За последний месяц моя жизнь превратилась в непрекращающийся кошмар. Все, чего я боялся, настигало меня одно за другим, и я ничего не мог сделать с этой чередой роковых неудач. После смерти Дориана я пусть был в крайней степени отчаяния, но еще тешил себя мнимой надеждой, будто смогу удержать контроль над ситуацией и не дам себя загнать в угол. С тех пор с каждым днем лишь убеждался в собственной беспомощности.

Ну, надо сказать, схватить я себя действительно не дал.
Чем только убедил всех в своей виновности.

На самом деле, я ожидал, что буду первым на очереди, кому нанесут визит хранители правопорядка по делу Дориана, но не того, что мне сразу начнут предъявлять обвинения. Какой выбор у меня был?
Ладно, создаюсь, я запаниковал. Но мне не хотелось в тюрьму. Не хотелось, пусть и, несомненно, обсуждая свою защиту с адвокатом, но все же —смиренно дожидаться суда. При условии наличия денег я мог быть уверен, что не придется доверять свою свободу и честь тупоголовому Стирлингу, который мнит себя специалистом в своей области, и возможно, у меня даже были бы шансы избежать наказания, но все же — нет. Даже при условии, что меня сразу посадят, как только поймают, сейчас я чувствую себя более уверенно, не столь ограниченным ни во времени, ни в пространстве для маневров, не так болезненно ощущаю тиски на горле, не дающие свободно дышать.

Правда, после сегодняшнего не уверен, нужна ли мне эта сомнительная свобода.

Вернее, не так. В том, о чем писали сегодня в газетах, я открыл для себя мало нового; в конце концов, в последнее время я и сам много думал об этом, но те же слова, написанные на бумаге, окончательно подкосили меня, и теперь просто опускались руки.
Да, чертова статья не прояснила мне ни-че-го. Я уже даже не могу отличить, где правда, а где ложь. Даже когда речь идет о человеке, которому я доверял больше, чем кому-либо другому в своей жизни.
Имею ли я право на это доверие? Кажется, я не заслуживал его уже тогда, когда еще окончательно не погряз во всем этом: обществе идеологии... ну а теперь, когда все открылось, кто бы смог сохранить прежнее отношение ко мне? Кто я такой, чтобы требовать этого от жены?

И хотя я не был уверен, но не мог не предполагать: подозревала ли столь умная и проницательная женщина, как моя жена, что происходит под крышей ее собственного дома?
Подозревала, но прощала?
Подозревала и тихо презирала?
Не подозревала, но не придала значения?
Не подозревала и теперь возненавидела?

Ну и глуп же я был, если смел надеяться, что подобной ситуации, этого разговора, которого я ужасно боюсь, никогда не произойдет. Как могло быть иначе? Не вижу ни единого другого исхода: не мог же я открыться раньше, по собственной воле.  Никогда. Разве что можно предположить, что наш брак с самого начала был одной сплошной ошибкой.
Кстати, интересно вспомнить: если закрыть глаза на то, что будь у Ребекки намного менее благородное происхождение, я бы вряд ли когда-либо допустил выход нашего с ней общения за рамки сдержанных приветствий, но когда предлагал выйти за меня замуж, о ее чистокровности не думал вообще. О ее бедственном положении в родном доме —да; о том, что ближе людей у меня все равно практически нет... то, что для сохранения рода наш брак вполне выгоден, я даже не осознавал в полной мере, позже это явилось лишь приятным дополнением.
Быть может —представьте себе! — тот остаток жизни, что я не уделяю жене, я придаю слишком большое значение вопросам чистокровности? Не поздно ли об этом задумываться, когда все магическое население Британии справедливо признало меня Пожирателем Смерти?

Не иначе, как вчера, я и сам думал, что всем будет лучше, если Ребекка отречется от меня, убедит общественность: что бы я ни сделал, она к этому не имеет никакого отношения. И вот - наконец-то - что-то произошло, как я хотел, и теперь я не имею ни малейшего понятия, как на это реагировать.

После разговора с Флемингом, благодаря его немалым усилиям, я все же пришел в решению, что если я появлюсь дома, хуже не будет (если только это не изящная подстава, чтобы меня запутать, и когда я приду убедиться, что же жена имела в виду, дома меня будет поджидать целый отряд авроров).
Иначе так и не узнаю.

Но как бы то ни было, что бы не подразумевала Ребекка, ее слова в газете не могут быть в корне не правдивыми. И даже если она хотела запудрить мозги окружающим, даже при условии, что я сам того хотел, это не может не задевать меня. И я даже не в праве обижаться. Заслужил.

В конце концов, вечером того же дня — дня выхода статьи — я аппарировал в коридор нашего дома, порадовавшись про себя, что, скрывая дом от посторонних глаз, не накладывал еще больше защиты, иначе все не было бы так просто.
Двигаясь из комнаты в комнату, я старался привлекать к себе как можно меньше внимания, но кое-чье все-таки привлек: того, кому было безразлично, насколько бесшумно я хожу, он мог учуять меня из любого угла в доме.
Пес издал приветственный короткий лай, боднул меня под колени и, вскользь лизнув, подставил лобастую голову под мою ладонь.
Кривовато усмехнувшись, я потрепал его по холке. Приятно осознавать, что в родном доме хоть кто-то рад тебя видеть, несмотря ни на что.

Пес почти сразу умчался по своим неведомым мне делам, но своим исчезновением из поля зрения других обитателей дома уже привлек внимание к нам обоим, не оставив мне времени на раздумья, не лучше ли быстро и незаметно исчезнуть, пока не поздно.

Едва завидев меня, Ребекка отослала нашего сына в свою комнату (признаюсь: было неприятно, хоть и я-то прекрасно понимаю, что необходимо).

Появление жены, несмотря ни на что, застало меня врасплох. Я не мог вымолвить ни слова и не знал даже, с чего начать и что я должен говорить. В конце концов, пусть "весть" о смерти Дориана мы застали еще вдвоем, но даже ее почти не обсуждали.
Я стоял, отвернувшись от окна, сцепив руки за спиной и не в состоянии смотреть куда-либо, кроме лица Ребекки, боясь лишний раз моргнуть, хотя в целом надеясь, что не создаю впечатление человека, находящегося в смятении: уж что-то, а контролировать свое поведение, как я надеялся, за свою жизнь я научился.

И глядя на лицо Ребекки, я все еще понятия не имел, что у нее на уме.

- Знаю, ты велела мне больше не появляться здесь, - осторожно начал я; надо же было кому-то из нас это сделать, - но надеюсь, ты простишь мне эту дерзость.

Сердце в груди неприятно екнуло.

Разумеется, я не рассчитывал, что ты подпустишь Руди ко мне. Твое право, да и я бы сам предпочел, чтобы ребенок во время этого разговора не присутствовал: как бы он ни развивался дальше, совершенно определенно  он будет не из легких и ни к чему нашему сыну слышать что-либо... многое из того, что может быть сказано. Я не хочу падать в его глазах. Я не хочу оправдываться перед ним. Особенно не хочу, чтобы, если до этого дойдет, наша семья рушилась на его глазах. И все же смотреть на то, как моя жена отсылает сына в свою комнату, даже близко его не подпустив ко мне - это было больно. В любом случае, не в моем положении что-то возражать на этот счет: что бы она ни предпринимала, я это заслужил, так что молча принял расклад и даже вслед сыну не посмотрел, будто бы ничего и не произошло и не о чем сожалеть.

- ...ты хотела защитить себя и сына, - прервал я начавшую говорить Ребекку. Начал говорить сам, боясь, того, что мог услышать. - Оградить подозрений, чтобы спокойно жить дальше, не беспокоясь о повышенном внимании со стороны властей. - обеспечить мне надежное убежище в собственном доме? Пока это смелые домыслы, и вполне вероятно, слишком смелые, чтобы оказаться правдой. - Я понимаю. Я и сам считал это лучшим выходом для тебя, и на твоем месте поступил бы точно так же.

Только, когда я проигрывал похожий сценарий у себя в голове, все выглядело гораздо более однозначно, и в тех вариантах будущего - нашего настоящего - я никогда в тебе не сомневался. Пока нашему браку ничто не угрожало, я полагал, что успел достаточно тебя изучить. Даже предположить не мог, что понять твои мотивы может оказаться так нелегко. Сейчас я ни в чем не уверен: на моей ли ты стороне, боишься ли ты меня, готова ли сдать властям в любой момент... Вглядываюсь в твое лицо и ничего не могу по нему прочитать, и, как ты понимаешь, дело не только в том, что оно частично скрыто в вечернем полумраке.

Теряюсь в догадках, с чего теперь начать, что можно тебе рассказать. Как много тебе известно? Подозревала ли ты что-то до официальных обвинений против меня или имеет смысл попытаться заверить тебя в своей невиновности? Не то чтобы я рассчитывал, что ты поверишь в россказни, что меня подставили, но не могу отделаться от мысли о столь заманчивой возможности выставить себя в лучшем свете. Мысль довольно противная, но с другой стороны - я не могу допустить, чтобы даже в собственном доме ко мне относились как к жестокому преступнику, убившему даже собственного брата, когда все магическое сообщество итак считает меня таковым. Будучи честным, хоть разнообразия ради: ведь если даже Ребекка и Руди откажутся меня принимать, в том, что я делаю - в сокрытии от закона, в том, что я цепляюсь за любую возможность избавиться от клейма убийцы - нет никакого смысла.

К тому же, касаемо наших взаимоотношений с Малфоем - смотря с какого ракурса рассматривать проблему: в некоторой степени он ведь меня действительно подставил.
И потом... Не то чтобы мне действительно было что сказать в свое оправдание, но мне самому приходится иметь дело с людьми гораздо более жестокими, чем я сам - кому действительно лучше никогда в жизни не переходить дорогу. Вспоминая о том самом интервью, которое вынудило меня вернуться сюда: я не "беспринципный магглоненавистник и садист". Я делаю то, что считаю нужным, но никогда не желал такого же будущего Руди. Иначе сейчас бы, пожалуй, и вопроса не стояло бы, насколько семья осведомлена о темной стороне моего времяпрепровождения.
Возможно, это все же хоть как-то оправдывает меня?

Понимать, что происходит то, что рано или поздно должно было воздаться по заслугам, и все равно жалеть себя - чертовски низко и достойно собственного презрения, но ничего не могу с собой поделать.

- Ты же понимаешь, что я бы никогда не тронул тебя и Руди? - наконец, осторожно спросил я.
По крайней мере, пока мне удавалось оставаться предельно честным.

И возможно, раз Ребекка сразу не прогнала меня прочь, есть шанс, что все обойдется?

Я издал глухой смешок. "Обвинять в предательстве"? Винить тебя за то, что ты оскорбилась бы на нелицеприятную правду, от которой я старался тебя беречь - что ты, сама того не зная, укрывала у себя дома террориста? Какое у меня право принуждать тебя к содействию мне? Если принять во внимание, что годы, прожитые вместе, хоть что-то значили для меня...
Не прими ты правду обо мне - я бы просто развернулся и ушел. Посчитай за нужное обратиться в Аврорат - не стал бы оказывать сопротивление.
Наверное. Я не знаю, чтобы я предпринял в последнем случае. Мне кажется, не оставалось бы смысла скрываться от суда, но инстинкт самосохранения, знаешь... порой сильнее меня.
Что не отменяет силы ранее произнесенных мной слов: несмотря ни на что, ни тебе, ни Руди я никогда бы не причинил вреда.
Оттого твое предположение, что вряд ли меня бы вообще что-то могло бы остановить, было как пощечина - или, вернее, уж лучше бы это действительно была просто пощечина, без каких-либо сопроводительных слов. Пощечина, которую я раньше, в бытность образцовым мужем, к слову, так ни разу от тебя и не получил.
- Ты думаешь, не будь это случайностью, смог бы я убить Дориана? Стал бы из-за этого так переживать? Ты видела, что со мной происходило после его смерти, - оправдываюсь, надо же. Достаточно низко, не правда ли?
По крайней мере, я сам не заметил, как перестал избегать острых углов в этом вопросе и отрицать свою причастность к произошедшему. Впрочем, после открытых обвинений подобное поведение было бы уже вовсе не осторожным, а трусливым и глупым.
Что моя проницательная жена вообразила себе, что навело ее на мысли о моей опасности и беспринципности по отношению к ней? В конце концов, мой брат был аврором, я - Пожиратель Смерти, и мы с самого детства терпеть не могли друг друга - при всем при этом я все равно не смог принять его убийство без угрызений совести. Он же и она... как можно сравнивать?
Итак, брата, как только он заподозрил неладное, ты, Квентин, счел за лучшее упрятать подальше, похитить, запереть, доверить коллеге-садисту. Что бы предпринял по отношению к жене, прояви она признаки настороженности и беспокойства, когда ты еще не был так покладист, чтобы принять любую выбранную ей для тебя участь? Если бы она оказалась резко против твоего образа жизни - да и то не факт, что, признавая свою осведомленность еще задолго до того, как все вскрылось, она не бросит тебя сейчас на съедение властям? Тоже спрятал бы? Домашний арест? Империо? Регулярно стирал бы память, поддерживая иллюзию идеальной семьи?
- Нет, - произнес я в ответ на ее насмешливые комментарии. - Ничего подобного я не думал, - по крайней мере, не исключал возможности, что ни одна плохо скрытая деталь, ни одна неувязка не укроется от твоего внимания - но допускал это только в своих самых смелых мечтах, разумеется. На деле же, не зная наверняка, я принимал молчание и бездействие как признаки неосведомленности - и сам не поднимал тему.
Да и какой момент считать подходящим для заявления "Дорогая, я Пожиратель Смерти", если только к тому не принуждают обстоятельства, как сейчас? Принятие Метки? Оно произошло уже при возрожденном Темном Лорде, в то время как моя деятельность в его поддержку началась много раньше. Момент нашего знакомства? День свадьбы?
В конце концов, я никогда не афишировал, но и не скрывал, что магглорожденные и полукровки, скажем так, мне далеко не симпатичны и, по-моему, занимают к нашем мире незаслуженно высокое положение. Но такие разговоры нисколько не возбранялись в аристократических кругах. Скрывать приходилось лишь то, что мое неодобрение не ограничивается одними только словами.
- Так было лучше для тебя, - проговорил я. - Безопаснее. Ни к чему тебе было знать обо всем этом. Ведь в противном случае отречение от меня было бы не столь убедительным, не правда ли? - на удивление непринужденно усмехаюсь Бекке в ответ, не слишком заботясь, насколько адекватно она воспримет подобную наглость.
Кроме того, я действительно боялся. Кто бы на моем месте этого не делал? Но если я хочу хотя бы частично вернуть доверие жены, не думаю, что стоит упоминать об этом.