Защитное заклятие на двери моей лаборатории снято. Не мной. Я понимаю, что это означает, подавляю зародившееся волнение от предчувствия того, что ждёт меня за дверью, вдыхаю – и вхожу. Медленно, осторожно, с опаской даже – потому что иначе было бы подозрительно.
– Милорд, – приветствую я посетителя, старательно изобразив интонацией некоторое удивление, не превосходящее, однако, учтивости.
– Макнейр, – ответил Тёмный Лорд, поворачиваясь. В его руках я замечаю свой прототип Маховика Времени, над которым я работал уже долгие годы – и который лежал в моём столе под охранным заклинанием. – Ты сделал то, о чём я тебя просил?
Я выдерживаю небольшую паузу, давая себе время подготовиться ответить уверенно, а не виновато.
– Нет, милорд, – я опускаю глаза на мгновение, чтобы Тёмному Лорду мой ответ не показался вызывающим, чтобы он, прекрасный легилимент, не прочитал в моих глазах причину такого моего ответа. – Это оказалось сложнее, чем… – я снова смотрю на него, чтобы не создавать впечатления, будто я что-то скрываю.
– Ты подвёл меня, Макнейр, – прервал меня Тёмный Лорд – начав громко, что выдавало его злость и одновременно давало мне понять, что возражения не принимаются, но закончив злобным полушёпотом. Я сконцентрировал все свои силы, чтобы выдержать его взгляд и ничем себя не выдать. По ощущениям, пауза затянулась. Мне казалось, что, сделай я сейчас резкое движение, Лорд набросится, словно змея. Может, он только этого и ждёт? – Но это уже не имеет значения, – добавляет Лорд почти беспечно, прерывая наконец молчание, но нисколько не развенчивая напряжённости ситуации – даже наоборот. Я ничего не предпринимаю. Я предполагаю, что он собирается меня убить, но не раньше, чем подробно мне объяснит, как он во мне разочарован и какая страшная кара меня за это ждёт. Лорд делает шаг в сторону – я не свожу с него глаз – и отводит руку, указывая на мой стол; на мгновение задержав на нём взгляд в попытке оценить, не является ли это попыткой отвлечь меня и застигнуть врасплох, следую взглядом по направлению указывающей руки: мой журнал, хранившийся в другом месте, тоже под защитным заклинанием. Я снова перевожу взгляд на Тёмного Лорда, ожидая пояснений. – Я нашёл всё, что меня интересовало, – и с этими словами он надел цепочку Маховика себе на шею.
– Милорд, он нестабилен! – выпаливаю я, забыв о предосторожностях, в отчаянной попытке отсрочить неизбежное, и даже делаю шаг вперёд и выставляю вперёд ладонь, словно это заставило бы Тёмного Лорда прислушаться ко мне.
– Он стабилен, – отчеканил Лорд и надменно-презрительно усмехнулся в ответ на мою потерю самообладания. – Я его доработал.
Мне нечего было возразить. Очевидно, я просчитался, думая, что он целиком зависит от меня в доработке Маховика. Лорд наслаждался моим унижением и бессилием и, видимо, только это удерживало его от расправы надо мной.
¬– Я мог бы убить тебя, конечно, – словно в ответ на мои мысли добавляет он тем же беспечным тоном, – но мне слишком не терпится воспользоваться нашим творением, – делая особый издевательский акцент на слове «нашим», Лорд грациозно-театральным движением поднял Маховик на уровень глаз – наверное, ожидая ещё одной моей реакции напоследок, может, мольбы о дополнительном, последнем часе этой жизни или о сохранении моей жизни в уже другой реальности; но ничего такого не последовало; я вернул себе контроль над собой. В последние минуты уходящей жизни мне бы хотелось сохранить достоинство. – Прощай, Макнейр.
– До свидания, милорд, – ответил я с вызовом, и Тёмный Лорд исчез.

Месяц назад, когда я полагал, что доработал прототип Маховика Времени и представил его Тёмному Лорду, пообещав до трёх месяцев перемещения в прошлое, он высказал желание перемещаться ещё дальше – на годы, а то и десятки лет. Я ответил «Конечно, милорд» и – перестал работать над Маховиком. Мне стало очевидно, что в планы Тёмного Лорда входило не просто предупреждать действия противников и пресекать их контратаки на корню, а переписать всю историю – Мерлин знает, с какого именно момента. И этим он угрожал моим интересам. Моему главному интересу в жизни. Веспер.
Я всё ей рассказал, конечно. Именно тогда мы стали путешествовать в прошлое вместе – не только чтобы улучить несколько лишних месяцев нынешней жизни, но и чтобы хорошенько изучить последствия. Так, мы выяснили, что реальность изменяется не сразу, а с задержкой, прямо пропорциональной отдалённости путешествия во времени. Таким образом, даже если Тёмный Лорд сумеет отправиться в прошлое и изменить его кардинальным образом, наша реальность просуществует ещё некоторое время – но всё равно очень недолгое.
В ходе изучения течения времени я вёл журнал в своей лаборатории, где экспериментировал на животных, и другой – в собственной голове, когда проводил эксперименты над собой. Приходилось запоминать мельчайшие детали, незначительнейшие изменения в обстановке и время каждого – каждого! – события. Как выяснилось, нет ничего незначительного, когда дело касается времени.

«То, чего мы боялись, случилось. 12:48. У нас очень мало времени. Встретимся в твоей лаборатории», - отправляю сообщение Патронусом.
Мы готовились к этому так долго, мы разработали план, мы всё рассчитали, но я всё равно ощущаю себя неготовым. Меня охватывают паника и бессильная ярость, и я кричу и крушу собственную лабораторию. Мне  кажется, что, раз  мы ждали этого, у нас есть вселенское право не быть жертвами того, что произойдёт. Мы же знали. Разве это не освобождает нас от необходимости быть задействованными в этой катастрофе? Разве мы не можем её избежать? Спрятаться где-нибудь?
Нет.
Можно было, конечно, не остановить работу над Маховиком, а просто уничтожить его – и сбежать, потому что гнев Лорда был бы страшен. Но жизнь в бегах и постоянном страхе нас не привлекала. Он нашёл бы нас рано или поздно – и мы перестали бы существовать совсем. Уж лучше получить шанс на ещё одну жизнь, где, я не переставал твердить, мы непременно отыщем друг друга и будем вместе. Я твердил… Лишь для того, чтобы погасить в своей душе сомнения и страх, что этого не произойдёт.
Смотрю на часы. 12.52. Патронус тебя найдёт с минуты на минуту, где бы ты ни была. Эксперименты показали. Значит, время отправляться. Окидываю взглядом погром в лаборатории – мне её нисколько не жаль, даже странно. Стараясь отдышаться, утираю с лица пот и слёзы, чтобы не привлекать к себе внимания, если придётся кого-то встретить.
12.53. Быстрым шагом, часто сбиваясь на бег, иду к твоей лаборатории, всё время оглядываясь – то ли боясь быть увиденным, то ли пытаясь рассмотреть первые приметы разрушения реальности.

Что я могу изменить своей любовью
Под этим тревожным небом, заполненным бомбами?
Что я могу добавить к кровавым закатам,
К звёздам, застрявшим в небе осколками от снарядов,
Если вдруг взрывная волна
Оборвёт наши сны, зачеркнёт наши планы?
Что, если я не успею сказать
Тебе о самом главном?

Бесконечные тёмные коридоры Отдела Тайн усиливают мою панику. Что, если в этом лабиринте я уже никогда не найду дорогу к твоей лаборатории? Что, если в твоей лаборатории я найду не тебя? Что, если я опоздаю и найду тебя, но ты уже не узнаешь меня? Что, если я не успею найти тебя, прежде чем забуду тебя сам?
Темнота наполняет меня изнутри, высвобождая страхи, придавая им силу, позволяя панике воцариться в моём разуме. Несколько раз я вынужден был остановиться и опереться на черную зеркальную – холодную и равнодушную – стену, чтобы восстановить дыхание и прекратить головокружение. Я знаю дорогу до твоей лаборатории, я мог бы найти её с закрытыми глазами – но паника застилает мне сознание. Паника – паника – паника! Я так отчаянно борюсь с ней, что даже не допускаю мысли, что на мне уже могут сказываться изменения реальности. Нашей реальности.
Не наблюдая прохожих, не обращая внимания на их озадаченные взгляды и, реже, оклики, бегу сломя голову по – пока ещё – знакомому маршруту. Дыхание то и дело сбивается, но я не жалею лёгких. Нужно непременно успеть.

Я не сомневался, что выживу в параллельной реальности. Иначе некому было бы создать Маховик в этой реальности – парадокс, который мог бы разорвать время и создать всепоглощающие трещины во всех возможных реальностях. Я не был уверен, знал ли об этом Тёмный Лорд, но мне очень хотелось верить в его благоразумие.
Выживет ли в другой реальности Веспер? Встретимся ли мы? Будем ли мы теми же личностями, что мы есть сейчас? Будем ли мы обладать той же внешностью? Всё настолько сложно, что я даже не брался предположить вероятность, с которой наши родители обменяются генетическим материалом в тот же момент времени, что и в первоначальной реальности, при тех же обстоятельствах и получат тот же результат, не говоря уже о вероятности хотя бы одной встречи этих результатов в последующих жизнях. Но мы строили предположения, мы продумывали сценарии – не научно, лишь фантазийно. Предполагали действия Лорда в прошлом и их результаты, последствия для наших жизней, выдумывали свою жизнь с самого начала, сталкивали нас друг с другом в сотне различных реконструкций первых встреч – и ни на мгновение не допускали мысли, что эта встреча не произойдёт. По крайней мере, не решались высказывать её вслух. Не хотелось всерьёз представлять себе реальность, в которой мы не вместе, пока мы ещё были друг у друга – но мы, разумеется, осознавали, что такая опасность существовала, и оттого ещё больше ценили украденные секунды (а всё украденное с помощью Маховика время в итоге казалось не более, чем краткими секундами).

Распахиваю дверь твоей лаборатории без всяких церемоний и врываюсь в неё – но силы покидают меня при виде тебя: совсем такой же, как я тебя ещё помню, с зеркальным моему смятением на лице. Успели.
Я не могу  – не решаюсь сдвинуться с места, смотрю на тебя, словно (о, как я надеюсь, что это не так!) в последний раз, стараясь вобрать в память твой образ целиком, запомнить эту ситуацию, впечатать её в память вместе с этой щемящей болью в груди от предчувствия расставания – и от бега. Я задыхаюсь, тоска и боль во всём теле разрывают меня, но всё это не идёт ни в какое сравнение с подступающим к горлу комком, со скорбным осознанием, что нам действительно отведено лишь несколько минут вдвоём в этом угасающем мире.
Не в силах больше оставаться в стороне, я – так быстро, насколько позволяют мне негнущиеся ноги – подхожу к тебе, чтобы – Мерлин, пусть это будет не в последний раз! – обнять тебя.
– Веспер, – произношу я, гладя тебя по голове, но из моего горла вырывается лишь странный булькающий хрип – голос сел от крика, в сдавленном горле сухо и саднит. – Моя Веспер, – шепчу я, обнимая тебя крепче, словно ты могла растаять сию секунду, но мои объятия не позволят тебе этого сделать.
Ты отстраняешься, и я получаю возможность посмотреть в твои наполненные тревогой зелёные глаза, полюбоваться чертами твоего лица, убрать прилипшую ко лбу прядку волос – настолько привычным движением, что едва сам не поверил в спокойную будничную повторяемость событий. Ты возвращаешь меня к неспокойной взбудораженной реальности – но уже не паникующим, а философски-меланхоличным, уверенным, спокойным даже, насколько это было возможно. Главное, что мы вместе.
– Для них я уже не твоя жена. Я снова Розье, понимаешь?!
Я хмурюсь, припоминая вычисления. Времени ещё меньше, чем мы думали. Что же ты натворил, Волдеморт?
– Ах, Бранд, это слишком, мне кажется я не смогу... Я так боюсь тебя не вспомнить. И, что еще хуже, ты не вспомнить меня. Я ведь так часто меняла цвет волос, глаз. Мы зря себя обманываем, это невозможно!
Ты беспокойно проводишь ладонями по моему лицу, запускаешь пальцы в мои волосы, а я лишь смотрю на тебя и грустно улыбаюсь, не зная, как лучше поделиться с тобой своим созерцательным настроением.
– О нет, моя милая, – мягко, но уверенно я возражаю тебе. Тебя нередко раздражал этот мой тон – будто я общаюсь с несмышлёным ребёнком. Может, даже и хорошо, если ты сейчас разозлишься на меня? Сильные эмоции запечатлеют меня и переживут в твоей памяти временной разрыв. – Что бы ни случилось, ты останешься моей женой. Ты – Веспасия Макнейр, и не смей это забывать, – я усмехаюсь и отнимая твои руки от своих волос, чтобы прижать их к своим губам. – И я найду тебя, куда бы временной поток нас ни закинул, я узнаю тебя, какую бы внешность ты ни приняла, и я буду раздражать тебя до тех пор, пока ты снова не выйдешь за меня замуж, в каждой _ возможной _ реальности, – говоря это, я не отрываясь смотрю тебе в глаза и чуть сильнее сжимаю твои ладони, чтобы ты почувствовала мою уверенность. Увидев, что ты несколько приободрилась от моей пламенной речи, я позволяю себе удовлетворённо (и с огромным облегчением) усмехнуться и поцеловать тебя.
– Я не позволю никому, даже Тёмному Лорду, встать у нас на пути, – твержу я, прильнув своим лбом к твоему, как если бы это могло обеспечить нам нерушимую ментальную связь, неподвластную изменениям времени и пространства. Я зажмуриваюсь, снова одолеваемый образами предстоящей борьбы за наши отношения. – Мы сможем это преодолеть. Главное – помнить. Помни меня. Помни _ меня, – сжимаю тебя в объятиях чуть сильнее, словно мог этим оградить тебя от всех несчастий. Я уже ощущал, как моё внимание рассеивается, а сознание мутнеет, но изо всех сил фокусировался на нас _ здесь _ сейчас. – Только помни, – целую тебя в лоб. – У нас всё будет хо…

Я медленно прохаживаюсь вдоль полки с уценёнными книгами во Флориш и Блоттс, где, как правило, нахожу редкие и никому больше не нужные книги. Вот и сегодня моё внимание привлекла Мерлином забытая потрёпанная книга о Маховиках Времени и других, менее знаменитых экспериментах со временем.
Хорошо известно, что эти эксперименты под запретом с тех самых пор, как Тёмный Лорд пришёл к власти. Однако ходят слухи, что у него самого есть Маховик Времени и якобы именно этому он обязан своими военными успехами. Как бы то ни было, никто никогда не видел никакого Маховика. Газеты любят строить догадки о дизайне Маховика, так как доподлинный механизм прежних Маховиков был известен только работникам Отдела Тайн, но они не очень-то о нём распространяются. Они вообще ни о чём не распространяются.
Я огляделся и осторожно открыл ветхую книгу. Я был поглощён пролистыванием книги и всё нарастающим восторгом от находки, но невольно поднял взгляд на фигуру, вторгшуюся в область моего бокового зрения – сначала кратко, затем снова, чтобы осмотреть фигуру более пристально. Нас разделяли какие-то четыре фута, так что обмана зрения быть не могло.
– Веспасия М… – сам не знаю, почему с языка едва не сорвалась моя собственная фамилия, но я быстро выкрутился: – Мерлин мой, как ты изменилась!
Разумеется, прозвучал я достаточно глупо: ответом мне был прямой и неприветливый взгляд молодой девушки напротив.
– Гильдебранд Макнейр, – представился я, чуть склонив голову и улыбнувшись обворожительнейшим образом. – Я учился вместе с твоим братом, – и я не имею ни малейшего понятия, что заставило меня заговорить с тобой.

Отредактировано Hildebrand Macnair (2016-07-12 22:54:56)

Would you like to go on a date with me?
And I know it's old-fashioned to say so.

Я узнал Веспасию так просто и заговорил с ней так естественно, что в тот момент даже не задумался, что это, пожалуй, очень для меня нехарактерно. В конце концов, мы ведь никогда близко не общались – я не уверен, общались ли мы вообще. Я отчётливо помню лишь то, как Валериус указал на русую макушку в толпе ожидающих распределения первокурсников и сказал, что это его сестра, но очень редко упоминал о ней впоследствии (возможно, из-за того, что малышку Веспер определили на Рэйвенкло), – и как я сам, уже после того, как Вэл покинул Хогвартс, внезапно узнал Веспасию и подумал, что она выглядит очень многообещающе: не совсем красавица в свои 14 лет, она, тем не менее, выросла в необычайно (и это здесь ключевое слово) привлекательную девушку, как я тогда и предсказывал.
Но как я узнал её так быстро? Ведь прошло не меньше восьми лет с нашей последней встречи – а я не только узнал её, несмотря на все метаморфические изменения, но и мгновенно вспомнил её имя (даже если фамилия вызвала некоторые затруднения поначалу). И ведь даже такое молниеносное узнавание не причина начинать разговор с человеком, до которого мне никогда не было дела; тем не менее, я обратился к ней прежде, чем подобная идея – или любая другая – успела сформироваться в моём сознании: мгновенно, надсознательно, инстинктивно – и слишком естественно, чтобы вызвать у меня самого подозрение.
– Это я вижу,  – отвечает она, а я усмехаюсь и как будто смущённо опускаю взгляд. Таинственную фразу я автоматически истолковываю так, что она льстит моему самолюбию: я ведь действительно был весьма заметным в своё время в Хогвартсе, а в последний год ещё и выступал за сборную Слизерина по квиддичу, что добавило мне популярности в школе вообще и среди девушек в частности. Однако я ещё не спешу заключить, что и Веспасия была из числа моих поклонниц.
Я меняю положение, чтобы удобнее было вести разговор, и опускаю книгу о Маховиках обратно на полку, не отпуская её, однако, и заложив страницу пальцем, чтобы не потерять место, на котором я остановился. Видимо, этот жест привлёк внимание Веспасии, потому что она округлила глаза и затем поведала мне милую историю из своего детства. Я поднял брови, услышав, что у неё в детстве был настоящий Маховик Времени, не менее удивлённый ещё и внезапной откровенностью от только что неприветливо смотревшей на меня девушки, а затем, узнав продолжение истории, широко улыбнулся и снова на мгновение опустил взгляд: отчасти от того, что такими были мои представления о флирте, но по большей части, чтобы скрыть любые признаки коварного замысла, развивавшегося параллельно в моей голове.
– Искры? В самом деле? – ответил я, чтобы показать заинтересованность в истории, однако продолжения не последовало.
– Прости, я спешу. Действительно спешу. Надо успеть до закрытия к Олливандеру, – объясняет Веспасия, а мне стоит огромного труда подавить улыбку и лишь вопросительно вздёрнуть брови. – Мне кажется, что с моей палочкой что-то не так. Может, её можно починить.
Ещё с мгновение я смотрю на Веспасию, прикидывая, сказала ли она правду или выдумала предлог, чтобы отделаться от меня, а затем хмурюсь и смотрю на часы. Я решаю, что, даже если это ложь, она достаточно изобретательна и имеет смысл ей подыграть.
– Тебе действительно лучше поспешить, – серьёзно соглашаюсь я, – лавка Олливандера скоро закрывается, – я преодолеваю разделявшее нас расстояние. – Но прежде... – я делаю паузу, собираясь с мыслями, которые я растерял, взглянув в глаза так близко стоящей Веспер. – Могу я угостить тебя, – аккуратно поворачиваю книгу, что Веспер держит в руках, к себе, чтобы рассмотреть обложку, – этим астрономическим еженедельником, – всем своим видом и интонацией я стремлюсь показать Веспер, что весьма впечатлён её выбором, – а затем проводить тебя до лавки Олливандера? – в заключение своей речи я ещё раз улыбаюсь, чтобы не показаться слишком нахальным.

Отредактировано Hildebrand Macnair (2016-04-03 22:56:35)

Веспер снова застала меня врасплох: как прежде я не ожидал её откровения о Маховиках, так и сейчас я не предвидел перемены тона. И какой! Одно её обращение ко мне – «мистер Макнейр» – едва не отшвырнуло меня обратно на два шага назад. Потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не поддаться естественной реакции и не высказать своё «Ах так!». Подобное обращение, с одной стороны, уязвило моё самолюбие, остро и метко проникнув в глубины моего самосознания, ведь я никогда не сомневался в том, что моему очарованию невозможно противостоять; впрочем, с другой стороны, по той же самой причине я не спешил верить этой внезапной морозной холодности. Последние слова, повисшие в образовавшейся неловкой тишине, – «при первой же встрече» – возбуждали подозрение: значит, она рассчитывает на последующие? Эта (достаточно приятная, надо сказать) мысль мгновенно залатала прокол в моём самолюбии и позволила мне выдержать старательно проницательный взгляд Веспер.
– Но ты можешь меня проводить, – добавила она, и я почувствовал, как разглаживается мой лоб: я и сам не заметил, как нахмурился в ответ на её возмущение. Я также не заметил, что немного ссутулился, пока не выпрямился снова, возвращённый к прежнему приподнятому настроению её улыбкой. Улыбаюсь в ответ и протягиваю руку в сторону выхода, приглашая отправиться наконец по очень важному делу, хотя, конечно, отчётливо ощущал, что мне бы хотелось задержаться в этом моменте чуть подольше, чтобы успеть насладиться нежным и приветливым цветом глаз смилостивившейся надо мной Веспер.
Нужно было всё-таки помедлить, задержаться там, потому что это был момент, когда моя судьба определилась.
Мне, в отличие от Веспер, потребовалось некоторое время, чтобы рассчитаться с кассиром, так что догнал её я уже снаружи. Я хотел пошутить, что знаю короткую дорогу до лавки Олливандера (находившейся буквально через три дома от Флориш и Блоттс), но, слава Мерлину, не успел, потому что Веспер встретила меня вопросом:
– Так что у тебя с маховиками?
Надо ли говорить, что она меня снова удивила? Даже не столько тем, что решилась обсуждать тему, о которой было принято молчать, но скорее тем, что вернулась к ней – к тому же, со мной, которого практически не знает. Но я был осторожнее: я, несмотря на то, что уже был ей ощутимо очарован, не спешил ей доверять. Кроме того, что подозрительность в целом мне свойственна, эта девушка уже успела доказать, что она совсем не проста и с ней нужно быть начеку.
– Да ничего особенного, в общем-то, – открещиваюсь я от главного интереса последних трёх лет, поспешно имитируя беспечный смешок. Отчего-то упоминание Отдела Тайн звучит для меня как провокация. – Меня просто привлекла обложка, – ответ, продиктованный уже очарованной частью меня, так как только полный идиот поверит подобной наглой лжи: обложка книги, что я нёс в руке, была выцветшей и изрядно потрёпанной и едва ли привлекла бы даже коллекционера всякой рухляди. Я хотел, но не мог лучше увернуться от ответа. Но раз уж выдал себя таким грубым блефом, почему бы не пойти ва-банк? – Если тебя так интересуют Маховики, могу одолжить тебе эту книгу, – предъявляю книгу для наглядности. Светящее прямо в глаза солнце заставляет меня щуриться, что значительно помогает мне в моих, возможно тщетных, попытках вести себя легкомысленно и скрывать свои истинные намерения. – Может, удастся научить твой старый Маховик и другим трюкам, – я говорю это как бы невзначай, чтобы, даже если мой камуфляж не сумеет обойти проницательность Веспер, дать ей понять, что нужно поддержать эту игру. Подсознательно я уже начал заботиться о нашей общей безопасности.
Вот мы уже и дошли до лавки Олливандера. Веспер замедляет шаг, очевидно собираясь со мной распрощаться, но я обгоняю её, чтобы открыть перед ней дверь – которая оказывается закрыта. Я изображаю замешательство, украдкой наслаждаясь отчётливыми признаками расстройства на лице Веспер, и дёргаю за ручку ещё раз, а затем ещё раз – более решительно.
– Чёрт, – я позволяю себе растерянно взглянуть за Веспер, словно извиняясь за то, что задержал её, и перевожу взгляд обратно на закрытую дверь – сначала как будто просящий, но вскоре оценивающий. Я кладу правую руку, до того не выпускавшую дверную ручку, на саму дверь, прикидывая её прочность, а затем, быстро скосив глаза на Веспер и едва заметно хитро ухмыльнувшись, запускаю её во внутренний карман пиджака и извлекаю оттуда волшебную палочку. Не удержавшись от ещё одного взгляда на слегка озадаченную Веспер, я вскрываю дверь невербальным заклинанием и с торжествующе распахиваю её. – Прошу, – я пропускаю Веспер вперёд и аккуратно прикрываю за собой дверь, будто боясь производить лишние звуки. Я невербально зажигаю все лампы в помещении, а затем уверенно прохожу за прилавок, чтобы прицепить к петлице значок с эмблемой Олливандера и моим именем.
– Так что у тебя с палочкой? – деловито спрашиваю я, по-хозяйски оперевшись на прилавок.

Отредактировано Hildebrand Macnair (2016-04-05 23:29:58)

Моя уловка удалась как нельзя лучше – я окончательно в этом убедился, украдкой взглянув на несколько встревоженное лицо Веспер, пока привычным движением закреплял значок. Правда, этот взгляд едва не стоил мне всего блефа: Веспер оказалась ко мне ближе, чем я ожидал, – ближе, чем когда-либо, так что на мгновение я позабыл и о значке, и о уже заготовленной улыбке, и о мысленно отрепетированной фразе. Очарованный и растерянный, я чуть расслабил пальцы и непременно выронил бы злополучный значок, не будь он магическим; но, к счастью, его тихий щелчок вернул меня к намеченному сценарию.
От моего внимания, по большей части сосредоточенном на поддержании иллюзии взлома, не ускользнуло, впрочем, то, что Веспер назвала меня Брандом. Не могло ускользнуть, потому что вызвало мощный, инстинктивный отклик: кроме того, что весьма ограниченному кругу людей было позволено так меня называть, подобному эффекту способствовала и огромная пропасть между «мистером Макнейром» всего пару минут назад и «Брандом» сейчас. Тихо, интимно, словно мы сообщники, напарники. Словно мы знакомы много лет. И именно поэтому я, вопреки своему обыкновению, не был против такого к себе обращения: уже сейчас мне очень хотелось для неё быть Брандом.
Отмечая необычные движения в собственной душе, я одновременно не мог не любоваться изменениями на лице Веспер: замешательство, первые признаки осознания, сомнение, облегчение, смущение. Она достаточно хорошо владела собой и лишь едва выпускала эмоции наружу, но тем интереснее было их разгадывать. Если бы вместе с изменением душевного состояния её волосы мигали разными цветами, как гирлянда на рождественской ёлке, было бы увлекательно лишь первые две минуты, а затем от такой пестроты разболелась бы голова.
Теперь, когда мы были совсем одни (и, к тому же, на моей территории) и всё ещё близко друг к другу, лёгкая улыбка не сходила с моих губ. Я перестал её замечать и, пожалуй, даже если захотел бы её контролировать, мне бы это не удалось. И, кроме того, каждая фраза Веспер давала мне повод для улыбки. Я рад был наконец находить подтверждения её благосклонности.
– И давно ты занимаешься волшебными палочками?
– Да, можно так сказать, – ответил я, прежде чем понял, что звучу ужасно непрофессионально и едва ли сейчас внушаю доверие как мастер волшебных палочек, поэтому я заставил себя отстраниться, старательно делая вид, что ищу что-то за прилавком, и убрать дурацкую улыбку со своего лица. Доставая сначала медные весы, а затем огромное увеличительное стекло на подставке, я начал рассказывать о своём опыте немного поподробнее:
– Я много времени проводил здесь в детстве, когда мой дед ещё был жив, – я снова украдкой взглянул на Веспер и внезапно осознал, что она младше меня – не сильно, но вполне достаточно, чтобы покупать волшебную палочку уже после его смерти. – Наверное, ты его уже не застала, так что для тебя мистером Олливандером всегда был мой дядя. Сразу после школы я стал здесь работать и учиться мастерству волшебных палочек, потому что, – отчего-то мне было неловко об этом говорить, поэтому я помедлил, прежде чем закончил предложение, – потому что больше потомков у Олливандера нет.
Я испытал огромное облегчение, когда увидел, что Веспер уже выложила свою палочку на стол и, значит, я мог заняться ей, а не продолжать рассуждать о своей семье и семейном бизнесе и, тем более, не смотреть на Веспер, чтобы узнать, что она думает по этому поводу. Я не стыдился родства с Олливандерами, но, видимо, ощущал себя недостойным, не чистокровным. Пряча глаза, я принялся разглядывать волшебную палочку в увеличительное стекло, благодарно слушая рассказ Веспер о том, что же с ней произошло.
– Это прозвучит странно, но... Мне кажется, она не хочет больше меня слушаться.
Эти слова Веспер заставили меня оторваться от сосредоточенного созерцания одиннадцатидюймовой кипарисовой палочки с волшебным компонентом, который я ещё не успел идентифицировать, и серьёзно посмотреть на неё. Где-то далеко на окраинах сознания я похвалил себя за то, что сумел войти в режим профессионального общения и не расплылся в улыбке, как только снова встретился глазами с Веспер.
– Это возможно? Последний раз, когда она исправно работала, я отрабатывала боевую магию с Валериусом. Раньше она меня не подводила.
Говорят, мой легендарный дедушка умел ощущать принадлежность палочки. То есть он не просто обладал феноменальной памятью и помнил каждую проданную палочку, но и мог распознать, что палочка больше не подчиняется волшебнику, которого она когда-то выбрала. Я таких способностей в себе ещё не развил, зато хорошо знал, что палочка действительно может выбрать себе нового волшебника. Как правило, в бою (как это, судя по всему, произошло с Веспер и Валериусом), когда другой волшебник показывает, что он сильнее и во всех отношениях способнее первого.
– Возможно, – ответил я, опуская палочку обратно на стол. – Особенно если он сумел тебя каким-либо образом обезоружить, – по застывшему в страшном осознании лицу Веспер я понял, что не ошибся. – Что ж, в таком случае, – я чувствовал себя колдомедиком, объявлявшим родным пациента, что он скончался, и подбирал слова очень тщательно, – боюсь, уже ничего нельзя сделать. Тебе не удастся победить Валериуса в бою этой палочкой, чтобы вернуть её себе, потому что теперь она служит ему. Мне жаль.
Сейчас казалось, что импровизированный взлом лавки Олливандера и легкомысленный флирт, предшествующий ему и сопровождающий его, были далеко в прошлом – настолько серьёзным и траурным было настроение сейчас. Мне хотелось его развеять, но в то же время я не решался нарушать торжественности момента. Лишь через пару мгновений я рискнул снова заговорить:
– С другой стороны, ты можешь сделать брату ценный подарок, – я несколько заискивающе улыбнулся, заглядывая в глаза Веспер, чтобы достучаться до неё и заодно успеть распознать первые признаки негодования, если она сочтёт шутливый тон неприемлемым, и тут же исправить свою ошибку. – Могу предложить подарочный футляр. Или, может, ленточку? – я улыбнулся чуть шире, пародируя торгашескую предприимчивость. – Хочешь поискать новую? – добавил я чуть тише и серьёзнее. Это первый мой подобный случай, поэтому я ещё не имел опыта обращения с посетителями, которые только-только потеряли свою волшебную палочку, и не представлял, как скоро они готовы её заменить.

Я наблюдаю, как Веспер пытается осознать произошедшее, и невыразимо тоскую от того, что совершенно не знаю, как можно её утешить.
Волшебники редко это осознают, но волшебная палочка становится им ближе, чем друг или партнёр, неотъемлемее и существеннее, чем часть тела. Волшебная палочка является продолжением души волшебника, непризнанная, воспринимаемая как данное до тех пор, пока с ней что-то не произойдёт. Волшебник, конечно, привязан к своей палочке и неосознанно оберегает её: от постороннего взгляда, касания, любого рода взаимодействия – во избежание чужеродного вмешательства в их сугубо личную связь. Радостно лишь, что мастерам волшебных палочек доверяют всё же больше и чаще, чем лекарям душ.
Увлечённый Веспер и её переживанием утраты, я упустил возможность оценить оказанное мне доверие, однако именно поэтому сумел его не предать: изучив палочку чуть пристальнее, я мог бы узнать о её обладательнице много такого, чем она не стала бы делиться с каждым или даже о чём сама могла не догадываться. Едва ли я смог бы противиться соблазну. Теперь же, наблюдая за тем, как Веспер осторожно, недоверчиво даже, дотрагивается до некогда своей волшебной палочки, я невольно испытываю укол сожаления и – одновременно – благодарность стечению обстоятельств. Я не скомпромитировал глубинную честность, которая, я чувствовал, установилась между нами, несмотря на прежнюю игривость и флирт.
Веспер улыбается мне, я улыбаюсь ей в ответ, успокоенный этой улыбкой. Мне казалось, кризис миновал и можно осторожно двигаться дальше. Но…
С оглушительным сухим треском палочка-предательница разломлена на две неравные части. Обломки палочки уродливо топорщатся, словно никогда не были единым целым. Ошмётки пера Пегаса торчат из одной из частей. Чудовищное зрелище.
Веспер пережила утрату гораздо легче и быстрее, чем я предполагал. Она уже вовсю разглядывает стеллажи в поисках новой палочки, в то время как я застыл, осознавая этот её поступок. С одной стороны, меня восхищала её решительность, её независимость, с другой – удивляло отсутствие в ней привязанности к той, что до недавнего времени преданно ей служила. Непостижимая, непредсказуемая Веспер!
Как ни странно, мне не было жаль ни труда мастера, изготовившего палочку, ни впустую растраченного магического потенциала. Меня не могло не шокировать непочтительное отношение к палочке – но не мне решать. В конце концов, палочка – лишь предмет, достаточно хрупкий и изменчивый, сам по себе не представляющий ценность ни для кого, кроме выточившего её мастера. Много ценнее то, что она символизирует: магическую силу волшебника, его личность, его дух, – и именно лёгкость, с которой Веспер отрезала себе путь назад к части жизни, связывающей её с палочкой, отсекла эту часть себя, внушала уважение – и ужас. Не могло быть сомнения в том, что передо мной исключительно сильная личность, расположение которой необходимо было не только заслужить, но и непрестанно оправдывать. Не было сомнения также и в том, что игра стоит свеч и труд будет вознаграждён.
Я, словно громом, поражённый внезапным прояснением собственных намерений, следил взглядом за перемещениями Веспер, но не слышал её рассуждений, занятый своей внутренней борьбой. Искра интереса, побудившая меня заговорить с ней в книжной лавке, сейчас разгорелась пламенем страсти и мешает моему профессионализму. Я позабыл о сломанной палочке, я заставлял себя помнить о подборе новой, но мной владело лишь одно желание: поцеловать Веспер. Словно это могло помочь мне стать ближе к разгадке, словно я смог бы понять её, заразиться её силой и непосредственностью.
Я не отвечаю: в ушах шумит от внутренних противоречий, я совершенно не слышу слов Веспер. Она резко повернулась ко мне – я не стал скрывать, что всё это время не сводил с неё глаз, не стал поспешно имитировать деятельность (а ведь она просила меня завернуть обломки палочки в бумагу): я лишь продолжил наблюдать за ней с лёгкой улыбкой на лице, в которой я не отдавал себе отчёта.
– Как вообще это происходит?  Как вы, мастера, понимаете, что нужно взять  определенную палочку?
Мы стоим совсем близко, и я знаю, что мне ничего не стоит обхватить Веспер за талию и поцеловать её, и я знаю – я чувствую, что не встречу с её стороны сильного сопротивления, но что-то меня останавливает. Я смотрю ей в глаза, невольно концентрируясь то на одном, то на другом зрачке, пытаясь разгадать её игру, глубже проникнуть в её загадку. Я чувствую, что напряжение между нами нарастает и я уже не в силах сопротивляться искушению, и перевожу взгляд на руку Веспер, покоящуюся на прилавке. Я разорвал зрительный контакт, но компенсирую это тем, что беру руки Веспер в свои. Она не возражает.
– Сейчас я тебе покажу, – отвечаю я полушёпотом, не нарушая интимность ситуации. Ко мне сама собой вернулась прежняя игривость, но странным образом не мешала более основательной серьёзности, а лишь выгодно её оттеняла. – Ты мне доверяешь?
Я не слишком ожидал положительного ответа на свой вопрос, но Веспер коротко кивнула.
– Хорошо. Мне нужно, чтобы ты закрыла глаза.
Я поступаю не вполне ортодоксально, но мне нужно сосредоточиться. Нельзя позволять страсти затуманить разум и интуицию: цена моей ошибки слишком велика. Разумеется, палочка выбирает волшебника, а я в этом лишь посредник, но мне необходимо руководствоваться доказательствами, а не преждевременно выносить суждение, выдавая желаемое за действительное.
Я внимательно изучил тыльные стороны ладоней Веспер и затем, бережно опустив её правую руку за ненадобностью (я мог бы просто спросить, но это не так интересно), линии на левой руке. Если бы в Хогвартсе я занимался Прорицаниями, может, я мог бы извлечь для себя куда больше информации, но, увы, знал лишь то, что непосредственно относилось к моей деятельности. Взяв с полки тонкую гибкую линейку, я измерил окружность головы и обхват шеи, стараясь не отвлекаться на подрагивание ресниц Веспер от каждого моего прикосновения. Так как дальнейшим измерениями препятствовал плотный кардиган, я сначала осторожно, но затем, не встретив с её стороны сопротивления, уже увереннее стянул его с её плеч. Я снова приподнял левую руку Веспер, чтобы более детально её измерить, но остановился, заметив на предплечье Чёрную Метку.
Я думал, глаза обманывают меня, а потому невольно прикоснулся к изображению черепа со змеёй, запечатлённых под тонкой белой кожей. Я успел почувствовать магическую силу Метки, прежде чем Веспер одёрнула руку и отшатнулась, широко распахнув глаза.
В первые секунды гнева и смущения Веспер не нашлась, что сказать, но явно собиралась обрушить на меня всё своё негодование, и одному только Мерлину известно, что бы ещё она сделала, если бы я не поспешил приложить палец к губам и не закатал левый рукав своего пиджака, обнажая точно такую же Метку.

Мы рискуем. Мы чертовски рискуем.
У меня, пожалуй, не было другого выбора после внезапного разоблачения Веспер, кроме как вскрыть и свои карты.
Мы не должны. Нам запрещено знать друг о друге.
Тёмный Лорд запрещает своим соратникам (подчинённым?) снимать свои маски и каким бы то ни было ещё образом разглашать свои личности. Перед началом каждого заседания мы вынуждены принимать зелья, изменяющие тембр голоса, и называть себя исключительно псевдонимом, который назначает нам сам Лорд  видимо, опасаясь, что не каждому фантазия позволяет полностью абстрагироваться от собственного существа и что псевдоним всё равно будет причинно-следственно связан, пусть и весьма отдалённо, с его обладателем.
Но почему же тогда я Трикстер – среди языческих богов и мифических существ?..

Конечно, каждый из нас мог догадываться, кто ещё был на стороне Тёмного Лорда, но нельзя было знать наверняка. Таким образом, в случае перевеса сил Ордена Феникса, ни один из нас даже под пытками и под сывороткой правды не мог бы назвать имён даже части Пожирателей Смерти, не говоря уже о том, чтобы разом выдать всех. Таким же образом, никто не мог до конца быть уверенным, кто работает на Тёмного Лорда, а кто нет, и никто никому не доверял.
Что же будет с нами теперь, если кому-то станет известно о нашем разоблачении? Распознает ли Тёмный Лорд изменения в нашем поведении? Что теперь с нами будет?

Едва ли Веспер разделяла мои опасения. И, если честно, и для меня они отступили, как только Веспер снова приблизилась ко мне.
Если искусственно созданное ощущение незаконности и сообщничества волновало и будоражило, то реальное – дразнило, провоцировало, возбуждало. Мой профессионализм не имел ни малейшего шанса выстоять и теперь. Я больше не обманываю самого себя и не сопротивляюсь – я лишь выжидаю наиболее удачной момент, чтобы без оглядки поддаться страсти – так естественно – сверхъестественно?  – так надсознательно, над-вольно возникнувшей.
Я – более, чем когда-либо за нынешний вечер, – ловлю каждое движение Веспер, мельчайшие изменения на лице – и тем интенсивнее впиваюсь в неё взглядом, чем дольше она не отвечает мне на него. Её словно загипнотизировала моя Метка, а меня – она.
Веспер дотрагивается до моего предплечья, и я чувствую, как по моему телу прокатился электрический разряд, оставляя после себя странное ощущение сакральности и влечения.
– Ну, раз так, – Веспер наконец встречает мой взгляд и мне – нам обоим, я уверен, – понятно, что никаких преград больше нет. Ничто не может нас остановить.

I’ve got a question for you:
Where do you see yourself
In five minutes’ time?

Я чувствую себя спусковым механизмом и даже отчётливо слышу щелчок, когда мой внутренний предохранитель – и без того достаточно никчёмный, стоит признать, – окончательно слетает под взглядом Веспер. С сильнейшим импульсом, приданным мне высвобожденной страстью, я подаюсь навстречу Веспер, чувствую её прикосновение на своей правой щеке, левой рукой обхватываю её за талию – и уже предвкушаю долгожданный поцелуй, но внезапно чутко ловлю её движение и неосознанно копирую. Мы останавливаемся, хотя внутри меня бушуют не нашедшие выхода эмоции, захлёстывающие меня волнами фрустрации.
Но я не тороплюсь отчаиваться. Чуть нахмурившись, я пристально вглядываюсь в лицо Веспер – нас разделяют каких-то два дюйма – и с торжеством замечаю, что это лишь игра. Что ж, я весьма и весьма впечатлён. Усмехнувшись, я чуть поворачиваю Веспер так, что она упирается спиной в высокий прилавок, и, нависая над ней, медленно, томящее медленно сокращаю расстояние между нами. По крайней мере, внутренне я ощущал время именно так, потому что каждое мгновение сдерживания страстного порыва давалось мне с большим трудом, хотя отсрочка и доставляла какое-то мазохистское наслаждение. В реальности же, пожалуй, разделявшая нас дистанция была сокращена до минимума за пару секунд.
Но ни скорость приближения, ни отсрочка не имели никакого влияния на качество поцелуя. Казалось, не только весь сегодняшний день, но вся моя предыдущая жизнь вела меня к этому кульминационному моменту. Казалось, я был рождён, чтобы оказаться в объятьях Веспер и забыться, целуя её. Забыться в странных образах моего воображения, где только мы вдвоём – немного другие, в других обстоятельствах, в другом времени, переплетены так тесно, что практически образуем единое целое.

Adam: When you separate an entwined particle and you move both parts away from the other, even at opposite ends of the universe, if you alter or affect one, the other will be identically altered or affected.

– Бранд?
Не знаю, сколько времени прошло, но его было отнюдь не достаточно, чтобы вдоволь насладиться единением.
Я неохотно узнал голос дяди и ещё более неохотно оторвался от Веспер, распознав его шаги на втором этаже. Я снова сделал Веспер знак молчать, надеясь, что, не получив подтверждения моего присутствия, Беренгар вернётся к своему традиционному засыпанию над газетой перед камином или, чёрт побери, любым другим делам, – но было слишком поздно: он уже спускался по лестнице.
– Бранд, что это ты тут делаешь? – по левую сторону от меня послышался лукавый голос дяди. Мне не нужно было поворачиваться к нему, чтобы представить его добродушно-насмешливое выражение лица и самодовольство от прерывания интимного момента.
– Помогаю Веспер искать палочку, – я звучал скорее вопросительно, и слегка севший голос не придавал мне правдоподобия. Я наконец повернулся к дяде, взглядом умоляя его поскорее исчезнуть с минимальным вкладом в сложившуюся ситуацию. Но тщетно: дядя искренне наслаждался моим унижением.
– У неё во рту?! – притворно-возмущённо потешался дядя. – Впрочем, мне нравятся твои методы. Помощь не нужна?
– Нет, спасибо, дядя. Я справлюсь, – сердито процедил я сквозь зубы, взглядом передавая ему, что, если уж я не могу причинить ему боль силой мысли, я сполна поквитаюсь с ним позже. Я видел, что дядя понял моё сообщение, но не воспринял всерьёз, а потому ещё подлил масла в огонь:
– Веспер, дорогая, – ласково обратился он к Веспер, которую я  даже не думал выпускать из своих объятий, – если тебе понадобится компетентная помощь, я буду у себя.
На этом, беспечно насвистывая, он удалился, оставив меня сгорать от унижения и жажды мести. Я убрал руки с талии Веспер и упёрся ими в прилавок по обе стороны от неё: я чувствовал, как в моих руках сосредоточился гнев, как он требовал выхода в разрушении, а потому не мог рисковать его непосредственной близостью к Веспер. Мне не хотелось отстраняться, однако было очевидно, что момент упущен. С раздражением стукнув кулаком правой руки по столешнице, я с силой оттолкнулся и вырвал себя из пленительной близости Веспер.
Пока я не успел подавить свой отнюдь не привлекательный насильственный порыв, я избегал смотреть на Веспер и потому отвернулся к полкам за моей спиной, где хранились недавно изготовленные палочки, которым уже не оставалось места на стеллажах. Мой взгляд упал на футляр с противоречивой палочкой, которая, как сказал мне дядя с насмешкой, никогда не найдёт своего волшебника. Не знаю, о чём я думал, когда изготавливал эту палочку; не знаю, на что я надеялся сейчас, предлагая её Веспер.
– Ива и коготь грифона, 10 2⁄3 дюйма, очень гибкая и прочная, – объяснял я, распаковывая палочку на прилавке. Это не было строго обязательной процедурой, но я всё так же не хотел смотреть на Веспер, опасаясь увидеть насмешку.

Whatever it is that moves in us –
It's starting to feel a lot like love.
Веспер, моя милая славная Веспер!
Мой гнев поглощает меня всего, и я на мгновения забываю о тебе – непредсказуемой, независимой, непостижимой. Я самонадеянно и слепо полагал, что ты отреагируешь на моё унижение так же, как я; я глупо поддался убеждению, что, осмеянный моим дядей, я больше не буду тебе нужен ни как мастер волшебных палочек, ни … кто бы то ни было.
Моя гордость была уязвлена не столько самими насмешками, но тем, что при них присутствовала ты, и я настолько не мог вынести даже мысли о том, что, может, ты согласишься с пусть шутливым, но отчётливо прозвучавшим между строк мнением моего дяди, что я ни на что не гожусь и в работе, и в любовных делах, что мне хотелось как можно скорее избавить себя от твоего присутствия, как ни горько для меня было бы расстаться с тобой, когда я только тебя нашёл.
Подумать только! Я чуть было не отказался от тебя из-за своей гордости. И каким же невероятным облегчением было осознать, что ты почувствовала это и не позволила мне совершить, вне сомнения, величайшую ошибку в моей жизни.

– Прости, я не хотела... смеяться, – тихо произносит Веспер совсем близко от меня, а я за краткую паузу перед последним словом успеваю домыслить, что, вероятно, она имеет в виду поцелуй, и, удивившись, что он вовсе не чувствовался так, будто она «не хотела», начать сердиться на ветреность и вероломство женщин. Попался – снова. Веспер продолжала оправдывать свой непроизвольный смех, а я с облегчением позволял благодарности тушить гнев и уязвлённость.
Я совершенно не знал, что сказать и как реагировать в данной ситуации. Я был рад, что Веспер нашла забавным то, что я расценил как оскорбление, пусть и в шутливой форме, и не восприняла слова Беренгара всерьёз, и мне не хотелось ни секунды больше тратить на переживание или обсуждение произошедшего. Кратко улыбнувшись, чтобы показать, что я понял и оценил её слова, но не желал удостаивать ситуацию вниманием, я протянул Веспер ивовую палочку.
В первые секунды ничего не происходит – но и не должно. В исключительных случаях волшебник и палочка узнают друг друга по первому прикосновению, но чаще всего обоим требуется некоторое время, чтобы познакомиться, «взвесить» друг друга и решиться. Кивком я побуждаю Веспер попробовать палочку в действии – и результат превосходит мои ожидания. Не только потому, что Веспер выбрала не просто пустить искры или трансфигурировать что-нибудь, но и тем, как охотно ивовая палочка отозвалась на авантюру Веспер.
Я не знаю, что задумала Веспер на этот раз, но знаю, что ни одно из моих предположений, которые мой разум вырабатывает просто по привычке, не верно. Учитывая её последнюю фразу, я думал, что она могла бы решить скрыть нас от посторонних взглядов – и ушей. Что скрывать, я достаточно сильно надеялся и рассчитывал на продолжение – даже несмотря на то, что мгновения назад старался избегать Веспер.
Под потолком загораются звёзды – по-настоящему волшебные, совершенно завораживающие, и тьма становится проницаемее. Впрочем, этого всё равно не достаточно, чтобы я увидел, услышал или ещё каким-то образом уловил движение Веспер. Я вспомнил книжный магазин – казалось, с тех пор прошли годы, – и астрономический еженедельник в руках Веспер и усмехнулся. Я чуть приоткрыл для Веспер завесу таинства подбора волшебной палочки – и теперь она показывает мне удивительные глубины Вселенной.
– Мне нравится, я беру её, – слышу я как будто бестелесный шёпот совсем неподалёку. Обернувшись, я снова вижу перед собой Веспер, а вокруг нас кромешная тьма. Так и есть. Теперь мы – всё, что имеет значение.
– Ты ей тоже понравилась, – усмехнулся я, обводя взглядом звёзды под потолком. Подобного рода взаимопонимания и волшебного творчества достигают не все волшебники со своими палочками даже после долгих лет совместной деятельности.
– Сколько я тебе должна? – с лукавым огоньком в глазах осведомляется Веспер, и я, среагировав на слова, а не на тон, раздражённо выдохнул и мотнул головой, не веря, что приходится возвращаться к такой будничной проблеме, – не желая к ней возвращаться. Но Веспер быстро прибавила:
– Хотя, знаешь.. Пришли счет мне на дом. Или можешь сам занести как-нибудь, – и не только вернула мне прежнее игривое настроение, но и породила целый сонм идей для осуществления этого плана, о которых вполне можно было догадаться по моей хитрой улыбке.
Теперь, когда мы покончили с официальной частью нашей встречи, я взял Веспер за плечи, отметив при этом, что у неё ледяные руки, и чуть притянул к себе, чтобы впоследствии снова поцеловать; и Веспер охотно подалась вперёд, однако вовсе не за этим:
– Я – Фортуна. Запомни это.
Я, признаться, потерял дар речи и, когда Веспер чуть отстранилась, безмолвно взирал на неё некоторое время со смесью благоговения и недоверия: я не мог поверить, что правильно её услышал или понял. Весь вечер мы – в основном Веспер, конечно, – раздвигали границы дозволенного, рисковали, бросали вызов друг другу и общепринятым правилам. Но этот поступок окончательно и бесповоротно означал, что теперь мы заодно – против всех.
Веспер, очевидно, забавлял мой временный ступор, и её улыбка напомнила мне самому улыбнуться и, жестом приподняв воображаемую шляпу, представиться:
– Трикстер. Приятно познакомиться.
За это Веспер наградила меня удовлетворённой улыбкой и подалась вперёд, чтобы, запечатлев на моих губах невыносимо дразнящий, легчайший из поцелуев, с громким хлопком трансгрессировать.

My God has a need to react, it's as simple as that.
После исчезновения Веспер сотворённая ею кромешная тьма ещё некоторое время рассасывалась, и я не трогался с места, наслаждаясь приятным послевкусием встречи и эмоциональной наполненностью. По мере того, как рассеивалась тьма, рассеивался и туман в моей голове – и я вспомнил: месть!
Полуощупью пробрался я к лестнице, а по ней уже взлетел, перемахивая через две ступеньки за раз.
–  Беренгар! – взревел я больше для эффекта, чем для определения местонахождения дяди. И, хотя я уже не чувствовал прежней злости, он должен был поплатиться за содеянное.
– Какого чёрта?! – найдя дядю в первой же комнате от лестницы, возмущённо-устало вопрошал я. Строго говоря, подобное происходило уже не раз и каждый раз заканчивалось дуэлью. Дядя прекрасно знал, на что идёт, когда насмехался надо мной.
– Всё прошло успешно, я полагаю? – невинно, как ни в чём не бывало, осведомился Беренгар, причём по его тону нельзя было понять, имеет ли он в виду то, чему он непосредственно помешал, или же то, чем я оправдался.
– Да, спасибо, твоими молитвами, – спокойно, но с ощутимой (преувеличенной) злобой отвечаю я и достаю волшебную палочку. Наклоном головы я показываю, что пора перейти от слов к делу, как дядя и сам прекрасно знает, а взгляд мой красноречиво выражает, что это именно он меня вынудил на эти меры.
Дядя, притворно-обречённо вздохнув, нехотя отложил «Ежедневный пророк» и очки и вынул из кармана палочку.
Я нанёс первый удар, разнёсший кресло в пух и прах, а дядя с поразительной для его возраста и телосложения ловкостью нырнул за диван.
– Какого – хрена – только – что – произошло?! – каждое слово сопровождалось ярким лучом заклинания. Дядя слабо защищался, основные его силы уходили на смех. – Как ты вообще, чёрт побери, услышал, что мы там?!  Как долго ты выжидал удобного момента, чтобы всё обломать?!
– Ты забыл снять защитное заклинание, Ромео, – дядя выпрямился во весь рост, и теперь уже мне пришлось уворачиваться от его прицельно пущенного заклятия. Моя первоначальная злость вернулась в удвоенном размере, когда я понял, что сам напросился на насмешки и практически пригласил дядю вторгнуться в нашу с Веспер встречу. – И да, пришлось подождать, – дядя с впечатляющей лёгкостью сопровождал свою речь блестящей атакой, а я был вынужден обороняться – и выслушивать, – пока ты закончишь выпендриваться и поцелуешь бедную девочку наконец. Иначе зачем бы ты тащил её в лавку после закрытия, – Беренгар издевательски подмигнул.
– Ах значит тебе смешно?! – вскипел я, что придало мне ловкости поразить дядю заклятием щекотки такой силы, что он рухнул на пол, содрогаясь в конвульсиях и хохоча до слёз.
– Нет… отчего же… отличный план… Ахахаха прекратиии, – выронив палочку, Беренгар стучал кулаками по полу. Это означало мою победу. Понаблюдав за ним ещё пару секунд, я снял заклятие и протянул ему руку, чтобы помочь встать. В конце концов, это была всего лишь игра: мы оба знали, что мне нужно было выпустить пар и что в реальности я не мог злиться на дядю долго.
Комната была разнесена до неузнаваемости. В центре стены, выходящей на улицу, сейчас красовалась огромная выжженная дыра. Оба кресла разлетелись на кусочки. Книжный шкаф разрублен надвое, а настенные часы расплавлены. Нетронутым, как ни странно, остался только диван. На него я и рухнул с ощущением облегчения и выполненного долга.
– А ты чего расселся?! – Беренгар обрушился на диван рядом со мной и с размаху заехал мне по руке. – А комнату кто будет восстанавливать?
Закатив глаза, я встал и принялся за дело, изредка лениво отвечая на шутки Беренгара о том, что я всё-таки сумел «впарить Веспер одну из своих палочек» и что мне нужно было позвать Веспер в свою комнату, чтобы «показать другую палочку тоже».

What are we gonna do?
We've opened the door, now it's all coming through.
Tell me you see it too.
We opened our eyes and it's changing the view.
В ту ночь мне было не до сна. События прошедшего дня требовали осмысления и, если это было невозможно, прочного запечатления в памяти. Я в подробностях припоминал все слова и движения Веспер, взгляды, улыбки, прикосновения, наш незабываемый поцелуй – и понимал, что мне её не хватает уже сейчас, что отныне я не ощущаю себя целостным, обособленным, замкнутой системной личностью – она вошла в мою жизнь и всего за один вечер стала неотъемлемой частью меня. Я должен увидеть её как можно скорее.
Я старался отвлечься  от навязчивой идеи скорейшей встречи новоприобретённой книгой о маховиках, но и сама книга, и маховики теперь были неразрывно связаны с Веспер. 
В районе двух часов ночи я спустился, чтобы сделать себе чай, и заметил на прилавке забытый Веспер кардиган. Моя одержимость ликующе всколыхнулась во мне: вон он – знак! Ответ на мои раздумья. В последние часы я вёл с собой ожесточённую борьбу: одна – преобладающая – часть меня была за то, чтобы немедля отправиться к Веспер домой и невероятно самонадеянным и наглым образом вторгнуться в её личное время и пространство; другая – и без того безнадёжно уступающая – аргументировала, что это слишком рискованно даже для наших бунтарских отношений.
Что ж, решено.

Я трансгрессировал в некотором отдалении от дома Розье, чтобы никого не разбудить. Ночная прогулка и свежий воздух нисколько не вернули мне здравомыслия; наоборот, они только подстёгивали моё нервное возбуждение.
В школьные годы я довольно часто гостил у Розье, так что был знаком с планом дома, а потому практически без проблем нашёл нужный мне балкон. Оценив расстояние от земли до окон Веспер, я трансфигурировал плющ в верёвочную лестницу и, расставшись с остатками трезвого суждения на земле, начал взбираться. Сумев достичь цели, произведя минимум шума, я спрыгнул с парапета на балкон и уже собирался открыть дверь и войти внутрь, но услышал слева от себя выразительное покашливание.

– Доброе утро, солнышко!
Меня встречает приторно-насмешливый тягучий голос Беренгара.
– Заткнись, – отрезаю я, не чувствуя в себе сил возразить что-то более осмысленное. Я усаживаюсь за стол, а Беренгар в своей неизменно ироничной манере изображает заботу и наливает мне чай.
– Выглядишь паршиво. Тебе плохо спалось? – по особому ударению на последние два слова я окончательно понимаю, что улизнуть из дома незамеченным сегодня ночью, равно как и незамеченным проникнуть в него вчера вечером, мне не удалось. И издевательский сюсюкающий тон Беренгара намекает, что сглупил я опять в чём-то элементарном.
Я упрямо встречаюсь с ним взглядом, пытаясь передать ему, что джентльмен не распространяется о своих победах, так как высказать ту же мысль я был не в состоянии.
– Я надеюсь, всё хорошо прошло? – уже чуть более серьёзно и с более правдоподобной озабоченностью уточнил Беренгар. Этот вопрос оживил мои воспоминания о прошедшей ночи, которые я постарался скрыть, потупив взгляд, однако они захлестнули меня с такой силой, что всё же выразились на моём лице в невольной лукавой улыбке и игривом подёргивании бровей.
– То-то же. Так держать, – воодушевился Беренгар и, перекинувшись через стол, хлопнул меня по плечу, чем нарушил моё нестойкое равновесие и выбил из руки ложечку, которой я размешивал молоко. Когда я наклонился, чтобы её поднять, из моего кармана выпал свёрток.
– Так-так, – заинтересовался Беренгар, – что это у нас такое? – он потянулся, чтобы выхватить у меня свёрток, но я быстро среагировал и отвёл руку.
– Кардиган Веспер, – я ответил достаточно бесцветно, подавленный волной осознания собственной смехотворной забывчивости.
– Фу, извращенец, – Беренгар брезгливо вернулся на своё место. – В моё время у девчонок в качестве трофея таскали нижнее бельё.

После скудного завтрака я вернулся в свою комнату и снова тщетно пытался уснуть. Неужели я всерьёз полагал утолить жажду ночным визитом? Если так, то я просчитался.
Я в наваждении. Я околдован. Я потерял единоличный контроль над своими действиями. Теперь мной движет внешняя сила, притягивающая меня к Веспер. И по всем законам природы должно возникнуть противодействие этой силе, но не возникает, потому что все мои осознанные порывы тоже направлены к ней.
Я закрываю глаза и вижу репродукцию прошлой ночи, слегка искажённую моей памятью, словно диафильм. Сперва меня перебрасывает к моменту, когда я оказался с Веспер на одном балконе, спасённый ею от конфуза.
– Как нехорошо, мистер Макнейр, поздно ночью пытаться проникнуть в комнату молодого человека. Хотите запятнать свою репутацию?
Я слышу свой ответ со стороны и устало-заторможенно думаю, не сглупил ли я.
– Не стоит того, твой брат не так хорошо целуется.
Может, и сглупил, но на исход ночи это не повлияло.
В моей памяти в нарушенном порядке ярко проступают разрозненные моменты, и воспоминания настолько свежи, живы и выпуклы, что, кажется, мои чувства обманывают меня. Должна быть какая-то ошибка в том, что я дома. Это иллюзия, мираж, ведь весь я ещё там, я живу в той ночи, я явственно вижу, слышу, ощущаю её.
Кажется, я всё же начал погружаться в сон, в более глубокие слои памяти, и подсознание выбросило меня в другую ночь, гораздо более отдалённую. Я сам накликал на себя это воспоминание, которое блокировал - более или менее осознанно - всё это время.
Я ведь действительно знал, что Валериус не так хорошо целуется. Впрочем, возможно, в таком моём восприятии вовсе не его вина: огневиски, шок и отсутствие взаимности неминуемо сказались на качестве поцелуя.
Я вздрогнул и проснулся. Вытеснение воспоминания было необходимо, если я хотел сохранить нашу дружбу. Теперь же вместе с воспоминанием о нашем пьяном вечере с Валериусом ко мне вернулись и все прежние переживания по этому поводу. Как от меня скрылось тогда, что Валериус видел во мне не только друга? Сделал ли я что-то, что поощрило его? Пожалуй. Мы были очень близки в то время, и шутки о нашей близости и её возможной романтической подоплёке казались вполне естественными. Как бы то ни было, ответить на чувства Валериуса я не мог, но был сильно к нему привязан как к другу, а потому постарался избавиться от чувства вины и неловкости. Но что же будет теперь? Теперь, когда я вспомнил о чувствах Валериуса, - теперь, когда я сам развил чувства к его сестре. Я медленно открыл уставшие глаза и запустил руки в волосы.
Что ж. Есть только один способ узнать.

– Бранд! Вот так сюрприз! – встречает меня ошарашенный, но обрадованный Валериус.
Я улыбаюсь ему приветливо и по возможности непринуждённо, хотя внутренне я напряжён и ловлю малейшие признаки - сам не знаю, чего я жду и к чему готовлюсь.
– Надеюсь, я не побеспокоил благороднейшее семейство Розье в столь ранний час? – привычно игриво отзываюсь я, впервые, кажется, обратив внимание на то, как общаюсь с Валериусом и испытав неуютное чувство неловкости от самого себя.
– Нет, что ты, ничуть. Проходи, позавтракай с нами, – Валериус невыносимо активен для медлительного невыспавшегося меня, но я стараюсь не подать виду.
– С удовольствием, – ответил я, переступая порог и заодно протягивая Валериусу номер “Ежедневного Пророка”, который я нашёл на пороге смирно ждущим, пока кто-то из семейства впустит его в дом.
Валериус достаточно помпезно оповестил родных о моём приходе и не упустил возможности сострить на счёт Веспер, что впервые бросилось мне в глаза. Я, будучи единственным ребёнком, никогда особенно не интересовался отношениями между братом и сестрой Розье: мне представлялось совершенно естественным, что Валериус всё наше школьное время был сам по себе, а Веспер существовала настолько на периферии его (да и моих в то время) интересов, что ею можно было и вовсе пренебречь. Сейчас, мне казалось, я впервые наблюдаю их в одном помещении, общающимися - насколько это можно назвать общением. Разумеется, собрания Пожирателей Смерти, на которых, как я понимаю, должны были одновременно присутствовать оба, не считаются.
Я неискренне любезничаю с родителями Веспер (а теперь они для меня прежде всего её родители, и на этих обновлённых привычных знакомых мне хочется произвести впечатление - ещё лучшее, чем уже наличествующее), а сам украдкой поглядываю на неё в ожидании реакции. С удовольствием замечаю её замешательство, которое она поспешила замаскировать чашкой чая и отрешённостью, и, сполна удовлетворив любопытство, продолжаю очаровывать мадам Розье комплиментами и крепко жму руку месье Розье.
Пока мне удавалось вести себя естественно, но меня ожидало серьезное испытание: мадам Розье распорядилась, чтобы я присаживался напротив Веспасии (как непривычно было слышать теперь полное имя, когда до меня она - Веспер), что, конечно, было по левую руку от неё самой (и позволяло ей обсуждать со мной Эйвери и Малфоев и как они в последнее время стали меняться не в лучшую сторону), но навело меня на панические мысли о том, что это не случайно и наш секрет может быть преждевременно открыт, если мы не будем осторожны.
Осторожность! Я оставил всякую осторожность уже минут через двадцать после встречи с Веспер, и здравый смысл ко мне едва ли вернётся в ближайшее время.
Впрочем, я совершенно логично, как мне казалось, рассудил, что если раньше мы с Веспер не общались вообще, то сейчас можем вести себя, как вздумается. В рамках приличия, разумеется. Окружающим не с чем будет сравнить наше поведение, а потому я чувствую свободу приветливо улыбнуться Веспер, присаживаясь напротив, хотя и вынужденный подавлять всколыхнувшие эмоции.
– Действительно, доброе, – я посчитал, что не буду слишком рисковать, если задержу свой взгляд на Веспер и позволю себе чуть пофлиртовать с ней на глазах её брата и родителей. Мне невыносимо хотелось ей подмигнуть, но слева я услышал голос Валериуса и понял, что тот обращается ко мне и пора возвращаться.
– Какими судьбами, друг? Что за дело тебя привело к нам с утра пораньше?
– Даже несколько дел, – загадочно отвечаю я, краем глаза отмечая, что эльф-домовик уже материализовал передо мной тарелку с завтраком, приборы и чашку. – Но обсуждать дела до завтрака ведь плохой тон, – хитро добавляю я, небрежным движением расправляя салфетку и опуская её себе на колени. Впрочем, под испытывающим взглядом Валериуса я вынужден был сдаться: из внутреннего кармана пиджака я извлёк маленький свёрток коричневой бумаги, продемонстрировал его Валериусу, демонстративно извлёк волшебную палочку и увеличил свёрток до реальных размеров. Выдержав паузу и пристальный вопрошающий взгляд Валериуса, я нарочито небрежно отвернулся от него и протянул свёрток его сестре:
– Это тебе, Веспасия, – я чуть было не выдал нас обоих, уже привычно сделав ударение на первом слоге. Из-за этого ударения в её имени получилось два, и я прозвучал совершенно как слабоумный – или Малфой. – Ты оставила это вчера в магазине, – добавил я, поспешив исправить впечатление о своей имбецильности. При передаче заветного свёртка мы с Веспер встретились глазами, я не мог не улыбнуться ей, но, буквально кожей почувствовав разочарование и нарастающее недовольство со стороны Валериуса, повернулся к нему с максимально невинным (игривым) выражением.
– Но для тебя, дорогой друг, у меня тоже кое-что есть, – с этими словами я извлёк другой свёрток: перевязанный синей лентой и содержащий обломки кипарисовой палочки Веспер.

Лишь сейчас, сидя рядом с Валериусом, я начинаю инстинктивно чувствовать, что я основательно влип. Определённо не стоило в моём нынешнем состоянии принимать какие-либо решения и особенно не стоило заявляться сегодня в дом Розье. Я переоценил собственную хитрость и, очевидно, недооценил проницательность Валериуса. По крайней мере, на данный момент когнитивные способности Валериуса нисколько не скомпрометированы, чего нельзя сказать о моих. И своим присутствием, своим поведением я ставлю нашу с Веспер тайну под угрозу.
Или же я хочу, чтобы нашу тайну раскрыли? Может, за этим я и пришёл сюда? Может, я намеренно рискую? Проверяю себя и Веспер: способны ли мы так же хорошо сохранять хладнокровие в присутствии друг друга?
Оправданно ли наше негласное доверие друг другу? Я проверяю окружающих: насколько они внимательны к деталям и чувствительны к динамике отношений? Как они отреагируют, если узнают? Как отреагирует Веспер, если поймёт, что я веду игру не только против всех, но и против себя – нас – тоже?
Но не стараюсь ли я, кроме всего прочего, испытать Валериуса, заигрывая сейчас с Веспер у него на глазах? Не хочу ли я вызвать у него ревность и таким образом догадаться о его чувствах – и, догадавшись, не хотел ли я его чувства задеть? Не в этом ли цель моего визита: дать понять Валериусу, что помню о том поцелуе в школе, и показать, что с тех пор для меня ничто не изменилось?
Но для чего я тогда заигрываю с ним? Я ощущаю, что не совсем привычно общаюсь с Валериусом, более развязно, чем обычно. Хочу ли я таким образом его наказать за – ещё не доказанные – чувства которые мне? Или же тем самым я хочу вызвать ревность Веспер?
Я не в ладу сам с собой и не ведаю, что творю.

Шутливое ревнивое «зато» Валериуса льстит моему подсознательному желанию нравиться, которое, судя по всему, и диктует мне сейчас, как себя вести. Прежде чем успел обдумать адекватную реакцию, я улыбнулся Валериусу, как если бы хотел сказать, что, конечно, его подарок с ленточкой, иначе и быть не могло, а где-то на периферии сознания голос разума тщетно призывает капитулировать, пока всё не зашло слишком далеко и я не скомпрометировал себя и Веспер. Но я не прислушиваюсь к нему. Опасная игра влечёт меня за собой, течение её пока не бурное, но я и не думаю сопротивляться.
Веспер не открыла свёрток, но верно угадала его содержимое. Я коротко кивнул в знак того, что благодарность принята, и решил не отвечать ничего про позднее время и закрытие лавки. Возможно, это голос разума сумел до меня докричаться: пока моя память полна ярчайших воспоминаний, может быть сложно открыто солгать и не выдать себя жестом или взглядом.
Мадам Розье положила свою ладонь на моё предплечье и чуть надавила, что, разумеется, было лишь выражением благодарности – которую она не успела высказать, прерванная Валериусом, – но этот простой жест, усиленный его словами об опрометчивости, навёл меня на мысль, от которой я едва не вздрогнул. Мне с большим трудом удалось сохранить учтивую, услужливо-снисходительную улыбку, спрятав подступающий приступ паники в кокетливо-смущённо опущенном взгляде. Чёрная метка! Я становлюсь параноиком на фоне недосыпа и секретности? Едва ли. Дальнейшие слова Валериуса о плечах лишь усиливают мою подозрительность.
Не в силах долее сопротивляться нарастающей тревоге и желая найти подтверждение или опровержение моих опасений на лице Валериуса, я перевёл взгляд на него – выразительно вперившегося в Веспер – и затем, инстинктивно последовав за направлением его взгляда, – на неё. На щеках Веспер проступил едва заметный, явно изо всех сил скрываемый румянец. Мне стало казаться, что мы загнаны в угол, мы раскрыты, сейчас либо сдаваться, либо нападать.
– … когда погода столь обманчива.
Боковым зрением я улавливаю взгляд Валериуса, направленный на меня, и в некотором замешательстве оборачиваюсь к нему - и весьма вовремя, потому что, также распознавшая намёк, Веспер подняла взгляд и мы бы неминуемо встретились глазами и выдали себя.
Кратчайшего взгляда на Валериуса было достаточно, чтобы моя тревога из-за излишней проницательности друга сменилась снисходительной весёлостью от его сцены ревности. С шутливой строгостью я сдвигаю брови и, чуть склонив голову, кладу руку на плечо Валериуса, словно бы удерживая его таким образом от дальнейших упрёков в сторону сестры.
– Ты слишком суров, Вэл, – примирительно, но с ноткой укора возражаю я, улыбаясь.  – Позволю себе заметить, что вчера погода была к Веспасии весьма благосклонна.
Я слегка выделил последнее слово, буквально посреди слова поменяв своё решение. Сначала, раззадоренный ревностью Валериуса, я хотел как можно очевиднее ему намекнуть на произошедшее между мной и Веспер, но вовремя одумался. Не столько потому, что решил пощадить его чувства: я скорее хотел вдоволь насладиться игрой в кошки-мышки с двусмысленными выражениями и не-выражением своих чувств. В этот момент, кажется, я окончательно проснулся.
А тем временем Валериус –  то ли вдоволь наглумившись над Веспер, то ли вняв моей игривой попытке их примирить (и заодно разрядить обстановку, так как его очевидные намёки заставили напрячься даже старших Розье) – развернул свой свёрток с обломками палочки Веспер.
– Бедняжка Веспер! Неужели ты решила, что новая палочка поможет тебе победить меня? Потрясающе! Бранд, она пришла к тебе с уже разломанной палочкой? Или произвела сей акт чудовищного вандализма в святая святых лавке Олливандера?
– В святая святых, – подтвердил я наигранно-обречённо, словно Веспер в очередной раз провинилась и я, декан её факультета, в очередной раз вызвал её родителей в Хогвартс. Впрочем, для «декана» я вёл себя слишком отрешённо и невозмутимо, почти беспечно. Для большего эффекта я отпил чаю, словно распитие чая занимало меня больше, чем сложившаяся ситуация. Пожалуй, так я защищал от Веспер то, что этот её акт вандализма меня действительно шокировал. – Ещё никто не вёл себя так плохо в лавке Олливандера, – выразительный взгляд в сторону Веспер, и изначально притворно-строгий тон сменился на неироничное восхищение. И мне несколько странно, что Валериус не разделяет моего изумления от вида переломленной палочки. Словно сам он мог бы с той же лёгкостью, какую вчера продемонстрировала Веспер, сломать свою. Легче сломать собственную руку.
Я чувствую в упоминании червивого яблока нерассказанную историю или как минимум их общую шутку, в которую я не посвящён, однако полагаю мудрым не вмешиваться и не переспрашивать, а потому продолжаю пить чай – ровно до того момента, как в нескольких дюймах от моего лица стремительно пронеслась волшебная палочка моего изготовления: Веспер, очевидно, решила, что действие красноречивее слов, а магическая дуэль куда эффективнее вербальной. Я рефлекторно резко поднял глаза, готовый реагировать на меняющуюся ситуацию, в то время как Валериус и глазом не моргнул. Вероятно, подобное происходит не в первый раз и общение брата и сестры Розье всегда потенциально взрывоопасно.
Что ж, тем увлекательнее.
А меж тем Веспер и Валериус и впрямь условились о дуэли после завтрака. Надо сказать, перспектива увидеть их во взаимодействии на тренировочном корте настолько же взволновала меня, сколько и встревожила. Но пытаться воспрепятствовать поединку было бы подозрительно с моей стороны, поэтому я позволил себе с кажущейся беспечностью отозваться на предложенный Валериусом тренировочный зал:
– Я надеялся, что ты это предложишь, дорогой друг. Я как раз рассчитывал пронаблюдать за работой своего творения, – и убедиться, что не допустил ошибки в изготовлении и подборе, но об этом я, конечно, умолчал.
Излишне воинственный настрой Валериуса несколько беспокоил меня: если Веспер проиграла ему вчера, будучи, как я предполагаю, на вершине своих физических и ментальных способностей, то не ждёт ли её ещё более мучительное поражение сегодня – с «необъезженной» палочкой и после бессонной ночи? Конечно, я ощущал собственную вину в последнем. Но даже если не брать это в расчёт, мне хотелось защитить, оградить её от (удивительной для меня) агрессивности её брата.
Конечно, я понимал, что вряд ли мне удастся что-то предпринять в условиях поединка Валериуса и Веспер: встревать в дуэль я точно не собирался, но надеялся, что хотя бы моё присутствие положительно скажется на благоразумии и милосердии моего друга. С другой стороны, я, разумеется, догадывался, что скорее всего моё присутствие если как-то на него и повлияет, то лишь усугубит положение.
Но и воздержаться от участия уже поздно.
– Друзья, – обратился я к Валериусу и Веспер, – мне не терпится понаблюдать за вами в действии. Право, предвкушение столь волнующе, что я не могу больше съесть ни кусочка, – я практически кожей ощущаю  лицемерную маску на своём лице, я слышу свою неискреннюю речь и ощущаю тошнотворную приторность в горле. Мне хотелось бы верить, что я веду себя так лишь в присутствии старших господ Розье, но правда в том, что эта социально угодная персона настолько приросла ко мне, что стала моим лицом в любом малознакомом обществе и лишь в общении с некоторыми я чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы не прикрываться ею. – Поэтому – если мадам и месье Розье не возражают, – льстиво-учтивый кивок в сторону каждого из вышеназванных, – я предлагаю безотлагательно отправиться в тренировочный зал.
На последних словах я отваживаюсь на несмелый взгляд на Веспер, которая знает меня другим. Мне хотелось в кратком взгляде передать ей, что мне самому глубоко отвратительно моё нынешнее поведение и что я надеюсь, что она понимает, что это лишь притворство и игра на публику.

Веспер ответила на мой несмелый объяснительный взгляд – взглядом, заряженным, буквально бурлящим эмоциями, которые я не смог расшифровать. Я хотел было – всё так же на уровне зрительного контакта – переспросить, всё ли в порядке, но Веспер оборвала наш и без того хрупкий и ненадёжный канал связи.
Дальнейшие её слова и действия лишь больше сбили меня с толку, что отчасти неосознанно отразилось на моём лице, однако затем, заметив, что моя растерянность рифмуется с реакцией месье Розье и даже равнодушие Валериуса смотрится уже не так правдоподобно, я позволил себе встретиться глазами с каждым из них. Между нами, вставшими проводить даму в соответствии с этикетом, возникло безмолвное понимание: «Женщины!» – в мысли этой было столько же восхищения, сколько и отчаяния когда-нибудь уразуметь, чем же они руководствуются.
Не удивлена была лишь мадам Розье, мирно продолжавшая трапезу, словно ничего из ряда вон выходящего и не произошло. Впрочем, вероятно, так оно и было в этой семье, и я не премину взять это на заметку.

Я не лукавил, когда говорил, что не могу больше съесть ни кусочка: аппетит действительно покинул меня. Не могу точно припомнить, в какой момент это произошло. До или после моей панической вспышки, когда я думал, что Валериус раскрыл нас? Или же ещё раньше, когда я вскрыл собственное  желание нравиться Валериусу и нежелание при этом отвечать ему взаимностью? Или позже – когда соскользнул в привычную роль приемлемого светского собеседника? Или только сейчас, когда у меня и вовсе пропало настроение продолжать эту игру, как только Веспер удалилась?
Моим инстинктом было бы последовать за ней – чтобы объясниться, сжать в объятиях, поцеловать et cetera, однако я призвал все свои силы и не тронулся с места. Я заставлял себя собраться с мыслями и вести себя адекватно ситуации. Я мог выглядеть рассеянно: по информации присутствующих, я никогда толком не знал Веспер, а потому вполне мог удивляться вспышкам её темперамента. Сейчас, однако, настало время прийти в себя, перестать гадать о её мыслях и мотивах и обратить чуть больше внимания на присутствующих.
Валериус демонстративно закатил глаза и опустился на своё место, как только Веспер вышла из комнаты, что было для меня сигналом последовать его примеру. К любезно предложенному мне завтраку я не вернулся, однако больше не позволял себе выглядеть так, словно ещё не переработал разворачивавшийся минуту назад конфликт, хотя мысли мои, конечно, норовили вернуться к Веспер и порывались бежать за ней по коридору, следить за ней, угадывать её дальнейшие действия.
Когда домовой эльф подоспел убрать мою тарелку, Валериус тем же брезгливым жестом швырнул ему свёрток с обломками палочки и приказал избавиться от этого мусора. Что за семейство – эти Розье! Никогда прежде я не сталкивался с подобным небрежением к волшебным палочкам. Или это лишь кажимость? Защита от выражения привязанности какого бы то ни было сорта, чтобы представляться неуязвимыми?
С другой стороны, одёрнул я себя, этого следовало ожидать. Что ещё оставалось Валериусу делать с недееспособной палочкой? Восстановить её нельзя – по крайней мере, не до полного рабочего состояния. Сентиментальность моему другу также не свойственна, и, очевидно, хранить палочку как трофей, как доказательство его превосходства он не стал бы, даже если бы палочка была целой и отлично функционирующей – и тем более теперь, когда трофей преподнесён ему с такой дерзостью и таким вызовом.
Тем не менее, безжалостность и Веспасии, и Валериуса к ценному магическому артефакту явно давала мне понять, что и мне нужно быть начеку.
Эта мысль – даже более, чем отсутствие Веспер, – отрезвила меня и привела в чувства. Впредь буду осмотрительнее.

Моя новообретённая осмотрительность, даже недоверчивость, однако, не проступает на поверхности и нисколько не влияет на моё обращение со старшими Розье. Я полагал, что разумнее позволить себе отвлечься от произошедшего и грядущего светскими разговорами, а также пока не контактировать с Валериусом – во-первых, позволив ему в его собственном темпе завершить трапезу и погрузиться в необходимую гибернацию перед поединком, а во-вторых, всё ещё опасаясь углубить тем самым яму, что я и так себе рою.
Когда кофе допит, а угнетающе неуклонный спад спроса на исчезающие шкафы обсуждён, мы с Валериусом наконец поднимаемся из-за стола, я благодарю господ Розье за приём, и мы не торопясь удаляемая в сторону тренировочного корта. Мне было неловко наконец остаться с ним наедине, и я буквально ощущал, как тема Веспер, не выведенная из моей системы, пульсирует и требует вербализации. Насколько Валериус хороший легилимент? Мне не хотелось знать. Пытаясь скрыть неловкость, для которой у меня не было бы достойного лживого объяснения, если бы мой друг её тоже почувствовал, я заговорил о квиддиче, который мы оба любили ещё с Хогвартса. Обсуждение квиддича, хотя и не такое оживлённое, как бывало, всё же несколько стабилизировало атмосферу между нами и напомнило мне, почему мы с Валериусом считаем, что мы друзья.
Однако мои старания уравновесить Валериуса ни к чему не привели: стоило нам ступить на открытую площадку корта, в его поведении снова стали чувствоваться нервное возбуждение и желание себя показать. Движения его стали резче, улыбка на губах острее и опаснее, а в глазах читалась жажда мести. Я с неприкрытым беспокойством взглянул на друга, однако рассудил, что я бессилен как-то повлиять на него сейчас.
В таком случае – меняю тактику.

– Я уверен, Вам хорошо знакомы правила магической дуэли, – начал я, выходя на в центр корта, заложив руки за спину, словно важный занудный профессор, – но всё же считаю нужным напомнить, – я резко развернулся на каблуках лицом к дому Розье, – что Высшие заклятия запрещены, – Валериус, – выразительный и уже не кокетливо строгий взгляд в сторону друга, любившего невербальным Империусом подчинить себе волю соперника и таким образом одержать быструю, но грязную победу. – Мы начинаем с двадцати шагов, – я сделал шаг назад и отметил место, где стоял мгновение назад, как исходную точку. – Физический контакт запрещён. Поединок продолжается до тех пор, пока один из участников не одержит безоговорочную победу, либо пока один из участников не выберет добровольное поражение, либо пока судья – то есть я – не остановит поединок, – в течение своей речи я попеременно обращался то к Валериусу, то к Веспер, и по её окончании ещё раз повернулся к каждому из них, чтобы выяснить, согласны ли они с условиями. Так как возражений не последовало, я продолжил:
– А теперь прошу вас предоставить палочки на проверку.
Это не было строго необходимо, но, кроме того, что я вошёл во вкус и, будучи властным распорядителем, хотел соблюсти все правила, мне также хотелось улучить момент наедине с Веспер. Меня всё же непреодолимо к ней тянуло, и моя осмотрительность охотно уступила уговорам одержимости: ничего страшного или, по крайней мере, непоправимого от короткого разговора не произойдёт.
Я начал с Валериуса. На отметке в десять шагов от центра мы встретились и он передал мне палочку для инспекции.
– Остролист и жила дракона, 13 дюймов, – за неимением под рукой лупы, я обследовал волшебную палочку Валериуса сквозь призму своих трансфигурированных тёмных очков, – весьма жёсткая и прочная. Прекрасный союз, – с невольным восхищением был вынужден признать я. – Fere Conjiste, – из палочки Валериуса вырвалась струя огня такой силы, что я непременно поджёг бы верхушку ближайшего дуба, если бы вовремя не перенаправил её строго вверх. – Впечатляюще, – прокомментировал я, вырисовывая огненные фигуры в воздухе, а затем, не удержавшись, «Вэл ест червей», на свой риск предположив содержание отсылки к червивого яблоку. – В весьма приличном состоянии. Отлично подошла бы для чистки магловского дымохода, – весело добавил я, возвращая палочку Валериусу. – Около века назад эти недоразвитые существа именно так и использовали остролист, – вещал я уже по пути к центру, видимо, желая заполнить неловкую паузу и в последний раз попытаться разрядить обстановку. И, очевидно, не в последнюю очередь – чтобы произвести на Веспер впечатление своей эрудированностью. – А ещё раньше использовали как рвотное и слабительное. Идеальная для тебя палочка, Вэл, – усмехнулся я через плечо.
Отмерив десять шагов в другую сторону от центра, я наконец встретился лицом к лицу с Веспер и почувствовал, как мой желудок сделал сальто. Я стоял спиной к Валериусу, а потому мог не переживать, что с меня мгновенно спала моя претенциозные маска: я чувствовал, как улыбка стала менее широкой, зато более искренней, и буквально ощутил жар и напряжение в глазах, старавшихся вобрать в себя образ Веспер как можно прочнее, следить за её движениями и мимикой как можно тщательнее, проникнуть сквозь её внешнюю защиту к её мыслям.
– Не стоит, Бранд. Ты же лучше меня знаешь, что с палочкой все в порядке, – вполголоса сказала она, прежде чем протянуть мне палочку.
Я улыбнулся уголком рта и продолжил в своё прежней манере, чтобы не возбудить подозрений Валериуса, взгляд которого я ощущал своей спиной:
– Ива и коготь грифона, 10 ⅔ дюйма, гибкая и прочная – и ещё такая свежая, что поможет при простуде, – я решил не продолжать, рассудив, что не стал бы подшучивать над малознакомой мне сестрой друга, как подшучиваю над ним самим. – Вы отлично подходите друг другу. И отдельный комплимент мастеру: я бы сам вряд ли смог лучше, – я не удержался от лукавой улыбки. Я до нынешнего момента не знал, каким заклинанием проверить действие палочки, но мои последние слова оживили воспоминания и подали мне идею:
– Tenebres, – и вокруг нас всё снова погрузилось во тьму. Не знаю точно, на какую площадь распространилась моя тьма, но в сущности это было не важно: главное, что мы изолированы от внешнего мира на несколько мгновений. – Flamma, – холодный мерцающий свет на моей ладони озарил лицо Веспер, всё так же близко стоявшей ко мне. – Silentium, – одними губами произнёс я, обеспечивая нам ещё и полную звуковую изоляцию. – Палочка в порядке, вне всякого сомнения. Я только хотел удостовериться, что всё в порядке с тобой.
Я заметил, что взгляд Веспер несколько потеплел – возможно, против её собственной воли, и, чуть нахмурившись, добавил:
– Нет, не «только». Я бы очень хотел тебя поцеловать, но, боюсь, не смогу вовремя остановиться. Поговорим после твоей блистательной победы, – я подмигнул Веспер и на том собирался закончить с подбадриваниями перед поединком.

Отредактировано Hildebrand Macnair (2017-10-11 07:11:06)

Зачем я затеял эту игру? Зачем поддержал дуэль? Разве не мог я старомодно, но безопасно пригласить Веспер на свидание?
Нет, не мог, – отвечу я сам себе чуть позже. Безопасно – не наш формат.  Безопасно – скучно. Я не осудил бы Веспер, если бы после традиционного приглашения на будничное свидание она потеряла всякий кто мне интерес. Я бы и сам потерял.
Совсем другое дело – рисковать, играть друг с другом и окружающими, постоянно на грани фиаско или триумфа. Я полагаю, что именно поэтому мы сумели сблизиться так сильно меньше, чем за сутки. Мы совершили гигантский скачок от недоверия практически полных незнакомцев к сообщничеству, надсознательной глубинной верности друг другу.

Однако в попытках вернуть себе доверие Веспер я забывал оглядываться на прозорливого Валериуса. Я уже неоднократно за сегодняшнее утро отмечал, что имею тенденцию недооценивать его внимательность и проницательность, но вместе с тем я, очевидно, также имел тенденцию забывать собственные выводы - в погоне за приязнью Веспер. Глупец. Преследуя одновременно две цели, я постоянно упускал из виду то одну, то другую, и спешно и неловко, возвращаясь к исходной, старался не потерять достигнутое на каждом из этапов. Возможно, это удалось бы мне, не будь я эмоционально вовлечён и/или физически и ментально несколько ослаблен бессонной ночью, но сейчас – очень маловероятно. Я не могу выиграть обе битвы. Я не смогу завоевать Веспер и при этом сохранить Валериуса. Я должен выбрать.

Я осознаю это, следуя за пределы корта, чтобы объявить начало поединка. Валериус прорвал нашу с Веспер защитную завесу и вместе с ней мою блаженную иллюзию незаметности и безнаказанности. Очевидно, моё сознание помутилось, когда я приблизился к Веспер, но сейчас, вместе с тем, как мы снова оказались на залитой солнцем площадке, ко мне пришло ясное осознание, как подозрительно выглядели мои действия. В первое мгновение страх сковал моё сердце, и я даже перестал дышать, ожидая, что произойдёт дальше. Я ожидал заклятия в спину или гневной тирады, но их не последовало.
– Я вам не помешал?
Я слышал в голосе друга сдерживаемый  гнев: он всё понял, нет смысла лукавить и увиливать. Смущаться, пытаться свести всё к шутке – значит признать свою вину. Но я не чувствовал за собой вины. Мы пойманы – но я больше не чувствую себя в ловушке.
Без лишних слов я отдал Веспер её палочку и обернулся к другу, чтобы встретиться с ним взглядом: спокойно, уверенно, с некоторым вызовом его негодованию – и чуть с удивлением от его столь бурной реакции. Одним взглядом я старался передать ему: «Да, ты прав в своих догадках, но нет причин гиперреагровать», но Валериус слишком быстро отвернулся, чтобы я смог оценить, насколько он меня понял.
Достигнув края корта, я повернулся спиной к дому Розье, поочерёдно встретился глазами с дуэлянтами – те кивнули мне в знак готовности – и, вынув собственную палочку из рукава, снопом красных искр открыл поединок.

В то же мгновение каждый из Розье выпустил по заклятию в сторону другого, очевидно, чтобы не позволить другому с самого начала завладеть инициативой. Заклятия были отражены, и второе и третье пущены в сторону противника без малейшего промедления. Розье наращивали темп поединка с пугающей ожесточённостью. Я вспоминал собственные тренировки с Валериусом: в них было очевидно, что мы красуемся друг перед другом, практикуем наиболее сложные и амбициозные заклятия, чтобы показать изобретательность и магическую силу. Здесь же я видел не столько демонстрацию магических способностей, сколько противостояние сил воли: совершенно отчётливо чувствовалось, что каждый стремится прежде всего сломить дух соперника. В бесстрашии и отчаянности, в азарте, с которым сражались брат и сестра Розье, чувствовалась не столько увлечённость схваткой и искусством дуэли, сколько личный мотив. Принципиальной здесь была личность противника. Зрелище это одновременно внушало мне страх за жизнь и здоровье каждого из них, но и искреннее восхищение. Что скрывать, они были превосходными дуэлянтами.

Схватка продолжалась уже некоторое время, и оба Розье потерпели различные, но пока не опасные для жизни увечья. Как бы увлечён происходящим я ни был, я не забывал анализировать ущерб, который они наносили друг другу и окружающему пространству, чтобы вовремя остановить поединок. Однако я всё же надеялся, что мне не придётся вмешиваться.
Веспер поразила Валериуса заклятием неудержимого смеха, и я усмехнулся, припомнив, как сам только вчера победил Беренгара заклятием щекотки. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы на том очень символично завершилась и эта магическая дуэль, но этого не произошло. Пересилив рвущийся из него вынужденный, пугающе бесчувственный смех, Валериус заставляет Веспер уворачиваться от колебаний земли и прыгать в сторону, а сам поражает её, не успевшую ещё оправиться, заклятием страха. Эдакая месть за безудержный беспричинный смех – немотивированным парализующим страхом.
Это, конечно, жестокий ход, но очень красивый с точки зрения стратегии, и я не мог этого не признать. Я взглянул на Валериуса, так и не выбрав для себя, сержусь на него за выбор такого мучительного заклятия, которое до пришествия к власти Тёмного Лорда едва не ставили в один ряд с запретными, или аплодирую ему за такой красивый шах и мат.
Но Валериус и не думал объявлять свою победу. Я видел в его ухмылке и жадном блеске в глазах, что он ещё не наигрался. Мне было очевидно, что Веспер уже не сможет самостоятельно или при помощи магии побороть охвативший её ужас, а значит продолжать поединок смысла нет.
Смысла нет, если только не вдоволь поиздеваться над жертвой.

Это желание, судя по всему, и руководило в данный момент Валериусом, потому что он не спешил отпускать Веспер из плена её худшего кошмара.
Нахмурившись, перевожу взгляд снова на Валериуса, ожидая, что сейчас, вот-вот он остановится.
Но он не останавливается. Вперив полный злорадного превосходства взгляд, он лишь усиливал действие заклятия. Я медлил, не в силах понять происходящее и объяснить для себя поведение друга. Я заметил, что лицо Веспер налилось кровью от напряжения, а глаза её покраснели и увлажнились, и посчитал, что она старается силой воли освободиться от наваждения.
И только когда её рука потянулась к горлу, мне стало очевидно, что то были симптомы удушья.
– Involio Magicus!
Прежде, чем мысль о первопричине пришла в мою голову, я воздвиг защитную магическую стену ровно по центральной линии корта, обрывая таким образом действие заклятия. Было ли удушье вызвано панической атакой  или же другим заклинанием Валериуса, я не знал и не хотел думать, но очевидно было, что действие чар необходимо было немедленно прекратить. Судя по всему, в желании скорее облегчить страдания Веспер я перестарался, и Валериуса отбросило назад силой противодействия наших заклятий, но я посчитал, что сейчас моя помощь скорее нужна Веспер. Впрочем, тянет меня к ней, разумеется, не только и не столько чувство долга.
Веспер, до того стоявшая на коленях, сейчас упала на спину без сил, и дыхание её всё ещё было слабым и прерывистым.
– Всё хорошо, всё закончилось, я рядом, – не вполне отдавая себе в этом отчёт, твержу я, одной рукой убирая влажные волосы с её лба, а другой пытаясь прощупать пульс на её запястье.
Мои слова, конечно, ни к чему не приводят, и я прибегаю к помощи Anapneo, чтобы очистить дыхательные пути. К моему облегчению, это помогает, и дыхание Веспер нормализуется.
Веспер попыталась что-то сказать, но я призываю её к молчанию. Вероятно, потому, что я не знаю, что сказать. Я сумел сохранить спокойствие и трезвость разума в ситуации опасности, но сейчас, когда она как будто миновала, мной овладела злость и досада. Даже несмотря на то, что я не верил до конца, что жизни Веспер всерьёз что-то угрожало, я раздражён, что до этого вообще дошло. В произошедшем я виню исключительно себя. Как я мог это допустить?! Разумеется, брат и сестра могли бы сцепиться и без моего участия, но моё присутствие определённо катализировало их конфликт.
Веспер пытается приподняться, но я прошу её не вставать. И тут я понимаю, что стало неспокойно тихо, что Валериус подозрительно долго не даёт о себе знать. Прежде чем какая-либо объяснительная теория успела зародиться в моей голове, я резко оборачиваюсь – чтобы обнаружить Валериуса лежащим без сознания рядом с деревом, которое, судя по всему, преждевременно остановило его полёт.
– Твою мать, – ругаюсь я вполголоса, бегом устремившись к другу. Я был уверен, что Валериус сгруппируется и приземлится без малейших повреждений – как он это делал всегда, и совершенно не переживал за него. Сейчас я корю себя за это: пронаблюдай я за траекторией его полёта на секунду дольше, я бы понял, что столкновение неминуемо, и замедлил падение при помощи заклятия Extomomentum. Но нет. Теперь мне придётся объяснять их родителям, что за одно утро пострадали оба их отпрыска и виноват в этом только я.
– Rennervate! – заклинанием привожу Валериуса в сознание. – Что же ты натворил, – я звучу устало и несколько обеспокоенно, пока не даю Валериусу закрывать глаза и проверяю реакцию зрачков на свет. Валериус пытается убрать мои руки от себя, но я нетерпеливо обрываю его:
– Вэл, лежи спокойно, ради Мерлина! Посмотри на меня, – Вэл нехотя открывает глаза, и я вижу упрямство и неприязнь в его взгляде. – А теперь следи за пальцем, – я даже рад этой процедуре. Мне совсем не нравится быть концентрацией недружелюбных чувств Валериуса. – Голова не кружится? Не тошнит? Болит что-нибудь? – на мой непрофессиональный взгляд с ним всё как будто бы в порядке, но его упрямое мычание вместо ответов и избегание зрительного контакта беспокоят меня. – Вэл, тебе бы прилечь, – слышу сопротивление в его «м-м» и меняю заботливый тон на строгий, – Вэл, тебе нужно прилечь. Так что либо позволь мне помочь тебе, либо я буду вынужден тебя обездвижить и отправить в твою спальню.