Он кидает взгляд на её лицо, пока она не замечает его присутствия. Её отец говорил, что она пошла в свою бабушку, Асторию, унаследовав её холёные, женственные черты, но никогда не упоминал, что было в ней что-то от бабушки её отца, Нарциссы. Быть может безупречная осанка или звонкий, но спокойный голос, сложно было сказать – в семье Малфой беседы про чету Люциуса и его супруги не приветствовались.
Что это за нелепая подвеска, дорогая? Я думал, у тебя хороший вкус. Надеюсь, ты позволишь? Я в состоянии купить тебе что-то менее старомодное.
Она, всегда такая ласковая с ним, с нежной, задумчивой улыбкой, мрачнеет и смотрит на него совсем другим взглядом, не тем, к которому он привык, но жёстким и непробиваемым. Он даже готов поклясться, что у неё темнеют её обычно тёплые, и уже такие привычные для него, карие глаза. Она смотрит на него с лёгким, презрительным отчуждением, явно давая понять, что подобные шутки не для неё.
Она нервно, несдержанно, сбрасывает его руки со своей шеи и обвивает свои плечи руками, словно ей зябко. Ему хочется привлечь её к себе, но она напоминает ему незнакомку, которую он никогда по-настоящему не знал. Он старался не замечать те её стороны, которые доверия не вызывали. Он властно касается её руки.
Мора, зачем тебе это - выходить замуж за меня? Ты же всегда делаешь только то, что одобряет твой отец. А его этот союз не радует. - Он кривится в усмешке, посмеиваясь над её детской привычкой быть правильной для своего отца. Но у Моры не так просто выбить землю из-под ног. - Разумеется не радует. Ведь я не люблю тебя. – Он смотрит на неё скептически, как на безумную, словно она призналась ему в любви. Девушки так любят набивать себе цену и вытягивать деньги и комплименты из мужчин. Но он выбрал ту, чьи мысли не укладывались у него в голове. Как и усмешки, так похожие на её отца. – Не драматизируй, дорогой. Я буду тебе гораздо лучшей женой, чем та, что устраивала бы тебе истерики и не могла закрыть глаза на твои похождения. Не нужно тешить меня иллюзиями, что тебе не нужно всё это. И всё, о чём прошу, если у нас родится сын, назвать его Люциус. Для меня это важно. - Как звали твоего дела, я не ошибаюсь? Слышал о нём много нелестного, к примеру... - Тебе лучше замолчать. Ты не смеешь о нём говорить. И мне безразлично, в чём и перед кем он провинился. Для меня он - мой дедушка. Для тебя – мистер Малфой.
Я всё ещё люблю тебя, дедушка, даже столько лет спустя. Сколько бы не проходило времени, я чувствую, что мне тебя недостаёт. Мне не хватает твоего одобрения и взгляда с тщетной попыткой напустить на себя строгость, с какой ты мог бы уберечь меня от многих ошибок, которые я совершила.
Мне не хватает твоей ласковой улыбкой, которую ты мне дарил просто так, ни за что, ты пустил меня в своё сердце без тех ожесточённых боёв, к которым в нашей семье я привыкла. И я никогда не забуду тебя. Даже если папа смог тебя стереть из своей памяти - во что я не верю - даже если все, для кого ты был по-настоящему дорог, давно покоятся в могиле, я буду тебя помнить.
Я выросла, но всё ещё надеюсь, что когда-нибудь стану великой колдуньей. Я не позволю нашему роду пасть в пучину безвестности и оказаться забытым, как произошло со многими другими семьями, покинувшими родину. Когда-нибудь я вернусь туда, где ты чувствовал себя счастливым и где пролил много кровавых слёз.
Я, как и прежде, не стала бояться трудностей, но я боюсь полюбить. Я не верю, что чувства делают человека счастливым. Они опасны тем, что их могут отнять и оставить не проходящую пустоту, которую не могут заполнить другие. И всё же, я тебя помню. И улыбаюсь своей задумчивой улыбкой, когда задаюсь вопросом, гордился ли бы ты мной такой или был бы разочарован. Но я знаю, ты меня бы не осудил. Правда, это не изменит того, что я никогда не перестану винить себя в том, что когда-то была всего лишь ребёнком, и не сумела понять, насколько ты был одинок.
****
Двенадцать лет назад.
Она с очаровательной, немного строгой, но детской непосредственностью восседала на столе Люциуса Малфоя, перебирая в воздухе ногами и воображая себя ужасно важной и взрослой – как минимум министром Магии. Мориган ловит взгляды дедушки, и отвечает ему нежной улыбкой, полной безмятежной. Если бы она знала, что ей суждено забыть, как можно так искренне улыбаться, то была бы ещё больше признательна тому времени, когда она могла себе позволить быть ребёнком.
Её сердце было довольно и убаюкано – её любили. Пусть она не обладала задорной и притягательной энергией младшей сестры – с обаянием Вивиан было бессмысленно соперничать, пусть она была слишком серьёзной и рассудительной для своих лет, пусть над её причудливыми попытками утащить больше книг, чем она могла удержать, пытались посмеиваться одноклассники – до того, как не выяснили, что Мора обладает ещё одной способностью – унижать всякого, кто потрудился ей прекословить.
Она была избалованной девочкой – всё в этой изнеженной малышке выдавало ребёнка, которого ни разу всерьёз не наказывали и которому всё прощалось за красивые глаза. Её мать отдавала себя работе и почти всё свободное время тратила на отца – у обоих горели глаза, как, наверное, горели и в юности, в не столь частые минуты их свиданий. Но, если папа помнил, что он обременён детьми и обязательствами, мама замечала только своего любимца – Брайана, едва ли не вынуждая папу восполнять её отсутствие своим дочерям и невольно развязывая войну за родительское внимание между старшими детьми.
Браю не хватало отца, Море – матери, но она была папиной дочкой, которая своими детскими бедами делилась с ним и, если вдруг разбивала коленку, то торопилась не забраться к нему на руки, чтобы расплакаться, а переодеться в своё лучшее платье, чтобы всегда быть красивой для папы. Уже тогда она чувствовала, что показывать свои слабости нельзя. Может быть, этому научил её брат, который чудесно умел быть по всем её больным местам, получая в ответ полную взаимность, может, что-то иное было тому виной, но эта изнеженная принцесса отчаянно нуждалась в ком-то, кто бы нуждался в ней. В том, чья жизнь бы изменилась, если бы ей вздумалось из неё пропасть. Она чувствовала себя потерявшейся принцессой, которую отец-король никогда не оставил бы попыток найти, но однажды привык бы к тому, что её не было рядом. И в этот момент, такой трагичный для сердца ребёнка, она встретилась взглядами со своим преподавателем по Тёмным Искусствам, того, чью фамилию они носили.
Её брови невольно поползли вверх в робком порыве восхищения – она не могла оторвать восторженного взгляда от мужчины, которого лишь однажды имела удовольствие лицезреть на старой фотографии. Мориган нашла её на пыльном чердаке, куда её заставил, в кромешной темноте, забраться Эдвард Нотт - она проиграла какой-то бессмысленный спор, в который он сам её затянул.
Мора, как и всякий ребёнок, попавший в новый, полный волшебства, мир, ощущала себя словно в сказке, хотя и не торопилась знакомиться с другими детьми сама, но со смущённой дружелюбностью отвечала на их вопросы. Но на уроках профессора Малфоя она беззастенчиво шикала на каждого, кто осмеливался нарушать тишину – надо было признать, подобных смельчаков было немного – и тянула руку, чтобы дать непременно самый развёрнутый и верный ответ с таким усердием, что даже порвала рукав любовно выбранной для неё папой мантии. Но всё это казалось девочке ерундой по сравнению с таким событием – у неё появился дедушка, и они будут вместе встречать Рождество.
Мора подолгу задерживалась в кабинете у дедушки и болтала с ним обо всём на свете, будучи удивительно словоохотливой, как и свойственно детям, которые обычно предпочитают молчать. Тогда её лицо ещё не обладало тем отпечатком грусти, который манил, но лежал на её сердце тяжёлым грузом. Тогда она чувствовала, что имеет право на дедушку. Имеет право на их маленький мир.
Море нужно было поделиться с дедушкой всем на свете – то, что мама стала подкрашивать свои рыжие волосы, пока папа не видел, то, какой Эдвард Нотт глупый мальчишка, потому, что строит козни и считает глупым её, то, что волосы дядюшки Нила столь же седые, как и у дедушки, хотя он ещё не старый. То, что Вивиан разбила любимую мамину вазу, и Мора гордилась тем, что взяла её вину на себя. То, как Брайан сдружился с Роем и его противным братом – этим ужасным Эдом, как её кузина, Скарлетт, донимает её и постоянно подставляет, и как Кайл заставляет её краснеть из-за того, что вечно о чём-то говорит, не подумав.
Ей всё было интересно знать о том, почему звёзды золотистые и почему они держатся в небесной синеве, как палочка колдует и почему дождь бывает холодным и тёплым. Ей хотелось знать всё о дедушке, она понимала, что он уже в том почтенном возрасте, когда человеку нужны покой и тишина и не требовала от него игр и катать её на спине – всё это с лихвой досталось бы ему от Вив, с которой – Мора искренне в это верила – она сумеет их познакомить. И всё же, она не могла усидеть на месте и тормошила дедушку, когда ей казалось, что он заснул, и как-то чуть не расплакалась, когда ей показалось, что он умер.
Море нравилось к нему прижиматься и чувствовать его ладони. Ей нравилось утыкаться носом в его мантию и говорить, что от дедушки пахнет терпким огневиски, который папа почти себе не позволяет, но который стоит у них в баре, тем ароматом, которым иногда веет от старых книжных страниц и чем-то кисловатым, его одеколоном, от которого Мори смешно морщила нос и торопилась достать свой платок, чтобы от души чихнуть по всем правилам. Ей хотелось запомнить его запах. Она не знала, как пахла её бабушка и с детским упрямством не желала думать о причинах, почему папа лишил его того, чего не смог бы восполнить уже никогда.
Как-то дедушка, невзначай, спросил, как родители отважились отдать её учиться туда, где в почёте тёмная магия, и Мора деловито поведала - мама и папа люди хоть взрослые, но разумные, и верят, что любую магию можно использовать как во вред, так и на пользу.
Она же спрашивала у дедушки, где он научился быть таким умным, и не обижалась, получая размытые ответы – она давно уяснила, что взрослые бывают откровенными не всегда. У них такой ритуал, и она бы с лёгким высокомерием фыркнула, попытайся нагнать на себя таинственности её одноклассник, но дедушке она готова была простить всё, что угодно. Гораздо большее, чем, вероятно, надеялся её отец.
Мора чувствовала себя великий заговорщицей, болтая о какой-то бесконечно важной чуши и украдкой посматривая на дедушку. В каком, должно быть, он будет удивлении, когда она по секрету расскажет ему, что решилась положить конец их холодной войне с папой. Как и всякий ребёнок, она хотела, чтобы те, кого она так любила, любили друг друга. И попыталась, как могла, донести это в восторженном письме до папы, стараясь, чтобы буквы не прыгали от волнения, понукая себя за торопливость. Мора заставляла себя перечитывать исписанный пергамент снова и снова, чтобы не упустить ничего из того, что было обязано вернуть дедушку домой. Она не привыкла, что папа мог отказать ей хоть в чём-то, равно как не привыкла перечить ему, и полагала, что папа разрешит Море приехать на рождественские каникулы и тянуть дедушку за руку за собой.
Ей так ясно представлялось, как он нерешительно бы мялся на пороге, но она напомнила бы ему, что они – семья, и потянула бы его за шарф, чтобы он наклонился, и она могла поцеловать его в щёку. И очаровательно сказать, чтобы он получше побрился, потому, что он царапается. Но всё оказалось не так, как она себе воображала. Когда папа появился на пороге школы, Мора задала дедушке вопрос, которого тот вряд ли ожидал. Она, немного сомневаясь, не делает ли что-то дурное, но не в силах побороть свою любознательность, протянула ему вырванную из учебника страницу - Брайан выудил её из груды хлама, который они помогали разбирать маме в лондонском доме Поттеров.
Дедушка, ты мне расскажешь, для чего это заклинание? Я пробовала, но оно мне не далось – это меня огорчило. Почему оно такое сложное? И для чего оно?
Заклинание, которое у неё не выходило, кидало ей вызов – с этим Мориган так просто смириться не могла. Но она бы предпочла примириться и промолчать, если бы знала, как много значат для дедушки написанные от руки, нервным, неровным почерком, слова. «Сектум Семпра. Против врагов». И как много они значат для папы.
