У меня появился новый пациент. Другие, более опытные колдомедики сочли его случай слишком простым, а потому скинули менее опытному мне. Что ж, я буду рад, если случай и впрямь прост, однако чутьё мне подсказывает, что простых случаев не бывает, бывает поверхностный взгляд.
Несовершеннолетний парнишка, которого в Мунго привели родители. Они же заполнили за него анкету – вероятно, опустив или упустив подробности. В любом случае, описанное в анкете дело выглядит несложным, но едва ли в таком случае пришлось бы обращаться за помощью. Что-то ведь вызвало беспокойство родителей. И мне предстоит выяснить, что именно.
Когда Энди постучал в мой кабинет, я в очередной раз изучал анкету, про себя отмечая несоответствия и пробелы в повествовании. Родители, сколько бы любящими и понимающими они ни были, не могут всего знать наверняка. Тем более в данном случае, когда, как они отмечают, Энди стал замкнутым и нелюдимым. И как раз в том, что не написано, в этих пропусках и кроется настоящая проблема.
Я спешно убрал анкету в ящик стола, крикнул: «Входите!» и встал с кресла.
- Здравствуй, Эндрю, проходи, пожалуйста, - с приветственной улыбкой кивнул я и указал на кресло напротив. Дождавшись пока он сядет, я тоже вернулся в кресло. – Как ты себя чувствуешь? – обычно я спрашиваю, как дела у моего пациента, но сейчас, когда мы ещё не нашли общий язык, я предпочитаю интересоваться о чувствах напрямик.
Я хотел сказать ему, что в курсе его дела, чтобы он понимал, что мне известна его ситуация, и ему было легче мне открыться, но не решил упомянуть это сразу. Иначе «Я читал твою анкету. Как ты себя чувствуешь?» звучало бы слишком прямо, несколько пугающе и с нежелательным на данном этапе сочувствием.
Энди выглядел и вёл себя именно так, как я и ожидал, исходя из его ситуации. Он растерян, несколько замкнут и явно не хочет находиться здесь. Я понимаю, что будет непросто пытаться его разговорить, когда он очевидно не готов идти на контакт, но это совершенно не повод отказываться от дела.

Я внимательно (насколько мне это может позволить моя подслеповатость и принципиальный отказ носить очки во время сеансов) слежу за движениями Энди, стараясь при этом приветливо, но не снисходительно улыбаться.
От меня не скрылась его реакция на моё к нему обращение. Возможно, он не любит, когда его называют по имени. Или же полным именем его называют только в особых ситуациях, например выговор от родителей (тем не менее, в анкете они его называли неизменно Энди). Как бы то ни было, я решил на время воздержаться от обращений. Не со всеми они одинаково хорошо работают, не всех они располагают к доверию.
– Ну... у меня все хорошо, – осторожно, явно недоверчиво протягивает Энди, а я лишь с пониманием киваю.
– Да, – отвечаю я тоном, как если бы Энди правильно ответил на уроке и я был этому очень рад, – да, я так и думал, – несколько мгновений смотрю ему в глаза, чувствуя предательское облегчение, что он не смотрит на меня. Я до сих пор в глубине души боюсь, что сквозь мои глаза просвечивает моя некомпетентность, что по ним можно понять, что я не справлюсь, что пациенты видят, что я боюсь их ничуть не меньше, чем они меня. – Хочешь чаю? – быстро справившись со своим страхом, как и много раз до того, спрашиваю я, улыбнувшись чуть шире.
От чая никто не отказывается. Это мой рецепт налаживания контакта с пациентами. Мы же в Англии, чёрт побери!
Прикосновением палочки я заставляю чайник на столике между двумя достаточно узкими книжными шкафами закипеть, а сам в это время достаю с полки одного из этих шкафов две чашки на блюдцах, затем чайник с заваркой, кувшинчик с молоком и сахарницу. Стоя к Энди вполоборота, я готовил чай, периодически спрашивая его о том, насколько горячий чай он пьёт, сколько кусочков сахара он предпочитает и сколько добавлять молока. По моим расчётам, это должно дать ему немного времени, чтобы освоиться, а сам я мог немного обдумать тактику.
Я действительно не ожидал другого ответа на свой вопрос. Не только потому, что едва ли Энди так сразу мне открылся бы. Я подозревал, что он и сам в это верит. Всё-таки со смерти его сестры прошло время и он считает, что принял и осознал этот факт и чувствует себя настолько хорошо, насколько в подобной ситуации это вообще возможно. Но ведь что-то беспокоит его родителей? Вероятно, он и сам не замечает изменений в собственном поведении – или же считает их нормальными и неизбежными в сложившихся обстоятельствах.
Я поставил две чашки лучшего чая, на который я был способен, на стол и вернулся к шкафу, чтобы взять вазочку с тыквенным печеньем, сдобными котелками и медовыми ирисками (ещё один мой козырь), когда в дверь нерешительно постучали.
– Да-да, входите, – позвал я, поворачиваясь к двери с вазочкой в руках.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель пролезла голова Гвендолин Лавкрафт, одной из моих первых настоящих пациенток и ныне медсестры в отделе Ранений от Живых Существ.
– О, Гвен, здравствуй, – не без доли удивления отозвался я.
– М-мистер Нолан, сэр, – знакомое обращение, от которого мне так и не удалось её отговорить, – извините, что отвлекаю, я лишь хотела… Вам не нужны котята? – только после этих её слов моё внимание привлекло то, как неестественно далеко она стояла от двери. Я подошёл поближе и обнаружил, что в руках она держит коробку с пятью разноцветными котятами. Я не смог удержаться от улыбки умиления. – Я не настаиваю, – быстро добавила Гвен, потупившись. – Видите ли, сэр, Белоснежка, моя кошка, окотилась около месяца назад, а я уже совершенно не справляюсь, у меня же ещё Золушка, – сбивчиво объясняла ситуацию Гвен, пока я заворожённо разглядывал копошащиеся пушистые комочки. – Их никто не берёт, и я подумала, может, у Вас в отделе… – Гвен говорила всё тише и быстрее, словно боялась не успеть высказать всего, что нужно было высказать, и в то же время стеснялась такой напористости – с её точки зрения, разумеется. Я, стараясь ровно держать многоуровневую вазочку со сладостями, ногой открыл дверь пошире в знак того, что в этом отделе её точно не прогонят. Очевидно, только тогда Гвен заметила Энди, потому что она продолжила:
– Ой, у Вас пациент, тогда я пойду, ещё раз извините за беспокойство…
– Нет-нет, подожди, нам очень нужны котята, – с непрофессиональным энтузиазмом поспешил я её заверить. – Можно отнести в детское отделение, – я чуть было не начал рассказывать Гвен, как туда дойти и к кому обратиться, но меня посетила идея. – Впрочем, я сам отнесу. Энди, – я повернулся к нему, совсем позабыв о своём решении пока не обращаться к нему по имени, – не поможешь? – я указал взглядом на то, что у меня самого руки заняты, а коробку у Гвен нужно забрать.