RE:WIND |
|
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » RE:WIND » Legillimens » Ты протягиваешь мне руку, а меня уносит течением.
Время и место:
28 марта 2024 года, около полудня. Больница Св.Мунго, Отделение Недугов от Заклятий (5 эт.), кабинет главного целителя отделения.Действующие лица:
Рори Нолан, Гвендолин Лавкрафт.События:Любой психолог знает: если у человека заметны шрамы от потушенных сигарет на руках - вероятнее всего, ему требуется помощь. Но, к сожалению, иногда бывает уже поздновато помогать.
Доктор Нолан, здравствуйте, надеюсь, я Вас не сильно побеспокоила. У меня к Вам есть просьба. Понимаете ли, мне срочно необходима довольно большая сумма денег, и я надеялась, что Вы сможете выдать мне часть зарплаты за апрель раньше срока. Возможно, Вам требуются объяснения, почему я...
Нет. Гвен даже остановилась на полдороги к кабинету главного целителя, прервав свой внутренний монолог на полуслове. Она не должна была первая заводить разговор об объяснениях - потому что предоставлять их не собиралась и имела на то полное право. Если бы он спросил, зачем ей, собственно, эта сумма - она должна была с чувством собственного достоинства, вежливо, но ясно дать ему понять, что это не его дело. Мистер Нолан, прошу прощения, но я больше не Ваша пациентка и не хочу, чтобы Вы вмешивались в мою личную жизнь. Я не обязана предоставлять Вам объяснения. Да-да, вот так, вежливо, но держа дистанцию - просто отлично.
Когда Гвен продолжила путь от ординаторской, в которой оставила пустой поднос с лекарствами, к кабинету главного целителя, ее ощутимо потряхивало; и даже на ногах от волнения держаться было трудновато. Было, должно быть, прекрасно видно, что она совсем не в порядке; кожа - она заметила это, когда пыталась утром сделать макияж - была еще более бледной, чем обычно, стала какого-то серого, почти трупного оттенка; волосы стали ломкими, выпадали и даже седели - в последний раз на расческе осталось несколько совершенно белых волосков; глаза поблекли, стали тусклыми, водянистыми, как у старухи. Все сочувствующие пытались ее успокоить, говорили, что это нормальные "побочные эффекты" беременности, но она-то знала: все это было именно из-за этого ребенка. Из-за этого маленького бесчувственного чудовища, человекоподобного дьяволенка, который с каждым днем все рос и рос внутри нее, как личинка, отложенная в мясо, как паразит, высасывающий все соки из донорского организма, уже сейчас чувствуя жажду крови... Ее живот уже увеличился, а сама она, и раньше отличавшаяся худобой и хрупкостью, с каждым днем теряла в весе по полфунта, а то и больше, чахла на глазах.
Шел уже четвертый месяц. Тринадцатая неделя. Она знала, что такое ее будущий сын, уже десять дней как и, хотя первый шок успел пройти, до последнего все медлила, все не знала, что ей теперь делать; больше плакала, чем рассуждала, больше страшилась будущего, чем реально пыталась его изменить. Об аборте она начала думать сразу; сначала с отвращением, потом с суеверным страхом, потом с надеждой, как о единственном возможном варианте решения проблемы. Но Гвен сомневалась, боялась каждого шага. Неделю назад она начала часто курить, а еще намеренно причинять себе боль - тушить об руки сигареты, царапать кожу бритвой - подсознательно наивно желая, чтобы это как-то повлияло на ее беременность: например, спровоцировало выкидыш - такой исход, который она не могла спланировать сама и за который, значит, потом не чувствовала бы вину. Ее плод внушал ей ужас и ненависть, ей хотелось уничтожить его, отравить его; но в то же время, продолжая вопреки всему любить отца этого ребенка, она понимала, что он - единственное, что у нее останется в память о Роули, и, возможно, единственное, что вообще будет у нее родного и близкого в будущей жизни. Мой монстр, мой маленький монстр...
Было бы гораздо проще, если бы кто-то просто взял ее за руку и привел к акушеру; не заставлял мучиться выбором, решил все за нее.
В конце концов нервы Гвен окончательно сдали - и она просто подкинула монетку. Выпала решка: аборт.
Впрочем, теперь, когда она решилась, появилась новая проблема. Консервативный магический мир не предлагал опции бесплатных абортов, а цены за подобные услуги были, естественно, не самыми низкими; и ей с ее ставкой медсестры, которой еле в месяц хватало на еду для себя и кошек да на оплату коммунальных услуг, теперь необходимо было прибегнуть к помощи руководства.
Конечно же, он и сам догадается, зачем мне деньги. Надеюсь, ему просто хватит такта не озвучивать это. Гвен пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, взявшись за латунный молоточек двери кабинета главного целителя. Она мало контактировала с доктором Ноланом и понятия не имела, как он отреагирует на эту просьбу. Когда они встречались четыре года назад, он был только ассистентом ее лечащего врача и был очень молчалив и мил; да и сейчас он всегда выдавал ей распоряжения по работе очень вежливо; однако - кто знает, как бы он изменился, дойди дело до дела... Сейчас это была ее последняя надежда, и Гвен не очень хотелось думать о том, что ей предстоит пережить в ближайшие полгода, если ей откажут в кредите. Но подумайте, прошу, доктор Нолан, я ведь работник на хорошем счету, я отработаю деньги, вы можете во мне не сомневаться... Устав заранее продумывать фразы призрачного диалога, Гвен сглотнула и трижды аккуратно постучала.
- Мистер... Доктор Нолан, здра- здравствуйте, - с порога, заикаясь, начала она, едва услышав приглашение войти и приоткрыв дверь. - На- надеюсь, сэр, я Вас не сильно... не сильно... отвлекаю. Понимаете, сэр... - Двигаясь в глубь кабинета по направлению к стулу, на который ей любезно предложили присесть, Гвен растерянно смотрела в милое умное лицо нового главного целителя, нервно поправляла волосы и жалела, что не написала свою заготовленную фразу на шпаргалке. - У меня к Вам есть... ну... просьба. Понимаете, сэр... мне... мне срочно нужны деньги, и я... я... в общем, я надеялась, что Вы сможете выдать мне часть зарплаты за апрель раньше срока, - выпалила она наконец.
Ну давайте, доктор Нолан, следующий ход Ваш.
Гвендолин нервно одернула левый рукав халата, под которым - естественно, под специальными защитными чарами - скрывалась ее Черная метка. Кожа на этом месте, когда татуировка была не видна, просто пестрела шрамами и порезами, которые Гвен наносила сама себе.
Прошло уже около двух недель с моего назначения главой отделения, однако я так до конца с этим и не свыкся. Я переехал в другой, более просторный кабинет, который раньше занимал Кристофер Хьюз и который, конечно, не утратил памяти о нём так спешно. Я заполнил пустующие ныне шкафы книгами по колдомедицине, справочниками целебных трав и – не смейтесь – магловскими книжками о том, как правильно быть руководителем. А что? Для маглов очень важно продвигаться по карьерной лестнице, так что и литературы, посвящённой разного рода рецептам успеха, гораздо больше, чем у магов. По крайней мере, во «Флориш и Блоттс» ничего вроде «Новоиспечённый начальник: 20 основных ошибок» или «Как стать королём колдомедицины?» (ну, знаете их смешные аллитерационные названия) я не нашёл.
Почему руководству больницы пришло в голову назначить на этот пост именно меня – для меня загадка. Я никогда не стремился к власти. Согласитесь, мне с моим характером было бы просто глупо жаждать руководящего поста и огромной ответственности. Я ведь прекрасно понимал, что не справлюсь. Вы не представляете, каким облегчением было для меня, что меня не назначили старостой в школе! А теперь мне каким-то образом нужно в короткие сроки научиться быть очень важным, ответственным, собранным мистером Ноланом, который может побудить всё доверенное ему отделение быть такими же ответственными и собранными. А если не смогу – очевидно, потеряю работу.
Я пытался возразить, отказаться от – как я тогда сказал – «чести», попытаться предложить другую – любую другую, пожалуйста! – кандидатуру на пост главы отделения, но, судя по всему, слишком неслышно, слишком невесомо, чтобы это приняли во внимание. Все предпосылки хорошего руководителя налицо, не правда ли? Если только нерешительный глава отделения не является частью плана по общему снижению качества работы больницы, то руководство принимает отвратительные решения в вопросах управления персоналом.
В свободное от бумажной работы и обхода пациентов время я забился в свой кабинет и почитывал очередную книжку о том, как быть хорошим начальником. Когда в дверь постучали, я спешно спрятал её в ящик (не хватало ещё стать посмешищем всего отделения!), подавив ставший привычным за эти недели вздрагивание (я становлюсь параноиком).
– Да-да, входите, – позвал я, спешно инсценируя прерванную очень важную деятельность с бумагами.
Увидев вошедшую, я улыбнулся (достаточно искренне и всё же профессионально) и встал – так ведь вежливо.
– О, – я чуть было не назвал Гвен по имени, как привык, но тут же в моей голове всплыло правило №23 из книги «Искусство быть хорошим начальником» (скучное магловское название, я знаю), которое предписывало всегда обращаться к коллегам официально. – Мисс Лавкрафт, – после короткой заминки, которая для меня длилась долгие неловкие годы, – пожалуйста, проходите, садитесь, – я указал на кресло напротив.
Дождавшись, пока она примет приглашение сесть, я вернулся на своё место и принял выработанную годами практики позу: сложил ладони вместе на столе, не скрещивая пальцы, чтобы пациент – а в данном случае Гвен – не подумал, что я закрываюсь и не хочу с ним контактировать, что мне нельзя доверять. Я внимательно смотрел Гвен в глаза, однако та была слишком смущена, чтобы устанавливать со мной зрительный контакт. Я воспользовался этим, чтобы украдкой осмотреть её. Мне сразу бросился в глаза её больной вид, но тут же приняться пристально её разглядывать было бы невежливо и вряд ли расположило её ко мне; так я хотя бы обеспечил ей максимальный комфорт при изложении просьбы – насколько это вообще возможно, а себе – возможность присмотреться к её нездорово бледной коже, потускневшим и истончавшим волосам, потухшему взгляду в те короткие моменты, когда она всё же поднимала на меня глаза, прибавляя «сэр», и, наконец, странным шрамам и отметинам на руках.
– Я понимаю, – отозвался я после короткой паузы, чтобы Гвен поняла, что информация принята и теперь обрабатывается. Я чуть помедлил, не решаясь ответить. – Думаю, я мог бы дать тебе аванс. Ты хороший работник, ответственный и честный, – я говорил медленно, взвешивая каждое слово, – и если ты говоришь, что тебе нужны деньги, я уверен, для этого есть серьёзная причина, - я умолк, продолжая внимательно смотреть Гвен в глаза, чуть нахмурившись от размышлений и неприятного предчувствия. Я и сам не заметил, как стал обращаться к Гвен привычно на «ты».
–Чаю?– я почувствовал, что нужно немного разрядить обстановку и успокоить тревогу Гвен. Она кивнула, и я аккуратно встал, чтобы прикосновением палочки заставить воду в чайнике закипеть и достать из шкафчика две чашки на блюдцах. Я старомоден, поэтому отнёс чашки к столу самостоятельно, а потом – также без помощи магии – принёс кувшинчик с молоком и вазочку с тыквенным печеньем, сдобными котелками и медовыми ирисками. Магии я доверил только донести чайник до стола и разлить чай по чашкам – но скорее потому, что не доверял в этом себе.
– Угощайся, пожалуйста, – я очень хотел бы звучать гостеприимно и приветливо, но моя озабоченность проблемой Гвен не позволяла мне этого. Мне хотелось помочь не только деньгами, но я не знал, как к этому подступиться и что я вообще способен для неё сделать – кроме чая.
– Как я уже сказал, – начал я снова, – я мог бы дать тебе аванс, потому что у меня нет причин не доверять тебе. Но ты меня очень беспокоишь, Гвен. Ты уверена, что не хочешь мне рассказать, в чём дело? Может, я смог бы помочь чем-нибудь, кроме денег?
Гвендолин не была привычна к людскому пониманию и доброте. По правде сказать, четыре года практически полного одиночества научили ее как можно меньше обращаться за помощью к кому бы то ни было. Слишком уж часто люди намёками, а то и напрямую давали ей понять, что у них нет времени и сил разбираться с ее проблемами и входить в ее положение. Мы тебе чужие, - было написано у них на лицах. - А чужие не готовы жалеть тебя, им самим бывает больно. У тебя нет родных и, значит, не к кому обратиться. Извини, Гвен. Но от этого отчетливого "извини" - в том, как они пожимали плечами, как медленно и печально разводили руками, - было еще больнее, чем если бы на нее грубо кричали, предлагая убираться и не лезть впредь. Доктор Нолан тоже не будет кричать... Он тоже - просто извинится и скажет, что не может помочь... Это "извини" давало иллюзию надежды на то, что когда-нибудь, кто-нибудь... - и не давало окончательно зачерстветь. Она бы, возможно, перестала биться однажды и просто успокоилась; но надежда на чью-то помощь по-прежнему заставляла соваться во все двери, ожидая отклика.
Она и погубила ее, эта надежда. Как удачно, как точно Гекльберри подметил в ней эту исступленную жажду человеческого понимания, внимания, ласки... Когда он появился в ее жизни, она уже так плохо помнила, что из себя представляет настоящая любовь, что ей уже нужно было совсем немножко, совсем чуть-чуть - она не смела надеяться на большее. Каждое, малейшее нежное касание его казалось ей проявлением высшей степени любви и заботы. Ему было так просто завоевать ее сердце... завоевать... использовать... растоптать...
- Я понимаю.
Можете ли вы действительно понимать, что со мной сделали, доктор? Можете ли - или это просто дежурная вежливость?
- Если вы не... - дрожащим, еле слышным голосом начала Гвен, чувствуя, что пауза, повисшая в воздухе, пока доктор Нолан, пытливо, хоть и не бестактно смотря на нее, обдумывал ее просьбу, становится почему-то жуткой и унизительной. Ей вдруг захотелось вскочить со стула и убежать, лишь бы не слышать, как он ей откажет; но она замерла, как пригвожденная к своему месту, когда доктор Нолан вдруг прервал ее на полуслове.
- Я мог бы дать тебе аванс.
Губы Гвендолин подернула нерешительная улыбка. Ей ведь не послышалось? Нет, кажется, нет - тем более, доктор Нолан продолжил в том же ключе, даже похвалил ее, признал, что причина у ее наверняка имеется, и серьезная. Желание вскочить и убежать накатило с новой силой - но теперь только потому, что Гвен испугалась, как бы он вдруг не передумал, не взял свои слова обратно. Сердце забилось, как сумасшедшее. Неужели у нее теперь правда была надежда на спасение - несмотря на всю ее трусость, несмотря на то, что она так долго откладывала решение? Теперь она не была обязана вынашивать это в себе. Всего пара десятков галлеонов - и она свободна, как будто все это никогда с ней не происходило. Да-да - она вычеркнет Гека и его отродье из своей жизни - и, возможно, сможет сбежать отсюда подальше от войны - без ребенка это будет проще и безопаснее...
Доктор Нолан предложил ей чаю, и Гвен кивнула. Кажется, на ее щеках от счастливого чувства близкого избавления даже начал появляться слабый намек на румянец. Не в ее правилах было чаёвничать с начальством; однако при виде вазочки со сладостями, которую доктор Нолан поставил перед ней на столе, Гвен вдруг поняла, что потом будет корить себя, если не позволит себе - хотя бы разок - эту поблажку. Она так давно не расслаблялась за чаепитием - и вообще, так давно не доставляла себе удовольствие... С чего она вдруг взяла, что ее жизнь кончена и больше она недостойна радости - даже такой, даже маленькой?
Гвен вновь неуверенно улыбнулась доктору Нолану - и, осторожно взяв из вазочки тыквенное печенье, по-детски обмакнула его в горячий чай, прежде чем положить, теплое, мягкое, в рот.
- О, не беспокойтесь, доктор Нолан, теперь со мной все будет хорошо, - прошептала она с каким-то восторгом. Чуть помолчав, она вдруг захотела задать вопрос - и неожиданно для себя самой осмелела настолько, что озвучила свои мысли прежде, чем успела прикусить язык: - Могу ли я уточнить у вас... каков самый поздний срок беременности, на котором у нас возможно сделать аборт? Моя подруга интересуется, - быстро и испуганно поправилась она. Впрочем, сделать вид, что это был просто банальный вопрос для поддержания светской беседы, у нее уже, наверное, не получилось.
Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2015-10-16 20:06:07)
По несмелой улыбке Гвен и дальнейшей церемонии с тыквенным печеньем я понял, что не прогадал, предложив ей чай и угощение. Наливая молоко в собственную чашку и мерно помешивая, чтобы молочные облака образовали с тёмной основой чая однородный – правильный! – английский чай, я постепенно успокаивался. Сейчас, думал я, Гвен немного поест, перестанет так волноваться и наконец поведает мне, что же настолько сильно её тревожит, что она довела себя до подобного физического и морального истощения. Я, конечно, не мечтал самонадеянно, будто одним чаем с печеньками могу устранить последствия того, что выглядело, как нервная анорексия, но её согласие я воспринимал как однозначно положительный сдвиг в ситуации.
Впрочем, её восторженный шёпот меня насторожил. Я резко перевёл взгляд от чая в своей чашке снова на неё, пытаясь угадать скрытый смысл сообщения, с одной стороны, и не выдать своей подозрительности, с другой. Сам того не осознавая толком, я стал «доктором Ноланом», когда Гвен меня так назвала. Прошло уже несколько лет с тех пор, как я последний раз её консультировал, но она продолжала меня так звать, а я продолжал неосознанно быть её врачом.
– Могу ли я уточнить у вас... каков самый поздний срок беременности, на котором у нас возможно сделать аборт? Моя подруга интересуется.
Так как я уже был бдителен, я мог среагировать осторожно: изобразить изумление, но не слишком, только от резкой перемены темы, не от самой темы, и задумчиво нахмуриться. Конечно, меня не обмануло слегка запоздалое прикрытие подругой, – кого бы вообще оно обмануло?! – но мне вдруг стали ясны все отмеченные ранее симптомы.
– Насколько мне известно, – начал я, стараясь, чтобы голос не дрожал, и осторожно переводя взгляд обратно на Гвен, – после 12 недель аборт делают очень редко, только при наличии экстраординарных обстоятельств – медицинских или социальных, – мне совсем не нравилось выражение её лица и схлынувший с лица румянец, который едва-едва успел появиться. Я чуть было не продолжил по инерции излагать то, что мне стало известно об изменении политики абортов с тех пор, как Люциус Малфой стал верховным судьёй, но осёкся. Ничего хорошего я не сделаю, сказав ей, что сейчас считается, будто магическое сообщество не может позволить себе потерять ни одного младенца, в котором есть хоть капля магической крови и, следственно, магического потенциала. Вместо этого я добавил:
– Но я, конечно, не эксперт в этой области, – но едва ли Гвен меня слышала. Взгляд её остекленел и остановился на одной точке. Она резко поднялась со стула и опасно пошатнулась. Я, в свою очередь, тоже вскочил со своего места, чтобы, может, успеть подхватить её, но она, видимо собрав остававшиеся силы, удержалась и, кажется, попыталась что-то сказать, смотря приблизительно в моём направлении, но ощутимо сквозь меня. Я видел, что её губы слабо шевелились, наверное, проговаривая извинения и выражая намерение удалиться (как я предположил, исходя из решимости на её побледневшем лице), – однако она не издавала никаких звуков. Я не успел решить, как поступить дальше, а она нетвёрдо, на негнущихся ногах, но весьма стремительно направилась к двери – и рухнула в обморок, не дойдя до неё пары футов.
Моё оцепенение разом прошло: я кинулся к Гвен, перевернул её на спину и вернул в сознание заклинанием Rennervate. Я собирался взять её на руки, даже не усомнившись ни на секунду, что смогу удержать её хрупкое тельце, и положить на кушетку, но вспомнил, что кушетки в моём новом кабинете нет. Выругавшись про себя, я приманил из шкафа одну из наиболее объёмных книг по колдомедицине и трансформировал её в подушку, чтобы подложить Гвен под ноги. После того, как я, обернувшись, взмахом палочки открыл все окна в кабинете, чтобы впустить свежий позднемартовский воздух, я ослабил воротник свитера Гвен – скорее по привычке, потому что вряд ли растянутый воротник затруднял дыхание, и я это понимал.
– Не вставай, полежи, – мягко предупредил я начинающую обретать понимание ситуации Гвен. Она ещё не пыталась, но я рассудил, что она может решить, что доставляет неудобство, и посчитает нужным как можно быстрее избавить себя от неловкой беспомощности. – Гвен, – я говорил тихо, чтобы её искажённому после обморока сознанию не показалось, что я кричу. К тому же, я достаточно низко склонялся над ней, так что говорить в полный голос не было нужды. – Почему же ты так затянула с абортом? – я надеялся, что звучу заботливо, а не осуждающе. Я ощущал необходимость сделать что-то, чтобы подтвердить своё намерение, поэтому я аккуратно положил ладонь ей на покрытый холодным потом лоб, отметив про себя, что температура нормальная, убрал с него волосы и ещё раз ласково погладил её по голове. – Что произошло? Ты можешь рассказать мне.
Вы здесь » RE:WIND » Legillimens » Ты протягиваешь мне руку, а меня уносит течением.
