Большую часть времени дом пуст. Вошло в привычку медленно прогуливаться по нему, будто в первый раз, изучать взглядом комнаты, смотреть на холодные опустевшие стены. Ощущение будто из большого здания высосали всю жизнь: будто огромное чудовище примкнуло пастью к его открытым окнам и втянуло в себя все, что было: красоту, блеск, славу, роскошь.
На портретах предки спят, будто не хотят видеть происходящее. С них дальние родственники ее мужа смотрят на нее с жалостью или с неприязнью. Хотя, что им переживать? Спасибо Господу, у семьи Малфоев есть наследник, и пусть даже его тоже коснулся их позор, запятнав его в глазах этого нового странного мира, он жив и…Он жив.
Нарцисса Малфой любит своего сына, и это не чувство долга или какая-то обязанность. Она была готова рискнуть всем (и рискнула!), чтобы оставить своего сына живым, хотя она и надеется, что он никогда об этом не узнает. Был ли это верный поступок? Стоило ли в один момент предать все их идеалы ради этого холодного будущего? Она не знает, но у нее теперь много времени для того, чтобы поразмыслить об этом.
Она гордится своим сыном. Несмотря на ситуацию, в которой он оказался, он ведет себя достойно, оправдывая свою фамилию. Она им гордится, должно быть, гордится им и отец, если он еще… Она не додумывает эту мысль до конца.
Она ходит по холодным пустым комнатам, где когда-то все было обставлено со вкусом, где собирались столь блестящие умы, люди того же происхождения, что и они с мужем, столь же образованные. Они устраивали званые вечера, где подавалась лучшая еда, доставленная из самых дорогих магических ресторанов со всего мира, играла музыка, которую все присутствующие могли оценить, и велись медленные разговоры о политике, об искусстве, обо всем, о чем дозволялось приличиями говорить. Разумеется, столь идиллической жизнь была не всегда… Когда она только вступила в брак с Люциусом, уже разгоралась война, где она ясно понимала, кого именно нужно поддерживать – все люди их круга понимали.
Они все были детьми тогда, даже у ее вечно сдержанного мужа горели глаза при мысли о войне, которая, наконец, все исправит и расставит все по своим местам. Магглорожденных становилось все больше и больше, заключались неравные браки, и всем было понятно, что дальше так продолжаться не может.
Разумеется, все время находились новые предатели крови: Гидеон Пруэтт, которого она знала по школе, вдруг, однажды, сорвался на крик, доказывая всем присутствующим, что даже браки с магглами имеют право на существование. И сам он, по его словам, готовился заключить такой брак. Ха. Все это потворствование низменным желанием навсегда закрыло ему и его брату с сестрой путь в высшее общество, а после он умер на войне, убитый одним из Пожирателей Смерти. Это было болезненно, но было обязательно, Нарцисса это понимала. Война преследовала цель, истинную цель… А потом все прекратилось.
Ей повезло, что ее муж был достаточно умен и хитер, та война не лишила их ни влияния, ни богатства, лишь оставив после себя многочисленные болезненные потери и неприятные воспоминания. Они сумели тогда восстановить все то, что потеряли. Война заставила повзрослеть их всех: они были детьми с горящими глазами и безумными идеями, и вдруг все выросли, заменив своих родителей, став наследниками многовековых родов.
Почти у всех у них родители погибли на войне или уже умерли – рано, нестерпимо рано. Она похоронила мать – и на похоронах из семьи было не столь много людей, как хотелось бы. Андромеда променяла всю свою жизнь на сомнительный неравный брак, и тетушка Вальбурга выжгла ее с семейного древа. Вторая сестра Нарциссы – Беллатрикс была в тюрьме, также, как и их кузен Сириус. Регулус был мертв, по-видимому, убит за трусость, что было странно. В последние годы войны, она видела его всего несколько раз, но трусом он не казался…
Тогда, на похоронах, она вдруг встретилась взглядом с отцом, которого почти не знала, и на секунду ей привиделось отчаяние, которое, впрочем, быстро сменило сдержанное спокойное выражение лица. Он тоже вскоре умер. Осознание, что фамилия Блэк навсегда исчезнет – оно было страшным, но ничего поделать с этим было нельзя.
Прошлое оживляет пустые комнаты, воспоминания накладываются одно на другое. Визит Министра Магии с его супругой (тогда министром был Корнелиус Фадж – не лучший из возможных вариантов, но всяко приятнее его предшественницы Миллисенты Багнолд). Нарцисса была не высокого мнения об умственных способностях мистера Фаджа, но тот прислушивался к словам ее мужа, и это было достаточно разумным поступком, по ее мнению.

Она не впадет в отчаяние. Она носит фамилию Малфой, а когда-то была Блэк. Она не может впасть в отчаяние.

Комнаты сменяются комнатами. Она вспоминает свой страх, сменяющийся счастьем, снова думает о своем муже, плавно аккуратно перебирая воспоминания о нем как маленькие драгоценные камни. Они ссорились, конечно, и не всегда соглашались: он упорствовал в своем решении отдать Драко в Дурмстранг (должно быть, ей стоило тогда согласиться, но многие их знакомые отдали своих детей в Хогвартс, и у нее было столько приятных воспоминаний связанных со школой…).
Она вдруг понимает, что спит – что вокруг нее сон, и даже во сне, она с каким-то странным одиночеством бродит по большому особняку. Весь этот мертвый дом будто соткан из ее снов: счастливые блестящие воспоминания, смешанные с кошмарами. Сколько раз она думала, что Люциус мертв, или что теперь он умрет?
Положение заставило их снова принять участие в войне, к которой она уже относилась с большим скепсисом. А потом их дом заполнили Пожиратели Смерти, и далеко не все они были людьми благородной крови и изысканных манер… Нет, об этом она думать не хочет, и темные мрачные воспоминания о том, как война пришла к ним в дом, когда смерть угрожала им всем, снова отступают в сторону.
Ей хочется думать о том счастливом времени, когда она была молода и ее муж был молод, и они оба были по-детски бесстрашны. Когда они заключали брак – они оба были счастливы. Они действительно любили друг друга, и это было даже немного необычно, будто в этом было какое-то странное отступление от привычного порядка. Они были так счастливы…И снова – сон – все больше напоминает мечту, светлое воспоминание…
Им лет двадцать… Нет, они даже младше, война совсем рядом, если еще не началась, и Люциус объясняет ей что-то и он счастлив, почти улыбается, и в глазах его чистый восторг, и они смотрят друг на друга, и оба понимает без слов что-то другое, важное, что-то гораздо более важное, чем вся эта война, что-то бывшее непостижимым раньше.
А может, все это кажется ей теперь, и они никогда друг друга и не любили. Но разве есть разница?
Как давно это все было. А теперь…
Вдруг сон прерывается, рвется на части, она возвращается в реальность – в темноту спальни, в воздухе незнакомый запах, почему-то здесь холоднее, чем обычно, а тишину нарушает надрывный кашель. Первые несколько секунд она недоумевает, пытаясь понять, что происходит и кто здесь.
А потом события предыдущего дня медленно восстанавливаются в сознании.

Ах да.
Ее муж вернулся домой.

Она никак не могла в это поверить, не просто потому, что разучилась уже верить в хорошее и лучшее, но просто потому, как он был не похож на себя, когда его, наконец, отпустили из тюрьмы. Он похудел и постарел, весь будто иссох, а на лице у него был страх. Он стал немного ссутулиться, будто забыв привычную горделивую осанку. Его длинные безупречные волосы спутались колтунами и свалялись – их пришлось остричь, конечно, и она с трудом удержалась от того, чтобы предложить помочь ему побриться – руки его дрожали, и ей было страшно, что он ненароком поранит себя острым лезвием.
Совсем чужой, незнакомый человек, которого она ждала эти четыре года, отчаянно, как последнюю надежду – Драко был умным и талантливым, но шансов, на то, что он восстановил бы внезапно семейное положение не было.
В темноте она видит сгорбленную спину мужа, и то как его трясет, и ей кажется, что лучше всего было бы сейчас сделать вид, что она спит, не дать ему знать, что она видит его позор… Но тот снова заходится громким кашлем, и ей становится страшно за него. Раздается звон стекла – он выронил стакан и осколки разлетелись по полу.
- Люциус, - она говорит негромко, аккуратно выбираясь из постели – холод спальни обжигает ее тело. Она обошла кровать и опустилась на нее рядом с ним. Он весь в поту, она с трудом удержалась от того, чтобы коснуться его лба рукой и проверить температуру. Рукой она аккуратно проводит по его напряженной, согнутой спине, и ощущение, что рядом он – живой, дрожащий от холода, обжигающе горячий, как от лихорадки, все это так ново и она сжимает зубы, что самой не расплакаться от незнакомых, забытых чувств. На лице Люциуса слезы, и она не знает, вызваны ли они кашлем или каким-то кошмаром, мучающим его: - Ты здесь, - шепчет она, хотя могла бы и говорить громко – но шепот кажется чем-то более правильным. – Ты здесь, все будет хорошо, - она утыкается лбом в его плечо – забытый, такой забытый жест, и медленно водит ладонью по его спине, стараясь успокоить его кашель, и его самого. – Ты, наконец-то, дома.
Кашель ненадолго прекращается, но после начинается снова, очередной приступ скручивает тело Люциуса еще сильнее. Нарцисса снова поднимается на ноги: придется использовать зелье, да и слишком сильно его лихорадит, чтобы оставить все как есть.
Она набрасывает на плечи халат, с кратким раздражением думает, что будь все по-старому, она могла бы просто подозвать домового эльфа, но…Ха. Соседняя комната, на самом деле, ее спальня – по-хорошему, они с мужем вполне могли жить в раздельных комнатах. Она использует ее, чтобы переодеваться и приводить себя в порядок, и в ящичке туалетного столика хранит не только косметические, но и медицинские зелья.
Она берет пузырек с зельем от лихорадки и, подумав, еще один – для сна без сновидений. Люциус его узнает – и, в конце концов, это должно быть его собственное решение, принять его или нет.
Нарцисса возвращается в комнату и снова встречается с больным взглядом мужа.
- Вот лекарство, - говорит она мягко, опускаясь перед ним на колени. Флакон со вторым зельем она просто поставила на тумбочку. – Тебе сейчас станет легче. – она аккуратно, поддерживая его, помогает ему выпить немного зелья. – Сейчас везде так прохладно, неудивительно, что ты простыл. – Ей не хочется говорить о тюрьме и бесконечных судебных процессах, хочется ненавязчиво сделать происходящее чем-то простым и обыденным, ей хотелось бы иметь власть вычеркнуть последние четыре года из их с мужем жизни.
Они все начнут сначала, думает она, вглядываясь в больное несчастное лицо мужа. – Теперь все будет хорошо.