сорняки с грядки.
Малфой заходит в мой кабинет, мой помощник его представляет. Я коротко киваю ему, не оборачиваясь на Малфоя. Я вроде бы подготовил себя к тому, что вынужден буду созерцать его лицо, но тот гнев, что поднялся во мне, заставляет меня крепче сцепить руки в замок.
Присаживайтесь, мистер Малфой, в ногах правды нет.
Я вспоминаю, как он унижал Добби, как его мерзкая невестка в конце концов доконала беднягу, даже то, как он обращался с собственным и ненавистным мне сыном вызывает во мне отвращение, моя бы воля, я отхлестал бы его по щекам за то, что он наверняка сейчас, с неизменно надменным видом, насмешливо сверлит мне спину и думает, какой я невежа. Но это его проблемы. Я не поворачиваюсь, проявляя к нему неуважение очень даже осознанно.
В целях профилактики, решено принять меры в отношении тех, кто был ранее замечен в связях с Воландемортом, носителям Метки в первую очередь. Вы должны будете давать мне еженедельный отчёт о своих перемещениях, Ваша трансгрессия будет отслеживаться министерством и, я полагаю, не лишней мерой будет наложить арест на Ваши счета до подтверждения о легальности Вашего бизнеса.
Поработайте в Аврорате с моё, и у вас язык ногу сломит в сухопарности выражений, а кто-нибудь литературный удавится от вашего диалекта. Я нехотя поворачиваюсь к Малфою, который заметно сдал после того, как отсидел своё за решёткой.
Я не буду врать, что неожиданная страсть моей дочери к твоему внуку добавило мне симпатии к тебе. Интересно, ты громко и льстиво хохотал, когда Воландеморт рассказывал о том, что намерен убить моих родителей? Ты пытаешься всем доказать, что можешь стать полноправным членом общества, но мудрым был тот, кто сказал, что бывших Пожирателей Смерти не бывает.
Я сажусь напротив тебя и буравлю тебя тяжёлым взглядом, как бы не старался держать себя в руках. Можешь не ждать от этой беседы ничего хорошего, я заставлю тебя рассказать мне всё, что считаю нужным, даже если мне придётся применить для этого жестокую магию, которую ты обожаешь.

Мне хватает наглости хамить тебе в лицо, но тыкнуть тебе мне всё же слабо, как бы не пытался я выдавить из себя такую балихвастскую речь, вот где мне особенно не доставало Сириуса, быть элегантным нахалом он умел без особенного труда и меньше всего его волновало, насколько древнее его собеседник. Я стучу пальцами по столу, меня радует хотя бы то, что ты не совсем понимаешь, насколько решительно я намерен за тебя взяться, потому, что я до конца не уверен, что пусть даже правое дело стоит того, но, выбрав этот путь, я не имею права с него сворачивать, нужно оставаться, по крайней мере, последовательным.
Это, как я сказал, всего лишь профилактика, мистер Малфой.
Я прямо намекаю, что это только цветочки, но от ягодок тебе не отвертеться и произношу твою фамилию слишком уж сахарно и снова думаю, глядя на твою ухмыляющуюся физиономию, как хочу придушить тебя вместе с твоим внучком, который имеет наглость обжимать мою дочку. У тебя просто нет дочерей, иначе ты понял бы всё моё смятение на сей счёт, когда речь идёт о семейке подонков вроде вашей, у которых мерзопакостность заложена в генах.
Разумеется, мы ведь не хотим допустить, чтобы Вы остались без средств к существованию.
Я нервно и почти истерически хмыкаю, неужели ты думаешь, я не понимаю, что твой сынок о тебе позаботится и не бросит помирать под забором от голода или, на худой конец, у тебя есть и Нотты, которые разве что не подтираются своими деньгами, не думаю, что они пожалеют их на такого, как ты, им всё равно их девать некуда. Так что не будем возиться в этой песочнице и спорить о ерунде. Но я смотрю на тебя с победоносной насмешкой, если мне правда взбредёт в голову сделать так, чтобы ты просил подаяние, мне не составит это труда. По крайней мере, я так считаю. У меня достаточно власти, чтобы обратить твои сбережения в пыль вместе с деньжатами твоей гнусной семейки. Есть, конечно, пройда Дафна, которая имеет наглость мозолить мне на работе глаза, но ты же не думаешь, что она сможет встать у меня на пути безнаказанно?
Мистер Малфой, я хочу, чтобы Вы понимали всю серьёзность своего положения, если Вы будете недостаточно откровенны, мне придётся применить к Вам, кхм, крайние меры. Поэтому не советую тут играть в игры разума. Впрочем, если у Вас есть сомнения, я могу убедить Вас в честности своего обещания. Вы же не думали, что я просто так, не имея на то оснований, приглашу Вас на ковёр, для чего мне отрывать Вас от преданной службы Воландеморту? Я имел глупость вытащить Вас из тюрьмы за прошлые прегрешения, а они срока давности не имеют.
Я усмехаюсь тебе в лицо. Думаешь, я не сделаю этого, может, ты думал, что я стыдливо не осмелюсь ворошить твоё прошлое, за которое ты, в общем-то, не получил даже половины того, что должен был? Я из тех людей, которых можно развести на слабо, поэтому не стоит сейчас меня злить, Малфой. Меня вдохновляет, что ты не можешь себе вообразить, насколько я вознамерился заставить тебя поплясать. Я даже не угрожаю тебе, я говорю, что тебя ждёт, если ты решишь мне препятствовать. Впрочем, может, хочешь на сей раз спасать мир сам? С удовольствием передам тебе эстафету и тактично отойду в тень. Не очень охота? Вот и помалкивая в тряпочку.
Просто ответьте на несколько важных вопросов, и, если Вам скрывать нечего, Вы сможете уйти отсюда свободным человеком. Но Вы ведь понимаете, мне нужна правда, и я её получу, а уж каким способом, зависит от Вас.
Я чувствую себя гадким, вроде Амбридж, но куда деваться, некоторые не заслуживают лучшего обращения. Не надо считать меня сумасшедшим, с нормальными людьми я веду нормальный разговор, а вот со сбродов вроде пожирателей смерти нечего нежничать. Даже если придётся пытать тебя до потери сознания я получу от тебя правду и узнаю, что задумал Воландеморт. Я не хочу тебя мучить, я тебе больше скажу, я этого боюсь, я не настолько гадкий, чтобы творить такие вещи со стариком. Но на войне нет молодых и старых. Если ты подаёшь врагу руку, он воткнёт в твою спину нож. Когда-то, я подал руку твоему сыну, а твоя жена подала руку мне, но, как видишь, всё это нас не объединило, и мы, как никогда, далеки, от перемирий. Завись от твоих ответов моя шкура, я, пожалуй, не смог бы переступить через себя, чтобы ударить тебя заклинаниями, но от твоей правды зависят жизни моих детей, и не только их.
Я не способен придумать что-то умнее угроз, правда, я вполне способен их осуществить, у тебя тоже есть те, ради кого ты перегрызёшь глотку и ради которых утопишь себя. Мне не нужно тебя мучить или над тобой издеваться, хотя, не скрою, я бы с радостью отвёл душу и поколотил тебя в честном бою, в котором, не сомневаюсь, ты был бы сильнее.
Но мне нужны эти ответы, Малфой, я в отчаянии, и без твоей помощи мне не вытащить мир из всего этого дерьма, я не тот, кто способен тянуть за собой всю планету. И мои глаза смотрят на тебя умоляюще, я даже не знаю, почему не просил тебя сказать мне, что знаешь. Не из гордости, наверное, лишь потому, что я не поверю, что бы ты не сказал. И я смотрю на тебя со страхом и почти в панике, загодя понимая, что мне придётся слышать твои крики, словно в холодном поту, вспоминая те сны, когда ощущал себя в теле Воландеморта, извращающимся над таким же, как ты, стариком. Гриндевальд, Оливандер. Никогда я так сильно не боялся стать похожим на него. Но, если это нужно для того, чтобы спасти остальных, я готов продать свою жалкую душу. Мой голос почти дрожит, и мне остаётся надеяться, что ты не понимаешь причину этому.
У меня слипаются глаза, и я с трудом заставляю себя не клевать носом, бесясь, что ты смотришься свежим, как огурчик. И всё же, начнём от начала. Ничего сложного и, тем более, мне пока особенно не на чем тебя поймать, но это может измениться. Малейшая ошибка, Малфой, и тебе несдобровать. 
Какие вещи, помимо дневника, давал Вам на хранение Воландеморт. Пытался ли он установить с Вами связь в этом году и каким образом.
Я перевожу дух и скреплю зубами. Мне совершенно нечего тебе предложить, чтобы ты согласился сотрудничать с нами по своей воли, чтобы понял, что это путь в никуда, идти за тем, кто столько раз пытался тебя уничтожить за малейшую провинность. Не спорю, я для тебя не меньший враг и, мы с Воландемортом могли бы потягаться в том, кому нужнее твоя кончина, но вот только я для тебя не так опасен, потому, что не так силён. И хотя бы это ты должен понимать. Вряд ли даже такой, как Реддл, даст тебе третий шанс. Я сразу выбрал не ту тактику, чтобы ты мечтал пойти со мной на контакт, но давай будем честными, ты бы и так не пошёл. И у меня не дрожат руки от мысли, что мне придётся спрашивать тебя всё тоже самое с большим пристрастием, и надеюсь, что испуг в моих глазах выдал меня не со всеми потрохами.
Что Вам известно о нападение на Хогвартс этой зимой. Какими, известными только сторонникам Воландеморта, способами в прошлом пользовались Пожиратели Смерти, чтобы просочиться туда, куда их не звали.
Я практически не делаю пауз, сам понимая, до чего мой интерес безнадёжен, ну да, прямо ты так доверительно открылся мне и сказал, что всю жизнь мечтал поделиться этой информацией. По сути, я спрашиваю это только для того, чтобы попытаться понять, насколько глубока степень твоего вранья. Почему я так запросто расспрашиваю тебя о Воландеморте? Да брось, ты ведь понял, что он вернулся, ещё тогда, когда он снова ожил, не зря же тебе дано клеймо своего господина. Малейший просчёт, Малфой, и я засажу тебя в тюрьму, да чёрт бы тебя побрал, если у меня будут подозрения, что он захочет тебя вытащить, я брошу тебя дементорам, и даже не буду думать, что они с тобой сделают.
Ненавижу тебя, даже за то, что ты имеешь какое-то отношение к Сириусу, хоть он никогда тебя не любил, но ты просто бесишь меня своим наглым видом, хотя, как наглый мальчишка, веду сейчас себя я, но я так тебя ненавижу, что даже не могу попытаться это скрывать. И да, я пользуюсь своим положением.

Я смотрю на тебя очень внимательно, уже не трудясь отводить глаза, я тебя не перебиваю и слушаю так, словно ты говоришь самые важные слова в моей жизни. Только я уже понимаю, чтобы ты не сказал, тебе не удастся уйти от того, что тебя ждёт дальше. Мне твои ответы нужны лишь для того, чтобы сравнить их затем, с тем, что ты скажешь в том состоянии, когда мало кто способен лгать, другими словами, насколько ты заврался. А в том, что это так, я не сомневаюсь. Какой-никакой я волшебник, но достаточно прозорливый аврор. Ты, конечно, хитрее, и я даже не пытаюсь переиграть тебя в этой твоей лжи.
Не верю ни единому слову.
Я упираю взгляд в стол, когда ты напоминаешь мне про свой возраст, и невольно сжимаю кулаки, чтобы не начать тут стыдиться и тебя жалеть. Скажи спасибо, что дожил до седин, и через сколько трупов ты переступил, чтобы так и вышло? Только Воландеморт может жить вечно, не забыл?
В этом кабинете мои слова могут звучать, как приговор для тебя, и я чеканю их с ненавистью. Я ненавижу тебя в том числе за то, что ты, как бы смешно не звучало, в какой-то степени также беззащитен, как и я. Предположим, Воландеморт с тобой связался, кстати, любопытно, почему ты больше не зовёшь его Тёмным Лордом, вы там, может, и подружиться успели. Ну не такой же ты идиот, положим, чтобы тут же мне это выложить. Это я понимаю, хотя бы по той причине, что за это он тебя бы убил.
Больше того, у меня нет такой силы, которая могла бы защитить тебя от его гнева, и поэтому, в том числе, я не пытаюсь придуриваться и обещать тебе свою протекцию в случае, если ты на самом деле готов будешь к сотрудничеству, я не стану тебе врать, что смогу сберечь твою семью от него. И поэтому я и не пытаюсь предлагать тебе всякие сделки. Кроме того, я и правда не верю тебе, не знаю, как он, но я не дам тебе нового шанса, но он тебе и не нужен.
Но вопрос уже не в тебе, тебе остаётся полагаться лишь на везение. Но ведь ты, как и я, не один, и у тебя есть о ком позаботиться и ради кого отдать свою вполне благополучную жизнь, в сравнение с тем, что может тебя ожидать. И поэтому, пусть и ощущая себя последним мерзавцем, мне остаётся лишь рисовать тебе те перспективы, о которых бы ты задумался, что лучше, то, что может сделать с тобой Воландеморт или я. И какая тебе разница, что он получит от этого кайф, а я буду рвать на себе волосы, я не остановлюсь. Раньше бы спасовал, но теперь я не смею.
Я не буду рисовать тебе льстивые обещания, да и ты не такой дурак, чтобы на них купиться, это не нужно никому из нас, я просто хочу напомнить тебе кое о чём, вернее, даже рассказать, может, задумаешься, так ли хорош твой хозяин, которому ты служишь непонятно ради чего. Если ты наивно думаешь, что близость к нему поможет тебе сохранить жизнь и близких, мне так не кажется.
В газетах много писали про гибель Снейпа, но ни в одной из них я не видел слов правды. Так уж вышло, что я знаю, почему он был убит. Ради обладания Бузинной палочкой. Только вот Воландеморт просчитался, Вашему сыны просто повезло, что не он догадался первым о том, что настоящим её хозяином был Драко. Помните искорёженное тело Снейпа? На его месте был бы Ваш сын, если бы Воландеморт не считал себя умнее всех.
Я не питаю иллюзий, что ты не думал о том, что он мог убить твоего сына, да ты и понимал, что он буквально извёл тебя страхом за его судьбу на шестом году нашего обучения. Но одно дело, теоретически представлять себе такие возможности, и другое, видеть своими глазами, что способна сотворить с человеческим телом огромная змея, и понимать, что твой сын был бы на месте конкретно этого тела.
Это ещё не всё, что я хотел Вам сказать. У меня старый должок к миссис Малфой. К сожалению, я не могу отплатить ей добром к Вам, от нашего разговора зависят слишком многие жизни, и это уже не наше личное. Но, есть одна вещь, которой не знает Воландеморт, и, если Вы дорожите женой, то сделаете всё, чтобы он не узнал. Дамблдор объяснил мне, что в ту ночь, когда она сказала ему, что я погиб...
Я перевожу дух, это не так просто, говорить о том, о чём никогда и ни с кем не говорил, разве что кроме призрака Дамблдора, но я должен ей, я обязан дать тебе хотя бы это знание, чтобы ты был готов поставить палки в колёса каждому, кто может направить мысли Воландеморта на этот счёт.
Короче говоря, он не убил Вашу жену, потому, что решил, что я и правда погиб. Все так решили, что я вроде как восстал из мёртвых какой-то неведомой силой. Но на самом деле, он тогда меня не достал. Но так и не понял, что миссис Малфой его обманула.
Я перевожу дух. Ну вот, сказал, и почему-то даже уже хамить тебе не хочется. Наверное, потому, что я всегда был достаточно благороден, и никогда достаточно жесток, но именно жестокость то, что я вынужден буду применить к тебе, и не только. Если я этого не сделаю, сделает Воландеморт, а я буду виноват в том, что пожалел тех, кого не стоило, в который раз, отпустив их с миром разжигать войну.
Откровенно говоря, я не думаю, что он стал бы мучить тебя или твою жену за то, что она тогда сделала, ты же знаешь, он куда более извращён. Не удивлюсь, если бы его гнев перекинулся на Скорпиуса, и, как бы меня не бесил этот мальчишка, я вовсе не хочу, чтобы моя дочь сначала чем-нибудь отравилась из-за того, что её парня прибьют. Да и никогда я не желал ему смерти, в конце концов, он ровесник моих сыновей, и пока что виновен лишь в том, что не вышел физиономией, а, другими словами, слишком уж похож на своего папашу. И, конечно же, что у него загребущие руки, которые я ему пообломаю, если продолжить лапать Лилс.
Я знаю, что угрожаю тебе подло, но мне нужно, чтобы ты испытал тот давний страх тюрьмы. Да уж, помогая вызволить тебя однажды, разве я имею право снова тебя топить через столько лет только потому, что сейчас мне не за что ухватиться в твоей вполне приличной биографии? Так, может быть, я ошибся тогда, будучи упоённый победой и тем, что не нужно извращаться над теми, кто больше не представляет опасности. Но теперь ты её представляешь.
В общем, это было лирическое отступление. Врёте Вы складно, кто-то мог бы и позавидовать. А может, в этом есть доля правды, но это даже неважно. Потому, что мне в любом случае придётся проверить это, Вы не тот человек, кому можно довериться на слово.
Мой голос звучит достаточно хрипло, и мне приходится отвести глаза, хотя ты и сам, возможно, подозреваешь, что я скажу дальше.
Леггилименция не подойдёт. Если Вы связаны с Воландемортом, не сомневаюсь, что он позаботился о том, чтобы защитить Ваш разум, и ныне здравствующего мага, преуспевшего в этом деле больше него, лично я не встречал. Поэтому, мы так только потратим время. Остаются два варианта. Сыворотка правды и непростительные заклинания. Вам выбирать.
Я достаю из ящика стола небольшой пузырёк, чтобы подвинуть его к тебе, хотя я догадываюсь, что твоя гордость не позволит тебе выпить его для облегчения мне задачи. И я не знаю, с чьей спины пытаюсь сбросить этот груз, с твоей, сделав выбор, или со своей, не делая его самому.
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал твёрдо, но никак не могу с собой справится. Я молю тебя, чтобы ты согласился выпить эту чёртову воду, чтобы я мог знать точно, в чём ты соврал. Я ведь дал тебе понять, что всё равно узнаю, что мне нужно, вопрос стоит лишь в том, как. Но ты ведь гордый старик, я лишь уповаю на твоё благоразумие, что здоровье тебе важнее. А мне важнее семья, даже если придётся опуститься до Круциатуса. Империус мне даётся не хуже, но вот только опять и снова, ментальная магия у Воландеморта такая, что не стоит даже пытаться. Да я, откровенно говоря, не удивился бы даже, если бы при столкновении заклинаний, воздействующий на память, ты бы отбросил концы. Воландеморт заботится о том, чтобы ничто его не выдало.

Никто и не предлагал Вам снять ответственность за защиту Вашей семьи со своих плеч, мистер Малфой, но в такое смутное время совет не будет лишним.
Никто и не может предложить спасти хоть кого-то из Вас от гнева Воландеморта, не придумали ещё такого, кто знал бы, как от него отвязаться. Дамблдор понимал это, но он жить вечно и не собирался, и я даже жалею, что тогда не сдержался и сообщил об этому Реддлу в лицо. Впрочем, может, я поступил правильно, пусть лучше знает, что Дамблдор погиб из-за своего любопытства, а не ради окончания войны.
Мой голос звучит глухо, когда я отвожу глаза, давая тебе осмыслить то, что я вывалил на твою голову. Ничего, переваришь ты эту информацию. Я тоже не то, чтобы был готов к тому, что увидел в Омуте Памяти Дамблдора, рассматривая воспоминания того, кто, как я думал, никогда бы не дал мне их подглядеть. И всё же, я понимаю, что ты хотел бы пережить эти минуты наедине со своими мыслями, женой, но не со мной. Но у нас нет времени тут расфусоливать. Мы оба не намерены это обсуждать.
Ты пытаешься сказать мне ещё что-то, ты даже называешь своего хозяина Воландемортом, но это лишь настораживает меня особенно, ты словно пытаешься отстраниться от него, вернее, показать мне, что так и обстоит дело. Я не намерен верить в твою ложь, которую ты поёшь, как хорошо изведанную песню, не спотыкаясь на буквах, но что-то мне не даёт покой.
Ты ведь не знаешь, что я был хранителем его крестража, по большому счёту, скорее всего, он и сам не знает этого. Я видел его мысли, я заглядывал в его душу, и я вынужден был делить с ним всю эту пустоту, что скопилась в нём за долгие годы в попытках уничтожить себя самого ради вечной жизни. Я знаю, как он рассуждает, и, пусть у меня нет доказательств, у меня есть основания не думать о том, что ты, пусть не немощный, но старик, что я мог бы быть к тебе снисходительнее и сначала найти хотя бы какой-то повод, прежде чем мучить тебя более определёнными вопросами. Но я знаю, что Воландеморт не будет сидеть и ждать, пока я нарою что-то полезное, к тому времени он изведёт своих врагов, в которые входит моя семья в том числе. Не сомневаюсь, даже Артур, заменивший мне отца, не оценил бы моего рвения, но он также не способен понять. Воландеморт не простит промедления, и, если спасую я, он поставит мне шах и мат. Предположим, в том, что я не могу найти более гуманный способ добиться истины, есть и моя вина, но это сейчас имеет последнее значение, хотя, конечно, не для тебя.
Ты вежлив, но у меня от тебя начинает болеть голова, перед кем ты придуриваешься? Думаешь, не знаю, что в своём уме ты клянёшь меня последними словами. Право твоё, но нечего тут при мне разыгрывать концерты. И всё же, несмотря на то, что я уже понимаю, что ты не переступишь через то немногое, что у тебя осталось, через твою гордость, ты не станешь по своей воле принимать сыворотку правды.
У меня проносится спасительная мысль, что можно было применить к тебе империус и заставить это сделать, но в таком случае твоим показаниям не будет цены. Я стараюсь напустить на лицо холодное выражение, но я готов почти молить тебя поступить не так, как верно, а как благоразумно.
Ложь. Вы не на нашей стороне. Вы думаете, что выиграли? Посмотрим со временем. Вы, очевидно, забыли, что я неплохо знаком с ходом мыслей Воландеморта. И я не поверю в то, что он не пытался связаться с Вами и, в случае Вашего отказа, отпустил Вас и ещё дал манны небесной на дорожку.
Я начинаю суетиться, встав на ноги и принявшись мерить кабинет нервными шагами, словно поднявшись вслед за тобой. Мои руки снова лежат за спиной, пальцы наглухо сцеплены в замок, я не могу снова позволить себе сжать кулаки. Ты глупец, ты старый выживший из ума придурок, неужели твоя весьма сомнительная репутация стоит того? Чёрт тебя побери, я не стал бы измываться над твоей женой, даже над твоим сыном, но я не могу поверить на слово тебе, тому, кто пусть не то, чтобы верно, но трусливо и со своей выгодой служил Воландеморту каждый раз, как он возвращался.
Твоя жена просто следовала за тобой, а  Драко, да видел я ужас в его глазах, когда ты сказал, что вызовешь Воландеморта, чтобы тот прикончил меня, и вы с милашкой Беллатрисой принялись спорить на этот счёт. И сейчас я, пожалуй, чувствую себя, как твой сын тогда. У меня трясутся поджилки от мысли, что сейчас должно произойти на моих глазах и с моим участием. Я понимаю, что не хочу добиваться своего таким способом, но также понимаю, что будет иначе, стоит проявить слабость. И то, что я могу комуфлировать свои эмоции чуть лучше, чем лет двадцать тому назад, этого не меняет.
Я настаиваю, я прошу Вас, примите эту чёртову сыворотку, будьте же благоразумны. Я не шучу с Вами. Но Вы ведь не измените решения.
Я слышал от нашего семейного любителя магглов, что люди, исполняющие наказания, производящие расстрел и прочие ужасы, тщательно изучали личность осуждённого для того, чтобы не думать, что совершают великую несправедливость.
Я должен настроить себя на то, что сейчас произойдёт в этом кабинете. Ты молчишь, смотришь с презрением, а я словно ждал, того момента, когда ты повернёшься ко мне лицом, с ровной спиной, словно признавая, что ты готов. Я не стал бы бить тебя в спину, но от этого чувствую себя даже подлее, ведь я загнал тебя в угол, пригласив в этот кабинет для допросов.
Перед глазами проносятся картинки. Ты с брезгливостью отталкиваешь Добби в дальний угол замка ногой. Ты с ядовитой и льстивой вежливостью выплёвываешь Дамблдору в лицо, что он потерял свою власть. Ты кидаешься на мистера Уизли, сообщив, что он нищий и доходяга и смотришь на Гермиону, как на пыль под ногами, для которой твои ботинки чересчур хороши, чтобы её топтать. Ты падаешь на колени перед своим воскресшим господином и клянёшься в преданности ему. Ты смеёшься вместе со своими товарищами по маскам над бездыханным телом Седрика. Ты подкупаешь Фаджа для своих мерзких целей и косишься на мистера Уизли так, что всё с тобой становится понятно. Ты обещаешь отдать мне пророчество в обмен на жизни моих друзей, и я, протягивая к тебе руку, понимаю, что ты не сдержишь слова. Сириус отвлекается на схватку с собой, и его настигает рука его подлой кузиной, хохочущей своим хриплым, пропитанным Азкабаном, хохотом.
Воспоминания Воландеморта живы в моей голове не хуже твоих, я так часто видел их вместе с ним в год его падения, что сжился с ними, словно с собственными. Я вижу тебя его глазами, холодными и безразличными, и память этого злодей словно помогает мне, психанувшему и отчаянно пытающемуся найти другой выход для тебя, проникнуться его хладнокровием и равнодушием. Нас с ним больше ничего не связывает, кроме памяти, в которой ты для него, чистокровный и важный колдун, просто ничтожество, жизнь которого ничего не стоит в сравнении с его. И меня накрывает ледяное безразличие к твоей судьбе, к твоим запавшим в глазницах глазах, к твоим седым волосам, я словно пропитываюсь этой чужой, посторонней, тьмой, и теперь понимаю, что моя рука не дрогнет. Я должен узнать правду даже этой ценой, Малфой.
Crucio.
Я нарочно говорю это вслух, чтобы ты хотя бы за долю секунды узнал о моём намерении. У меня достаточно умения для того, чтобы настроить себя на нужный лад, пропитаться осознанием целенаправленности, а не бессмысленной жестокости своих методов, которые практикую не так давно. Однако, это заклинание выходит у меня выше всяких похвал, Воландеморт бы, наверное, усмехнулся, что я, наконец, проникся его словами, сказанными в министерстве, в ту минуту, что я мечтал прихлопнуть Беллатрису.
Но у меня недостаточно злобы и безразличия для того, чтобы тебя так возненавидеть, забыв о человеческом обличие, но этих чувств достаточно в воспоминаниях, которые не унеслись вместе с крестражем из моего организма, и отравляют мою разум, как медленный яд. Но даже их я решил использовать с толком, который вообще можно взять с этого твоего негодяя, который никак не хочет оставить в покое мир.
Я слышу твой крик словно через вату, мои глаза даже темнеют, и я не отвожу волшебную палочку, я бью тебе точно в шею, в ту самую точку, которая даже сильного может свести с ума. Мы не играем, я не пытаюсь тебя наказать или отшлёпать, Малфой, я намерен довести тебя до того состояния, когда у тебя не останется в голове даже возможности состряпать какую-нибудь ложь, когда будет безразлично, что воля, что неволя, когда тебе останется только сказать то, что на душе, правду, потому, что на ложь у тебя не останется разума или сил. Когда у тебя не будет энергии даже задуматься о последствиях своего откровения.
Я сейчас представляю для тебя угрозу, не меньше чем дементоры, которые, реши суд по-другому, могли бы высосать из тебя душу. Я вспоминаю тот вечер, когда был убит Седрик, как ты стоял за своим Тёмным Лордом, и как его круциатус настиг меня. Никогда и никто во всём магическом мире больше не смог доставить мне таких ощущений. Он великий маг, и это величие страшно, потому, что он продал за это душу. Я вспоминаю твоё лицо, и уже это воспоминание принадлежит мне безраздельно. Я отвожу палочку, я ведь не собираюсь тебя убивать.
Говорите. Я повторяю вопрос. Как давно он пытался связаться с Вами. Для чего ему было нужно нападать на школьников на шоу. Отвечайте, или я буду вынужден продолжить.
Я уже даже не пытаюсь задавать вопросы, это скорее утверждение, и ты, чёрт тебя побери, должен быть мне признателен, что я не задаю других, о его планах на будущее, тех, за которые он сотрёт тебя в порошок, если узнает, что ты мне сказал. Я не намерен брать такой грех на душу, отправляя тебя к нему на гибель, и спрашиваю лишь то, через что он сумеет переступить, оставив тебя в живых. Я его хорошо знаю. Такого, каким он был.
Я прикрываю глаза, и надеюсь, что твои бессмысленные сомнения, что я продолжу, отпадут. Ты ведь не хуже меня знаешь непростительные заклинания, они к себе влекут, стоит только начать смаковать их. Но я настолько их ненавижу, что способен контролировать себя, что, возможно, тебе лучше не сделает, Люциус Малфой. И уж, конечно, я чувствую каждый шорох, что ты издаёшь, даже не думай попытаться ответить мне своей магией. Если в твои планы не входит узнать, что бывает за сопротивление властям.
Ты молчишь достаточно долго, и я чувствую себя истощённым изнутри, видимо, Сириус был неправ, когда сказал, что я хороший человек, с которым случилось много плохого, видимо, всё же это плохое заставило меня стать плохим, и пути назад не было. Впрочем, моральные силы, изматывающие душу, включающие совесть, жалость и сострадание не имеют ничего общего с магией. Я не могу пожалеть тебя ценой жизни всех остальных. 
Я даю тебе время, чтобы подумать над ответом, даже несмотря на то, что мне не хочется позволять тебе придти в себя, этим я усложняю себе задачу. Но хотя бы эту малость я могу тебе предложить.

Я почти что не делаю свою фирменную ошибку, и не смотрю на тебя в тот момент, когда твои глаза молят меня о пощаде. Хотя нет, я на секунду успеваю поймать перемену эмоций на твоём искорёженном моей магической силой, от которой я при виде тебя в таком виде хотел бы откреститься, если бы мог, лице, и отвожу взгляд, сцепив зубы до боли, настолько я не привык к этому ощущению. Я тебя ломаю, и вместе с этим словно ломаю что-то в своей душе, которая отчаянно протестует против того, чтобы находиться в таком теперь непонятном для неё в своей жестокости теле. Мне нужно тебя напугать, мне нужно тебя довести до умопомрачения и почти того состояния, когда ты даже забудешь значения слова мольба. И это ради того, чтобы уничтожить того, на кого, поступая таким образом, сам становлюсь похожим. Разве нет? Я ведь тоже иду к своей цели, оправдываясь лишь тем, что у нас с ним они разные.
Я не хочу говорить высокопарных фраз, что страдаю от того, что вынужден с тобой творить больше тебя самого, ты опасный и хитрый, и лишь таким грубым образом я могу переиграть тебя. И я останавливаюсь вовсе не по твоей указке, а тогда, когда считаю нужным дать тебе перерыв. И тут ты говоришь, и, хотя твой голос звучит, словно тлеющая в костре бумага, я чувствую себя раненным кораблём в игре морской бой.
Я слышу твои слова, и они шумят в моём мозгу, словно изжёванная в проигрывателе пластинка. Меня пробирает холодный озноб, и почти сразу бросает в жар, оттого, что ты говоришь тихо, мне становится настолько жутко, что я даже не обращаю внимание на твоё бедственное положение, ты, наверное, со стороны выглядишь жалобным зрелищем на этом полу, но мне становится ещё холоднее, от твоего взгляда, такого похожего на того Малфоя, которым ты всегда был.
Спасибо, что ты напомнил мне о том, что ты не так почтенно стар. В твоём взгляде можно увидеть призраки тех, по головам которых ты прошёл, которых ты убил, чтобы добиться своего положения. Ты жестокий, не чета мне, ты куда более зол и изощрён на выдумки. И мне становится дико, я ощущаю себя мальчишкой, который побил подростка, не подумав, в тот момент, когда тот этого не ожидал, но зато потом привёл старшего брата, который отвесит мне подзатыльник. Если уж начинать подличать и опускаться до грубых жестов, надо уметь делать их, а я не слишком в этом силён.
Твои глаза пугают меня сейчас даже больше, чем взгляд Воландеморта, потому что они были пусты, полные безразличия ко всем живым существам, а в твоих кипит ненависть, яд, и желание быть отмщённым, что заставляет меня судорожно думать, был ли я прав, поступив так с тобой, не подписал ли этим приговор своей семье. Не нужно ли было лучше, плюнув на свою интуицию, протянуть тебя руку и попробовать убедить сменить сторону или даже задуматься, не могла ли моя интуиция меня подвести.
Я смотрю на тебя во все глаза. И думаю о Лили, моей единственной дочке, которая, говорят, так похожа на мою мать своей нежной улыбкой, но вряд ли рьяным пробивным характером, готовой заехать по лбу любому, кто, на её взгляд, не прав. Ту, что впала в зависимость от твоего внука, и я переживаю, не задумал ли он что, просто, чтобы сжить её со свету. Мне гораздо проще представить себе всякие ужасы и интриги, чем подумать о том, что их просто могла связать такая ни о чём не спрашивающая юношеская влюблённость.
Я думаю об Але. Моём дорогом сыне, с такими похожими на мои глаза. Достаточно скрытным и бесконечно понимающем, вынужденном взять на себя роль дипломата в нашем семействе, готовым примирить орущие друг на друга стороны, плюющиеся кипятком. О моём сыне, который кажется очень спокойным, но может психануть в самый неподходящий момент, и ты можешь этим воспользоваться. Я думаю и о Джее, моём первенце, слишком гордом и самостоятельным, чтобы позволить слишком долго помогать кому-то держать себя на плаву, считающем, что обязан рисковать собой ради нас, и на этом ты мастерски сможешь сыграть.
Я думаю о своей любимой жене со звонким смехом, который ты можешь стереть в её душе, о наших пока не появившихся на свет детях, которых ты можешь уничтожить, даже не дав родиться. Может, не прояви я к тебе такого неуважения, ты плюнул бы на меня, закрыл бы глаза на моё существование. Кто знает, может, даже чувства Лили и твоего внука смогли бы примирить нас с самим фактом существования наших фамилий где-то в одном радиусе. Но я понимаю, что сделал всё правильно. Потому, что мои сомнения были бы оправданы, не будь за твоей спиной Воландеморта, но его появление меняло многое.
Может быть, ты не вспомнил бы, насколько люто меня ненавидел, и не возненавидел бы ещё краше, но, по его указке, ты сделал бы всё тоже самое, что мне сказал. Разница была бы лишь в том, что, вероятно, ты не получил бы такого удовольствия, выполняя чужую волю, а не свои помыслы. Но мне, по сути, нет разницы, чем ты оправдаешь уничтожение тех, кто мне дорог. И я, в глубине души, даже надеюсь на то, что вызвал в тебе достаточный гнев для того, чтобы он излился прежде всего на мою голову.
Я выгляжу слишком растерянным для того, кто уверен в своих силах, но мне совершенно не хочется замучить тебя до потери сознания и до ада, куда ещё не факт, что тебя пустят. Однако, я не отступлю даже после того, что ты выплюнул, даже после того, как ты выглядел уничтоженным для того, чтобы восстать, словно яростный феникс, готовый выклевать глаза тому несчастному, кто намерен был сломать твою бесконечно долгую жизнь. Ты не собьёшь меня с толку и я, по крайней мере, не опущусь до того, чтобы то, что я вынудил себя с тобой сделать, получило обличье обыкновенной, никому не нужной, жестокости. Я не такой, как Воландеморт, хотя слишком боюсь дойти до его состояния, пытаясь плюнуть на свою добродетель ради защиты других. Но я не такой, мы с тобой оба знаем, что сейчас я продолжу допрос и скажу одно слово. Но он бы, услышав угрозу, что реально могла бы стать началом его конца, сказал бы другие два. Авада Кедавра.
Отвечайте на поставленный вопрос.
Разумеется, я не предлагаю тебе подняться и не протягиваю руку помощи, я сосредотачиваюсь на твоих глазах, и отмахиваюсь от того, что вижу там боль унижения, я не Воландеморт, и не подпитываюсь такими вещами даже от тех, кто заслужил этого всем тем, кого сам унизил и растоптал. Я не должен сейчас впускать в свою душу жалость, мне нужно сосредоточиться на заклятие и я снова пытаюсь выехать на своей памяти.
Уже другое воспоминание, то, что случилось на моих глазах. Пожиратели Смерти, увидев моё типа чудесное воскрешение, принялись трансгрессировать, и твой взгляд, что метался в немой растерянности, а ещё сумасшедшее горящие адским огнём зрачки Воландеморта, который готов был изорвать целый мир в клочья, лишь бы достать бестолкового мальчишку, вроде меня. И ты сбежал, предав своего хозяина.
И всё же, он простил тебя. Ты, наверное, не понял, но я догадался по твоим словам, которые звучали не глупым лепетом оскорблённого самолюбия, а с той решимостью, с которой говорят лишь тогда, когда у тебя есть надёжная уверенность так полагать. И, если он тебя простил, наверное, ты нашёл, что пообещать ему за это. Мне не приходит в голову, что такой, как он, способен в чём-то поменять свою точку зрения, ведь раньше многогранными взглядами он не отличался, признавая истину лишь за собой.
Ты молчишь, и твоё молчание наполняет меня изнутри новым ужасом. Мне придётся продолжить. Сколько раз ты использовал это заклятие, чтобы сломить волю других? Я не так, чтобы часто, но достаточно, чтобы не волноваться за его эффект. Ты ответил мне на вопрос, я поймал ответ в твоих больных, но решительных словах. Но этого недостаточно, мне нужно, чтобы ты признался в этом официально. Я перевожу дух, хотя меня начинает трясти, от бессильной ярости, от жалости ко всем, включая нас с тобой, чей мир изуродовал Воландеморт, столкнув друг с другом просто так, словно для забавы, от ненависти к тому, что ты задумал. Но я должен сохранять хотя бы видимость хладнокровия, чтобы сказать то, что намерен, что бы ты там не болтал.
Crucio.
Я почти кричу, выдавая этим свою слабость, свои метания, свой страх и свою ненависть. И всё же, я знаю, для чего это с тобой творю, и это вовсе не для успокоения моих амбиция и не для того, чтобы выпустить пар.
Я не знаю, сколько прошло времени с того момента, как я разлепил пересохшие губы, но неожиданно моё заклинание отрекошетило в стену, и я не успел даже понять, что произошло, когда оно, словно насмехаясь над своим создателем, попало в мою дочь, неведомо как здесь появившуюся, откинув Лилс к двери.

Я даже не чувствую, как у меня вздрагивают плечи, настолько поглощена попытками привести дедушку Скорпи в сознание, в тот момент, как он произносит имя своей жены, чувствуя на своей щеке чужие пальцы. У меня что-то тяжело ворочается в сердце от мысли, что он откроет глаза, но увидит совсем не её спасительное лицо.
В этот момент я ему сопереживаю до дрожи в коленях, когда я впервые открыла глаза после трёхдневной комы, которая едва не привела меня в другой мир, мой затуманенный замутнённый взгляд искал лицо Скорпа. Я тогда, находившись под  транквилизаторами, конечно не могла задуматься над тем, что он надо мной посмеялся (тогда я не знала всех граней чувства юмора Нильса), и банально разрыдаться ото всего, что нахлынуло на меня потом, но, всё ещё сонная и беззащитная я искала глазами его. И теперь я бы с радостью поменялась местами с миссис Нарциссой, чтобы та могла оказаться здесь вместо меня и улыбнуться своему мужу, которому хочется увидеть её родные глаза.
Когда мистеру Малфою удаётся подняться на ноги, я решительно поддерживаю его под руку, хотя, после слов моего отца, уже не уверена, кто из нас поддерживает друг друга, я не могу оторвать от отца взгляда, и в какой-то момент мне хочется назвать его Гарри Поттер, а не папой. Я понимаю, что он желает мне добра настолько, что уже не знает, как ещё это выразить, что у него в конец растрёпанный нервы, да ещё лихорадка будущего отца новорожденных, как оказалось, в двойном экземпляре. Однако, мама не сходит с ума, а у папы отчаянно поехала крыша.
Я понимаю, почему мистер Малфой хочет от меня отвертеться, ему неприятно принимать поддержку от такой, как я, но я думаю, это меньшее из зол. Я не хочу позволить ему снова свалиться на пол, ему будет больно, и досадно из-за того, что его падение произойдёт на глазах у того, кто измучил его до того состояния, что мистер Малфой мог бы вызвать в душе жалость, но отчего-то жалость я испытывая к отцу.
Он выглядит настолько не понимающим, что вообще творит, что я даже не знаю, чем могу ему помочь. Мистер Малфой, напротив, смотрится достойно и даже как-то собрано, и я почти восхищаюсь его выдержкой, прикрывая глаза и даже жмурясь от воспоминания о единственной секунде, на которую меня настигло заклинание, а сколько секунд папиного гнева достались ему? Глядя в лицо отца я ещё в большей степени тихонько радуюсь, что мы не принеслись сюда вместе со Скорпом, даже имя которого папа произносит так, словно готов стереть его в порошок. Я снова немного пошатываюсь, но крепко стою на ногах, меня поддерживает мысль о том, что я по-прежнему не хочу дать мистеру Малфою упасть.
Я вспоминаю тот ужас, что царил в школе, когда мы наивно надеялись насладиться крутой музыкой и отбить себе все пятки в сумасшедших танцах, но вышло по-иному, эту бойню совершенно не хочется вспоминать. Был ли там мистер Малфой? У меня нет ответа, зато есть другой. Даже если он был там, даже если бы я это знала, я не отняла бы от него руки. Каким бы он не был, он тот, кого любит тот человек, кто является моим сердцем. И моему папе придётся это принять.
Даже если мистер Малфой в этот момент думает, как бы меня пришибить, я не считаю, что должна ненавидеть в нём это, я лишь надеюсь, что он достаточно понимающий для того, чтобы не заставлять Скорпиуса переживать мою гибель и мучиться мыслями, что спасибо должен сказать своему дедушку. Я уповаю на то, что, в таком случае, будет достаточно желающих на авада кедавру и без него. И всё же, я не намерена опускать лапки, мы со Скорпом не будем сидеть с понурым видом и ждать, когда нас разлучат, мы намерены бороться друг за друга и за себя, за свои отношения и за своё право на них, кто бы и что о нас не думал. Мы не собираемся забираться в мясорубку и добровольно давать согласие на то, чтобы перемолоться в фарш, пусть никто о таком не мечтает. Может, мы всего лишь дети, однако, все когда-то были детьми. Даже те, кто теперь стоит у власти, и неважно, с какой стороны.
Я не позволю отцу извращаться над мистером Малфоем, и, когда папа просит меня отойти, я вспоминаю то, что витало в моей голове, когда я пребывала в глубокой коме. Лили Поттер, с таким же худощавым личиком, как у меня, молила Воланлеморта пощадить её сына, и он убил её, в тот момент, как зелёный свет неминуемо ринулся к ней, так, что хотелось кричать, я проснулась. А теперь ощущаю себя, наверное, почти так, как она. И не с той разницей, что отец, уж конечно, не станет меня убивать, максимум, запинает до нервной почесотки.
Я чувствую себя по-другому, потому, что готова защитить не только того, кого люблю, но и того, кто является врагом для половины моего семейства. Может, я спятила. А, может, любовь придаёт людям храбрости, глупой. Бестолковой и совершенно адреналиновой. Я не хочу, чтобы Скорпи даже секунду переживал за своего дедушку и уж тем более, чтобы эти переживания доставлял ему мой папа. Мне не так просто даётся стремление не сжимать кулаки и не кричать на отца, но я будто бы каменею. Мне не хочется даже что-то ему говорить. Я отвечаю мистеру Малфою, мягко ему улыбнувшись.
Нет, мистер Малфой, спасибо за беспокойство, но я никуда не уйду, пока Вы находитесь здесь.
Именно так, сэр, я переживаю, что он Вас пристукнет, и я готова молить Вас отсюда бежать, роняя тапки. Но раз Вы стоите здесь, я Вас в этом решении не брошу. Вы разве не заметили, какой у меня заботливый папа? Предложил мне отдохнуть, какая милость с его стороны, спасибо, хоть не на том свете. Убийственная вежливость.
Меня пробивает дрожь, когда до меня доходит смысл окончание его фразы. Что за ужасы я испытала на своей шкуре? Опустим этот вопрос, самое гадкое, что мне подкинула память, было заклятие Картера, призванное в очередной раз не дать мне умереть от своей глупости, после нашей с сёстрами прогулки за компанию с единорогами, но разве это может сравниться с...
Этими словами ты оскорбляешь не мистера Малфоя, а собственные умственные способности, в которых уже сомневаются все, кому не лень. Непростительное заклинание, пап? Может, потренируешь на мне Авада Кедавру, или это уже в другой раз?
Я воинственно поднимаю свою подбородок выше, и даже не делаю вид, что не узнала это нехорошее заклинание. Я несносная и упрямая, и сейчас в моём голосе звенит напряжение и даже страх, который я испытываю не только за мистера Малфоя, но и при виде собственного, такого холодного отца, у меня даже в какой-то момент возникает безумная мысль, что в него мог вселиться Воландеморт, но это было бы таким лёгким объяснением, куда сложнее принять, что твой отец начинает напоминать бездушное чмо.
Я, обычно такая бойкая, девочка, которую невозможно заткнуть, не могу найти слов, чтобы выразить то, что хочу сказать, и перевожу взгляд на мистера Малфоя, словно заряжаясь какой-то энергией, исходящей от него, которая и мне позволяет сдержаться и не заплакать, как последняя клуша, от злости и ощущения собственной бесполезности.
Но, глядя на него, я не чувствуя ярости, что меня одолевает, едва только я пытаюсь с другой стороны посмотреть на поведение моего отца. Напротив, как ни странно, я ощущаю какой-то прилив доброты, потому, что представляю себе, что мистер Малфой, мучимой пыткой, всё равно не забыл о жене. И, наверное, вернувшись домой, возьмёт её за руку, и она трогательно сожмёт его пальцы в немом жесте поддержке. Наверное, он убил бы меня, если бы подслушал эти слезливые мысли.
Я вспоминаю Рождество, проведённое в Малфой-мэноре и тот пронизывающий взгляд, которым одарил нас со Скорпом его дедушка, так, словно видел нас насквозь и не собирался подыгрывать нам, как мы не старались. Чего стоил один только мой рассказ про нашего домовика, который одел мне торт на голову, а я хохотала, как умалишённая, но он с достоинством выдержал эту подачу, которая, по мнению Скорпа, должна была вывести его из себя своей болтливой и тупой подоплёкой. Мы старались, как умели, но для нас игры кончились. И, когда я беру Скорпа за руку, я, возможно, все ещё немного смущаюсь, но совсем не хочу, чтобы он меня отпускал.

Лили слушала отца, глядя на него с непримиримым выражением, она не собиралась потакать ему и кивать, как китайский болванчик, но и спорить с ним надоело, пусть себе думает, как ему нравится, а она будет поступать так, как считает нужным, и пусть сколько угодно напоминает ей о том, что она ещё мелкая, судя по всему, скоро она будет считать себя старше его. И всё же, она достала отца, который, видимо, и в случае с детьми предпочитал выбирать прямой, простой и действенный в своей жестокости вариант, ну понятное дело, ведь крутить мозгами было куда более муторным путём, и долгим, не без своих преград. Тот отвесил ей отрезвляющую пощёчину (любопытно, кажется, из троих детей такого ласкового обращения пока не удостаивался только Ал), и, очевидно, решил закрепить воспитательный эффект, наподдав ей ещё раз, но Люциус резко выбросил руку и поймал руку Поттера, и, хотя у него на предплечье напряглись все жилы, ведь, как ни крути, Гарри был сильнее и моложе, он все равно удержал его за запястье, не давая вновь оскорбить дочь подобным обращением. Лили с благодарностью и даже в некотором замешательстве, явно не ожидая такого поворота и не будучи слишком хорошей актрисой, чтобы прикрыть своё удивлённое любопытное смятение, посмотрела на мистера Малфоя. Ей было вовсе не сладко представить, как это выглядело со стороны, ведь она не питала иллюзий в отношении дедушки Скорпа к ней, может, тот бы с радостью стёр её с лица земли, чтобы не крутилась возле Скорпа, но, если и он счёл, что это было низко, унижать родную дочь, пора было и до Гарри дойти этой простой истине. Гарри на мгновение взглянул на Малфоя как-то затравленно, словно сам получил оплеуху, но затем, раздув ноздри от злости, сосредоточенно поправил сползающие невпопад очки на переносице, словно успокаивая свой гнев подобным образом. В принципе, он понимал, что Малфой остановил его вовремя, но до чего гадостно было осознавать, что это сделал именно он, также, как Малфою, наверняка, было бы куда радостнее получить круциатус от руки своего господина. Мистера Поттера так и подмывало сказать что-то язвительное, но Гарри с кислой миной просто оттолкнул мистера Малфоя, схватив Лилс, и потащив её к двери, и она всё же сдержалась от того, чтобы выплюнуть отцу в лицо всё, что думает о его методах, понимая, что, пусть так, но он, хотя бы временно, оставит Люциуса в покое. Пусть наорёт на неё дома, но пусть даже не думает распускать руки, а то мама отходит его метлой и мигом приведёт к трезвости рассудка.