RE:WIND

Объявление

сюжет игры

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » RE:WIND » Silencio » This is war


This is war

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

Время и место:
10.08.2023. Айриш Холл - поместье старших Малфоев под Дублином.

Действующие лица:
Дафна Нотт, Люциус Малфой, NPC - Сандра Шминкс.

События:Иногда внезапные властители, вышедшие "из грязи в князи", настолько входят в свою роль, что не могут уже добровольно прекратить упиваться своими полномочиями. Народу кажется: последние капли крови сейчас будут поглощены; народ ропщет, но ему не хватает зачинщика, не хватает того, кто покажет пальцем и крикнет: "Вот ваш враг!" И вот тогда приходит черед блюстителям мира и порядка, серым кардиналам правосудия, сделать свой ход; единственной целью их должно стать свержение неправедной власти, заходящей слишком далеко. Это классика жанра, Viva la Vida, Спартак, Марат, февральская революция. Мы ведь оба понимаем, о чем речь, не так ли?

0

2

Я привычным сосредоточенным движением расправляю непонятно откуда взявшуюся складку на моём брючном костюме, слегка нервозно одёргивая пиджак. Я крайнее педантична в выборе гардероба, как и сотрудников, если они безнадёжно испорчены, значит, я списываю их со счетов.
Да что далеко ходить, достаточно вспомнить сегодняшний инцидент на работе, когда один из теперь уже бывших моих сотрудников не понял с первого раза значение фразы «благодарю Вас за проделанную работу и больше не нуждаюсь в Вашем содействии». Я и запамятовала, как некоторые, с позволения сказать, люди, быстро меняют цвет лица с нормального на такой, что хочется трогательно осведомиться не мучают ли их мигрени, ну право, я уже видела одного такого в школе, дай Мерлин памяти, тот рыжий, который Рон. Все эти Уизли непозволительны пошлы даже в своих обычных человеческих проявлениях.
Моё паршивое настроение закономерно, а что бы вы думали, какой бы я не была железной леди, в первую очередь я жена и мама. И моего ребёнка чуть не сжили с этого света, я была настолько уязвлена этим, что не смогла слишком упорствовать в том, чтобы дети сообщили нам с отцом имена тех, кто сделал это с Нильсом.
Впрочем, в таких вопросах я всегда старалась сохранять трезвую голову, отложив интерес в дальний ящик и подловив уже было расслабляющегося человека в тот момент, когда он решил, что я решила, что услышать ответ мне не нужно, но тогда я буквально впала в своеобразную истерику, требуя, чтобы они оставили свои недоговорки для другого случая, но эту, как выразился Нил, неприятность, я не намерена оставлять безнаказанной. Теодор очень вовремя меня обнял, иначе я была способна разнести наш собственный дом по камушкам, как злая ведьма.
Что мы с Тео пережили в тот момент, когда получили от Дара сову, не передать словами, я в тот момент была на работе в приподнятом настроении, правда, в мыслях далёкая от дел, перебирая в памяти наш с Тео короткий, но эффектный отпуск. Тем больше меня поразили слова в письме, я даже покачала головой и пошатнулась, буквы начали двоиться у меня перед глазами, и я даже вспомнила про своё сердце, которое давно уже не давало о себе знать в этом смысле. Оно никогда не баловало меня своим крепким здоровьем, но, на несчастье наших врагов, я умудрилась не заработать инфаркт, хотя у меня было ощущение, словно что-то жуткое сдавило мою шею и мешает вздохнуть, когда я выбежала за дверь, то не чувствовала ног.
Я даже не помню, как оказалась в холле святого Мунго, как говорила с лекарями на повышенных тонах, шипя им, что для них и сохранения их должности будет лучше сделать для моего ребёнка всё невозможное в том числе, обещая им невзгоды им самим, их детям, котам и даже домовым эльфам.
Я хотела его увидеть и боялась заглянуть в его бледное лицо, в голове метались ужасные воспоминания о том, как мы с Тео чуть не потеряли Дара, будучи тогда совсем ещё ребёнком. Помню, как мы постоянно скользили мимо друг друга незаметными темами, стараясь не пересекаться взглядами и почти не общались, чтобы не начать от безысходности обвинять во всём друг друга. Но в этот раз всё было иначе, в наших глазах, как и тогда, стояли не выплаканные слёзы, но Тео сразу меня обнял, и я не пыталась отстраниться, напротив, мне хотелось не разжимать рук и не слушать, что нам могут сказать ужасного.
И всё же, тот безумный день и бессонная, последовавшая за оным, ночь нас не сломила, и к утру мы оба, кажется, были готовы вспомнить, что мы взрослые люди и родители, а не перепуганные щенки, и должны действовать, а не ждать у моря погоды, чтобы спасти сына. Слава Мерлину, это и не потребовалось, через несколько часов Нил пришёл в себя.
Через день мы даже сумели убедить лекарей отпустить его домой и, проводив вместе с нами брата, Даррелл отправился в школу, чтобы спокойно собраться и переехать на лето домой, Нил был вне опасности, и я настояла на том, чтобы Дар заехал в школу, пытаясь максимально сохранить обыденность ситуации, всё было нормально, всё обошлось, и мы должны были дружно помолиться, а затем…лучше было не думать, на что я была способна тогда, я и сейчас чувствую, как у меня дрожат пальцы от горя и бессильной ярости, когда вспоминаю те ужасные часы неведения.
И всё же, наши мальчики не изменили себе и молчали, как партизаны. И мы снова, уже второй раз, потерпели родительский крах, не имея ни малейшего представления, что же с ними произошло. Правда, Даррелл внимательно на меня посмотрев и, чмокнув в висок, заверил меня, что сам разобрался с их с братом проблемами. Я почувствовала холодок, но не стала ничего уточнять, зная, что он всё равно не ответит. Мы устроились в кресло, включив какую-то радиостанцию, чтобы хоть кто-то болтал всякие глупости фоном, и не разговаривали ни о чём, просто сидели рядом, и это было почти забытое ощущение странного семейного единства. Мы всегда были по одну сторону со своими детьми, просто ни я, ни Тео, не умели этого демонстрировать. Давайте будем честны, особенно я.
С Люциусом мы договорились о нашей встрече на праздновании его дня рождения, где собралась наша семья, даже Нильс умудрился убедить меня, что достаточно пришёл в себя для аппарирования, но разве мог он пропустить торжество и чествования деда? Он долго выбирал ему подарок, остановившись на оригинальной вещи, которую создал при помощи магии сам, разумеется, вместе с братом, меня радует то, что они с ним также душевно близки, как и в детстве, но огорчает, что они почти совсем не доверяют нам с отцом.
Старинная книга в нарядной обложке и настоящими, уменьшенными до нужного впечатления, картинами вместо иллюстраций, пришлась Люциусу по нраву, а в то время, как Теодор беседовал с Драко, Нарцисса рассказывала Тори занимательную историю, а младшие члены семьи болтали о чём-то своём, Люциус незаметно отозвал меня в сторону. Не могу сказать, что для меня это стало неожиданностью после того, что учудил дегенерат Гарри Поттер, да ещё так, что поставил на уши всё министерство, если уж не умеешь гадить, не стоит за это и браться, но он никогда не мог толком усвоить эту науку.
Дверь в поместье Люциуса и Циссы мне открывает их верная служанка, которая говорит настолько редко и немногословно, что какое-то время я вообще сомневалась в наличие у неё языка. Я прохожу в дом и ласково приветствую Люциуса, он совсем не церемонно целует мне руку, и я, пусть и немного сдержанно, но улыбаюсь, хотя, полагаю, от его внимания вряд ли укрылось, что я заметно нервничаю. Циссы по намерению её мужа нет дома, и уже сам этот факт говорит о том, что наш разговор будет непростым.
Да разве может это его удивить после того, что случилось с ребятами, однако, у нас с Люциусом есть и другие причины для учащения пульса. И папка  неприметного тона в моей руке тому подтверждение. Мы изучали её с Тео вместо сказок на ночь, но с тем же почти детским упоением, и сегодня он дал мне добро на то, что достаточно нам сидеть сложа руки. Умная женщина всегда чувствует, когда нужно подтолкнуть своего мужчину к важному решению, в особенности, на благо семьи, а мудрый мужчина никогда не брезгует советами жены. Так заведено в нашей семье с Теодором.
При мысли о содержащихся в этой документах в другой момент меня охватило бы ликование, но не сегодня. Ведь даже мистер Малфой не знает, о чём я вынуждена буду его попросить. И не уверена, что моё положение в этой ситуации будет менее завидным, чем его, но с этим ничего не сделать, спасибо избранному мальчику, который для меня всё также является не больше, чем незадачливым и не самым талантливым ненавистным однокурсником.
Я присаживаюсь на край дивана, так, как учила нас с Тори ещё с детства мама, которая уже тогда обожала всех поучать, лишь бы сказать слово против. Но даже это не так раздражало меня, как поведение отца, который был её придворным мямлей, иначе и не сказать. В этом смысле я куда больше впечатляна Люциусом, который, пусть и пережил немало унизительных моментов, но умудрился сохранить семью в сохранности. Мой отец же всегда бежал от ответственности, готовый сказаться невидимым, лишь бы его не трогали, и, как мне кажется, мы с матерью всегда были сильнее его характером, которыми мы с ней схлестнулись, когда я подросла и выбрала свою судьбу без её благословения.
Полагаю, Люциус, это то, что Вы хотели видеть, смею надеяться, что результаты моей скромной слежкой за Поттером не разочаруют Вас.
Я обращаюсь на Вы, но вовсе не из необходимости, мы семья и вполне можем позволить себе немного расслабиться хотя бы в своём узком кругу, напротив, такое обращение к нему и Циссе в моём представлении должно донести до них всю степень моего бесконечного уважения к ним. Нарцисса великолепная женщина, каждая была бы счастлива выглядеть так в её годы, однако, далеко не каждая на это способна.
Люциус, у меня не было никакой возможности и тем более желания говорить Вам об этом на празднике, однако, сегодня иной случай. Разумеется, я слышала, что имел наглость сотворить с Вами Поттер. Это ничтожество должно ответить за то, что осмелилось поднять руку на Вас, как бы его шавки не пытались спустить всё это ему с рук.
Я достаточно тактичный человек, который знает, когда лучше промолчать о чём-то, и, я думаю, Люциус может даже удивиться, к чему я завела эту тему, помимо того, чтобы выразить своё возмущение фривольностями этого распущенного мальчишки. Мне сложно выдавить эти слова, потому я даже чуть ближе доверительно наклоняясь к Люциусу, словно на интуитивном уровне волнуясь, как бы нас не подслушали.
Однако, Поттеру его меры показались недостаточными. Он намерен допросить и меня на предмет связей с Тёмным Лордом. Кроме того, он весьма недвусмысленно намекнул мне, что не стоит уклоняться от его общества, ведь он вовсе не забыл «прошлые грешки», как он выразился, Нильсу и Дарреллу, не говоря уже об остальных членах нашей семьи. Вы ведь понимаете, к чему я клоню? Нам не следует медлить, и нам нужно поймать волну недовольства в самый неблагоприятный для Поттера момент, который он творит своими руками.
У меня горят глаза совсем не добрым огнём, когда я говорю об этом недостойном грязнокровке, я даже не скрываю, что слегка помешана на мести ему.Нет, за детей он не возьмётся, не посмеет, благородные людишки слишком трусливы для того, чтобы творить такие вещи, за которые будут бояться гореть в аду. Разумеется, Вы понимаете, после того, как допросит меня, возьмётся за Теодора и, вероятно, Асторию.
Я уверена, Тео сумеет дать ему достойный отпор, ведь теперь, после его измывательствами над Вами, мы готовы к тому, что он может перейти границу благоразумия, однако в том, что и Тори сумеет выдержать его методы, я не дала бы гарантию, я всегда была старшей сестрой, и сейчас я не хочу, чтобы он покусился и на мою слишком нежную для общения с этим типом сестру.
Давайте начистоту, она куда умелее его в язвительности, в то время, когда я могу вовремя промолчать, а Поттер не прощает тех, кто его выводит, в последнее время. Слава Мерлину, не следует даже мимолётно беспокоиться хотя бы за Скорпиуса, для которого, как бы забавно не звучало, дочь Поттера является охранной грамотой. Как для Драко Миневра. Хотя, не стану лгать, я бы предпочла его общение с мистером Поттером, нежели моей сестры. Не женское это дело, однако, у меня выбора нет и не было с той поры, когда я рискнула позариться на министерство.

0

3

Внешний вид.

Синий жилет, домашняя рубашка со свободными рукавами и расстегнутым воротом, брюки на серых подтяжках, домашние туфли с заостренными носами.

Скошенные ветром, выжженные пламенем,
втоптанные в землю копытами зла,
на кого надеялись, от чего бежали мы?
Отчего так чёрен день, а ночь так бела?

Если вы думаете, что с приближением старости человек перестает ценить дни рождения, вы очень ошибаетесь. Возможно, для некоторых особо помешанных дам каждый такой день действительно обозначал стремительное движение времени, которое отдаляло молодость с каждой секундой, но Люциус Малфой явно не страдал подобными предрассудками. Он ценил свою жизнь и свою пока еще не иссякающую силу, и старость его иногда пугала, однако это был не повод оказываться от прекрасных семейных празднований.
В такие редкие дни, когда все члены их семьи собирались вместе за праздничным столом в главном малфоевском поместье, когда домовики Драко разливали по бокалам из чешского хрусталя дорогие южные вина и сервировали стол изысканными блюдами, Люциус чувствовал себя очень уютно и спокойно, как будто ничего никогда не менялось и власть Малфоев над миром никогда не прекращалась. Они могли молчаливо вкушать поданные лакомства, могли вести мирные светские беседы о политике и культуре, могли по очереди играть на рояле классику и импрессионистов; в этот раз Малфой сам порадовал гостей Шопеном, а Нарцисса подхватила его инициативу со своим любимым Дебюсси. Когда раздавались сдержанные аплодисменты, когда спокойные искренние комплименты ласкали слух, Люциус как будто забывал, сколько лет прошло с момента его двадцатилетия. Тогда он все так же играл, им все так же восторгались, его так же хвалили, а потом все так же шли в сад любоваться летней ночью. Малфою нравилось, что он родился летом; ему не нравилось, что он не родился на века два назад. В современном мире он чувствовал себя лишним, ненужным пережитком прошедшей эпохи, и только такие праздники, организованные по принятым традиционным образцам, к которым он прикипел всей душой, давали ему надежду на то, что его эра еще может когда-нибудь выйти из комы.
Темный Лорд казался Люциусу такой надеждой. Поставьте грязнокровок на колени и заставьте их жить по вашим канонам, - призывала его простая проповедь. Каноны Люциуса подразумевали наличие у каждого чистокровного волшебника вроде него домовиков, слуг, старого вина, многочисленных денег и уважения; и если первые несколько пунктов не выдерживали критики, ибо с недавнего времени все-таки были у него в наличии, то об уважении - самом главном - речи не шло. Какое уважение, если все Министерство может равнодушно внимать твоим крикам из пыточной и не считать это чем-то немыслимым? Какое уважение, если какой-то дрянной полукровка смеет подвергать сомнению твои слова? Какое уважение, если не в твоих силах даже прекратить это издевательство, не то что наказать истязателя? Любой на его месте бы просто отчаялся, однако с недавних пор Люциусу претила сама идея отчаяния: он прошел через него и больше не собирался возвращаться на пройденную стадию.
Малфой чувствовал: его истязатель порядком поднадоел не ему одному. Все сорок с лишком лет жизни этого имбецила каждая газета считала нужным сообщить о каждом его шаге магическому народу Британии; на него молились, как на святомученика, как на младенца Христа, как на Бога. Однако с каждым годом этот юный божок становился все более непоседливым и придирчивым; его нос рос и рос, пока не стал лезть в чужие дела совсем уже нагло, и это не могло не сказаться на отношении к нему людей. Люди по-прежнему были благодарны ему за убийство Волдеморта; но Волдеморт вернулся, Гарри не мог ничего сделать на этот раз, и при этом продолжал вести себя, как властитель мира.
Очень, очень скоро придет время вашему Христу взойти на свою Голгофу. Люциус лелеял эту мысль каждый раз, когда губы его мучителя почти лениво произносили запретное заклинание. Она никогда не покидала его сознания; даже на праздновании своего шестьдесят девятого дня рождения Малфой не просто пил шампанское, ел креветки и играл на рояле - он вел свою игру, и на этот раз в нее вступила новая фигура.
- Дафна, - тихо сказал он ей, мягким жестом приглашая ее отойти на балкон, в тишину вечернего сада. Когда они вышли, Люциус незаметно прикрыл за ними дверь, чтобы никого не тревожили их сугубо заговорщические беседы. - Я бы хотел поговорить с тобой - только не удивляйся - о мистере Гарри Поттере. Я чувствую, что должность, которую он занимает, сильно утомляет его... Надеюсь, в наших силах помочь главе Аврориата оставить столь утомительное занятие?
Они говорили недолго, без деталей, больше намеками: во-первых, Люциус не хотел портить себе праздник воспоминаниями и постыдными подробностями, а во-вторых, обсудить все сразу было невозможно, нужны были специальные документы, которые Дафна, естественно, не носила ежедневно у сердца. Однако идея, высказанная Малфоем, обещала стать весьма плодотворной для почвы, которую он так долго не решался тронуть. Дафна, как работник Министерства, без всякого сомнения обладала необходимыми подробностями жизни Гарри Поттера, не все из которых сослужили бы тому хорошую службу, будучи преданными огласке, а совершенно правдивый рассказ Люциуса о запрещенных методах работы Гарри, подкрепленный показаниями свидетелей, мог бы без всякого сомнения поколебать первенство бессмертного мальчика. И не просто поколебать: правильно сервированные и приправленные парой лживых эффектных историй, эти факты биографии Поттера запросто могли бы осудить его на заключение.
Но радоваться было рано. Было много нерешенных вопросов, много неясных пунктов, много рисков. Если бы что-то не удалось, Малфой, на которого давно уже положил глаз Поттер, обрекал себя на тюремный срок за сотрудничество с Лордом и ложные обвинения, а Дафна - по меньшей мере, на увольнение. И, тем не менее, Люциус был готов рискнуть, ибо ему претила мысль о том, что он может изменить ситуацию, но не меняет из-за собственной трусости. Он слишком часто бросал свои начинания из-за трусости, и сейчас пришел момент, когда он должен был справиться со своим страхом.
Они договорились о встрече через два дня после деньрожденного вечера; Дафна, как дочь дома Гринграсс, явилась вновь безукоризненно вовремя (Люциус еще при первом знакомстве с Гринграссами отметил эту их весьма похвальную черту). Она выглядела, как всегда, безупречно, даром что носила не совсем женский наряд: элегантный дорогой брючный костюм министерского работника подчеркивал ее фигуру и сразу характеризовал ее положение в обществе как очень высокое. Люциус, скорее по собственному желанию, по привычке, вместо рукопожатия наклонился и осторожно поцеловал Дафне ее мягкую тонкую руку. Они прошли в гостиную, и там начали разговор.

***
- Чай, Сандра, - быстро бросил я служанке, которая уже привыкла к моему надменному тону и своей немаленькой зарплате. - Мне как обычно, миссис Нотт - без сахара, с молоком.
Мы сели напротив друг друга на диванах в небольшой, но светлой гостиной; я откинулся на спинку, как хозяин дома, не закидывая, разумеется, ногу на ногу, а Дафна - на краю сиденья, как настоящая леди, не позволяющая себе расслабленной вульгарности даже в присутствии родных. В ее руках была аккуратная черная папка, в которой, я уже знал, содержатся документы, ценность которых не могла быть подвергнута сомнениям. Она передала их мне, и я практически с трепетом в сердце взял папку в руки; в этот момент Сандра как раз принесла чай. Она быстро и ловко поставила на маленький журнальный стол между диванами резной поднос с двумя чашками, сахарницей, чайником и молочником; я кивнул и по обыкновению положил в свою чашку две ложки сахара и лимон.
- Что-нибудь еще, милорд? - услужливо вопросила служанка. Это была, пожалуй, одна из немногих фраз, которые я регулярно от нее слышал: Сандра была молчалива, как рыба, и благодарна мне, как всякий сквиб, принятый на работу в хорошем доме. Я мог не опасаться подслушиваний и шпионажа, однако в ее присутствии все равно ничего обсуждать был не намерен.
- Пока ничего, - пробормотал я, не оборачиваясь на нее. - Если что-то понадобится, я дам тебе знать.
Послышались ее быстрые шаги и негромкий стук закрытой двери: не было нужды просить ее удалиться, она все знала наперед. Хорошие работники - сквибы... Принимая их на работу, ты можешь рассчитывать на безукоризненную честность и пчелиное трудолюбие - они чувствуют себя в долгу и боятся лишиться места. Важно только не позволить им распуститься - но в моем поместье это ни одному слуге не грозило.
- Вернемся к делу, - проговорил я, открывая папку и начиная медленно пролистывать печатные страницы файла. Это было подробное описание каждого дня жизни мистера Поттера в министерстве, как будто Дафна только и делала все эти годы, что шпионила за ним. Впрочем, я не собирался спрашивать невестку, откуда у нее такие данные: в конце концов, каждый имеет право на свои каналы, и если бы она хотела сообщить мне о них, она бы сообщила. - Признаться, я весьма доволен этими документами, Дафна, спасибо тебе. В связи с возникшими на моем горизонте неприятностями, о которых, как я вижу, и ты, и все Министерство имеете более чем ясное представление, эта информация станет жизненно необходимой для прекращения всех тех злостных инсинуаций, которые практикует наш с тобой хороший знакомый.
Я не очень хотел распространяться о том, что творил со мной Гарри, и не очень хотел зацикливаться на выраженном Дафной сочувствии, хотя, конечно, безо всякого сомнения соглашался с ней в ее гневе и был благодарен ей за поддержку. Сейчас меня больше взволновала вторая ее реплика; я был уверен, что полукровка не осмелится допрашивать моих родственников и других людей, не имевших ранее причастность к Темному Лорду, однако, видимо, он решил зайти куда дальше, чем ему следовало. Я отложил папку и взял в руки чашку чая, чтобы немного успокоить свое волнение.
- Это будет очень рискованный шаг с его стороны, дорогая, - произнес я и сделал один маленький бесшумный глоток. - И я не думаю, что даже такой глупец, как он. не осознает, что пытать бывшего заключенного и пытать безупречную работницу министерства, не замеченную в порочащих связях, - разные вещи. Скорее всего, это пустые угрозы, призванные заставить нервничать, в частности, меня; тебе не стоит опасаться.

0

4

Я заговорщически едва уловимо улыбаюсь Люциусу, слегка пригубив чай, не знаю, как чай, а вот мистер Малфой определённо действует на меня умиротворяюще, как, смею надеяться, и я на него. К сожалению, вместе со многими благами жизни тебя перестают радовать столь простодушные радости, как солнце за окном или глоток чая. Я не считаю это слишком большой ценой. И было бы очень глупо считать, что лучше быть нищей, которая любой бутерброд с икрой будет воспринимать как подарок, чем богатой леди, утомлённой созерцанием дорогой сервировки стола. Однако, в этом доме мне всегда подают столь дивный напиток, что даже я, пресыщенная различными вкусами, оттенками и отдушками чая, способна по достоинству его оценить.
Благодарю, Люциус, чай отменный, как, впрочем, и всегда у Вас.
Не скрою, есть во мне этот некоторые снобизм, который заставляет меня церемонно хвалить Люциуса за то, за что, по сути, следовало бы похвалить Сандру, вы удивитесь, но я помню, как её зовут, склерозом не страдаю. Я воспитана так, что невольно, давно по наитию, не замечаю ни прислугу, ни её стараний, максимум, что девушка в форме может дождаться от меня, это кивок, как дань равнодушной вежливости, хотя, вообще я склонна считать, что награждать свою обслугу следует не тёплыми улыбками, а галлеонами, которые дают куда большую гарантию верной службе вперёд на много лет, нежели никому не нужные откровения, о которых после могут пойти сплетни. Но что-то я увлеклась издержками аристократического воспитания, позволяющего ставить не каждого на одну ступень с собой.
Поражаюсь Вашей выдержке, Люциус, мне, к примеру, стоит немалых трудов называть его как-то иначе, чем ничтожество, даже в глаза.
Я какое-то время молчу, внимательно слушай Люциуса, стараясь не упустить ни одного его слова, это тот человек, которого я слушаю вовсе не с лицемерным или равнодушным почтением, и я очень ценю тех немногих, с кем мне хочется быть искренней. Откровенно говоря, я не слишком хорошо помню, какого цвета галстуки предпочитает мой родной отец, потому, что, давайте будем честны, отца нам с Тори давно заменил Люциус, который с наших юных лет умел дать дельный совет и усмирить некоторую легкомысленность моей сестры и мою суховатость. Они с Циссой те люди, на которых мне хотелось бы равняться, однако тому, кто является для тебя авторитетом, вовсе не стыдно признаться, что что-то тебе даётся нелегко.
Поттер потерял контроль, я полагаю, он окончательно лишился рассудка от страха, помнится, как Фадж в своё время, хотя Поттер, вероятно, считает, что делает всё возможное своими жалкими попытками исправить то, что всё равно с ним случится.
И всё же, я чувствую в душе какой-то непозволительно трепетный восторг от того, что Люциус оценил, откровенно говоря, титаническую проделанную мной работу в министерстве, в духе заправского шпиона. Мы с Тео знали, кому нужно вложить в руки то оружие, которое оказалось на нашей стороне, тому человеку, которому можно доверять и тому, который сумеет идеально им распорядиться. Глупец вроде Поттера мнит Люциуса трусом, но он даже не представляет себе, на что способен загнанный в угол человек. Я могла бы ему рассказать в тот момент, когда он заикнулся о компромате на моих детей, это была его большая ошибка, хотя, умей он вовремя промолчать, он бы не был Гарри Поттером.
Люциус, эта жалкая шавка, к моему великому сожалению, мой бывший одноклассник, поэтому я склонна верить в то, что он достаточно глуп для подобного шага. Всё, что они со своим дружком творили за школьные годы, иным словом не обозвать. Грэйнджер куда более просчитанная личность, только и на неё падёт тень нашего великого солнца, и никакое благоразумие не спасёт её репутацию. У ничтожества мастерски выходит идти ко дну самому и топить своих близких. Вы полагаете, нам следует его поблагодарить?
Я знаю, что в такие моменты мой голос звучит почти одержимо, пожалуй, есть в нём что-то, что заставляет многих людей проникаться моими речами, не зря же я дослужилась до своего места в жизни, которое меня вполне устраивает. Однако, моей силе убеждения не сравниться с той, что может творить с людьми душевная стать Люциуса, лишь глупец стал бы считать себя лучше всех, ведь на каждого найдётся кто-то хитрее и гениальнее. Также, как нашёлся такой человек и на Люциуса, к сожалению, я не уверена, что могу через столько лет сказать, что рада этому, но особого выбора у нас и не было. Его имя Лорд Воладнеморт.
Если Теодор был достаточно пофигистично настроен к его идеям, а Астория не слишком любила всё это обсуждать, словно волнуясь, как бы приманить его тёмную славу, то я в юности разделяла его залихватские мысли сделать этот мир чистым, угодным только для тех, кто составит его элиту, но спустя годы моё самомнение сгладилось, я перестала отмалчиваться и задирать подбородок, всё также оставаясь в тени, но обретая уверенность в собственных силах, однако, приходя к осознанию, что не в одной чистокровности заключена волшебная суть.
И теперь остаётся вопрос, который меня тревожит, но мне нужно собраться с духом, чтобы его задать. Имеет ли Тёмный Лорд на нас какие-то планы, как бы мне не хотелось задёрнуть слух занавеской, нам с Тео лучше знать правду, чем льстить себе мыслью, что сможем остаться в стороне от него, если Воландеморт всё решил за нас. Однако, я лелею надежду, что это не так. Пока же всё, что нам остаётся, это распоряжаться той небольшой долей свободы, что даёт нам этот великий, но пугающий весь мир тёмный маг. И пригубить чай. И всё же, волнение Люциуса за мою скромную персону заставляет мой взгляд смягчиться, даже Поттер не способен испортить это мгновение. Я быстро беру себя в руки, вновь сосредоточившись на нашем малоприятном разговоре. Для Поттера, разумеется. 
Люциус, я так понимаю, Вы готовы дать ход этим бумагам? Я буду с Вами откровенна, сама я бы делать это не осмелилась. Однако, на то, чтобы сфабриковать некоторые улики, мне потребуется ещё немного времени. И этого времени Поттер нам может не дать, если заподозрит своим зачатком разума хоть что-то, любая мелочь с нашей стороны выведет его из себя, и он может действовать куда более решительно.
Я смотрю на него мягко, но не отвожу взгляд. Я не уверена, что хочу, чтобы он делал такие шаги, как бы не было рационально ради защиты короля, точнее, всего нашего семейства и рода, пожертвовать благополучием даже самой важной шахматной фигурой, когда речь заходит о близких, я не могу мыслить столь уж расчётливо. Это верный стратегический ход, но я ненавижу Поттера за его необходимость.
Он ведь видит меня насквозь, да мне и не нужно от него скрываться. Я говорю так, как чувствую, потому, что при всей своей шпионской деятельности во мне недостаточно смелости, чтобы использовать всё это против нашего недалёкого аврора и поплатиться за это, вполне вероятно, своей свободой. Я к этому не готова, и я, какой бы деловой не была, всего лишь женщина со своими страхами и со своей ранимостью, которая никак не вяжется у меня в голове с заключением в четырёх стенах, и я благодарна Люциусу за то, что он желает забрать эту ответственность у меня, пусть и для того, чтобы в том числе потешить своё оскорблённое Поттером самолюбие, это ведь так по-нашему.
Однако, прежде чем Люциус и впрямь подпишется на этот подвиг, мне важно убедить его, что Поттер не остановится не перед чем из-за ненависти к нам, я достаточно налюбовалась в министерстве на эту физиономию, чтобы убедиться в том, что он решил оставить здравый смысл за спиной. Меня бы не удивило его страстное желание упечь Люциуса за решётку ради профилактических мер, его безумие не следует сбрасывать со счетов. Если думать как сторонний наблюдатель, он мог бы действовать правильно, только если бы при этом у него хватало мозгов обосновать свои действия, но, на нашу радость, мозги не совсем то, чем обременён наш избранный явно не на свой пост мальчик.
Я живой человек, и мои пальцы нервно подрагивают при мысли, что Поттер может учинить допрос с пристрастием и мне, о том унижении, что, возможно, мне придётся пережить вслед за Люциусом, и меня слегка кидает в жар от мысли о той просьбе, что я буду вынуждена ему сегодня озвучить, неприятную, я полагаю, в равной степени нам обоим. Но об этом потом. Я умею абстрагироваться от своих страхов, особенно, когда речь идёт о делах. Вот расслабляться мне сложнее, как и подпитываться светлыми воспоминаниями, но мы с Тео этим летом принялись заново друг друга этому учить.
Я могла бы его понять, на его месте, наверное, каждый бы потерял здравый рассудок, оказавшись перед лицом такой опасности, которая может стереть с лица тебя и твою семью играючи, когда у тебя нет в руках ни одного козыря и тебе нечем этот страх крыть. И при этом все ждут от тебя того, что ты давно не можешь дать и не хотят заметить, что ты лишь ничтожная пылинка в этой пустоши, выжженной огнём страшных нечеловеческих глаз. Я могла бы его понять, но я не желаю.
Нам остаётся надеяться, что Скорпиус поймёт, что в этом нет ничего личного по отношению к его Лили.
Так уж вышло, что у Скорпиуса сложились доверительные отношения с грэндсами, как он забавно их зовёт, он достаточно близок со своей матерью и, так уж вышло, со мной. И я вовсе не хочу выглядеть в его глазах лживой предательницей. Я знаю, что дети поймут нас, но насчёт Скорпиуса не уверена. Я помню, как непримирима была тогда, когда мои родители пытались делать акцент на репутации семьи Теодора. Впрочем, это совершенно разные вещи. И всё же, понимая, насколько для него важна эта девица на этом этапе его взросления, я даже научилась называть её Лили и не презрительно щурить глаза.

0

5

- Рад слышать. - Я изобразил на лице приятное удивление, однако то, что чай понравился Дафне, не было для меня неожиданностью: я вообще очень тщательно следил за всеми продуктами, которые покупала Сандра, а чай - один из своих любимых напитков - вообще выбирал обычно сам, равно как и вино к обеду. Я не без основания считал себя знатоком чайных сортов, и даже мог с видом заправского дегустатора определять их на вкус. - Это пуэр, знакомый прислал мне из Китая в подарок целый прессованный блок. Признаться, каким-то загадочным образом он угадал мой любимый сорт.
Я снова пригубил чай и в очередной раз отметил, какой все-таки у любого китайского чая неповторимый, особенный вкус. Возможно, некоторые такой подарок оставили бы запакованным в кладовой и передарили бы потом богатому соседу, будто бы выдав себя за богачей (не будем показывать пальцем, но мы все прекрасно понимаем, какую скверно воспитанную семейку я имею сейчас в виду). Но мне не было в том нужды, и я с легкостью использовал его для своего довольствия. В моей голове промелькнула довольная мысль: не зря я не поленился отправить тому знакомому из китайского представительства Гринготтса ответное письмо с благодарностью. Как-то раз я невольно оказал ему услугу и вполне мог бы проигнорировать этот жест, однако портить отношения с отправителем такой прелести, не удосуживаясь даже обратить внимание на дар, я не собирался: сам я в Китай никогда бы не поехал, а получить подобный презент еще и на Рождество было бы весьма приятно. О да, те, кто были хорошо знакомы со мной, знали: я никогда не забывал быть любезным с людьми, которые меня уважали и могли еще мне пригодиться.
Можно было бы подумать, что я был вежлив и добр с Дафной по аналогичной причине. Да, наш сегодняшний разговор вполне подходил под мою жизненную формулу общения: Дафна действительно уважала меня, если не сказать восхищалась, и сейчас я действительно нуждался в документах, столь любезно мне ею предоставленных. Однако дело здесь было совсем не в том. Эта женщина не была для меня просто полезной фигурой, которой я вертел, как хотел, а потом, как только иссякла бы ее полезность, бросил бы в мусорную корзину. Она была в семье. А семья всегда значила для меня больше, чем все остальные люди; если начистоту, семья значила для меня все, в то время как остальные не значили ничего. Хотя Дафна, Теодор и их дети, вошли в нашу семью сравнительно недавно, мой внутренний детектор уже определял их как часть того, если хотите, прайда, который я должен был защищать и возвышать изо всех сил. Поэтому сейчас в моем участии не было ни малейшей корысти или лицемерия.
- Да, Дафна, безмолвно, но поблагодарить, - улыбнулся я, приподнимая брови и отхлебывая из чашки еще один глоток сладкого, как я любил, чая с лимонной кислинкой. - Мы же будто играем в виселицу. Мистер Поттер сделал много ходов, но не угадал ни одной буквы, и его маленький рисованный человечек очень скоро заболтается на веревке. И ты права, его друзей постигнет если не та же, то по крайней мере сходная участь. Люди не доверяют героям Второй Войны, они сомневаются, можно ли их называть героями теперь, их лица всем опостылели: с каждым из них связано слишком много проблем и недосказанностей, и это не может не смущать. В наших силах на этом сыграть, и я считаю, что надо ловить момент. Очень скоро, меньше, чем через полгода, будут выборы Министра Магии, и нам нужно вовремя убедить людей в том, что кандидат от партии друзей Поттера не заслуживает прежнего доверия...
Чай в моей чашке закончился, и вместе с ним несколько поколебалось мое благодушие. Я подошел к тому моменту беседы, когда нужно было говорить о не самых приятных подробностях и деталях; в то же время у меня не было выбора, скрывать от Дафны причины моей спешки было бы кощунственно и в корне неверно. Чашка с легким звяканьем была возвращена мной на стол, и я не спешил ленивым жестом поднять чайник в воздух и налить себе еще.
- Да, ход бумагам дать необходимо, и необходимо сделать это как можно скорее, - мой голос стал серьезнее: я более не заставлял Дафну заниматься аллегорезой, я озвучивал предупреждение об опасности. - Ты ведь слышала о нападении на грязнокровую семейку в день моего рождения? Газеты очень много писали об этом. Так вот, мистер Поттер находится в полной уверенности, что это я порадовал себя в свой праздник парочкой свежих трупов на ужин.
Мне стало вдруг тяжело сидеть на месте; я встал с дивана, медленно прошел по комнате к камину высотой мне примерно по грудь и оперся о каминную полку плечом. Я был без понятия, откуда мистер Поттер получил такие данные; он снова не угадал букву в слове, но на этот раз его промах мог стоить мне очень многого. Интуитивно я чувствовал еще два дня назад, что медлить нельзя, но сейчас я был уверен на сто процентов - действовать нужно было срочно, пока у меня еще было время. У меня мог быть месяц - а мог быть один день; и я должен был по максимуму использовать каждую оставшуюся минуту, чтобы не застрять в сжимающемся кулаке мнительного бессмертного мальчика слишком надолго.
- Откуда я знаю об этом? - риторический вопрос не требовал ответа, и в воздухе повисла пауза, во время которой я собирался с мыслями. - Ничего сложного, просто вчера он вызвал меня на очередной допрос. Признаться, я был удивлен: он не тревожил меня подозрениями уже почти месяц, а до этого использовал крайние меры - ты прекрасно понимаешь, какие - только однажды, в первый раз. Но вчера он был слишком напуган, чтобы мыслить здраво. Он спросил меня, убил ли я тех... как их, Беннет? Кэррот? Неважно; я не убивал их, и у меня было алиби, о чем я ему и сказал. Однако мистер Поттер никогда не был склонен верить нашей семье; он считает, что вы все меня будете покрывать, и поэтому нет смысла обращать на мое алиби внимания. Он сказал, что в грязи возле дома нашли следы ботинок моего размера; и что "почерк преступления" очень похож на мой. К тому же, он взял откуда-то данные о том, что я скрыл одну из своих аппараций в тот день, и сделал из этого свои выводы. Идиот, не так ли? Но не в этом дело. Вчера он использовал на мне Cruciatus Curse пять раз, Дафна. Я потерял сознание после четвертого, и тогда он привел меня в чувство и снова пытал до беспамятства. Кажется, после этого наш избранный мальчик все-таки понял, что перегибает палку, и отпустил меня. Он выплеснул на мне свой гнев и свой страх, просто так, походя, а потом отпустил. Но я не думаю, что он оставит меня в покое. Именно поэтому я очень плотно займусь документами с сегодняшнего дня.
Закончив эту не слишком приятную речь, я, не двигаясь с места, на расстоянии от стола заставил чайник вылить в чашку заварку, бросил туда привычные кусочки сахара и лимон, после чего поймал свой напиток на лету и отпил глоток, чтобы смочить пересохшее горло. Я не хотел бы, чтобы Дафна высказывала мне свое сочувствие по поводу произошедшего. Сейчас я не стремился к ее жалости: я лишь констатировал факт, который объяснял мое поведение в данной ситуации и должен был быть известен моей непосредственной, но тайной соучастнице. Именно так - тайной. Никто не должен был знать, что Дафна находится со мной в каком-то сговоре; чтобы я мог, в случае возникновения проблемы, передать документы ей и возложить бремя доведения нашего дела до конца на ее хрупкие плечи. Если я бы успел сделать всю самую важную работу сейчас, ей не нужно было бы делать много и подвергать себя большой опасности. Я не жертвовал собой, увольте, этой черты не было в моем характере никогда: я просто реально понимал, что мое время истекает и что в это время я еще могу сделать что-то полезное. Если бы было возможно подставить кого-то вместо себя, я бы не задумываясь сделал это; но таких кандидатур не было, тем более, даже найдись они, мистер Поттер не оставил бы свои подозрения, ибо я никогда не внушил бы ему доверие, будь я хоть трижды возведен всеми остальными в ранг святого.
И он должен был исчезнуть с моей дороги. Я очень, очень надеялся, что мой маневр с компроматом удастся прежде, чем он успеет принять крайние меры и арестовать меня. Он всегда был так неповоротлив, всегда так медленно соображал, что я почти уже поверил в свою счастливую судьбу. У меня было свои планы на грядущие выборы, о которых я покамест не желал распространяться, однако эти планы пошли бы крахом, если бы мистер Поттер был на свободе. Не потому, что я был слишком слаб, чтобы противостоять ему, а потому, что ореол его прошлой славы по-прежнему жил в сердцах людей и не давал им окончательно поддаться сомнениям. Нужно было ударить по этому ореолу, чтобы ни он, ни его семья, ни вся его братия больше не имели влияния на умы современников. Также я смел в своей психологической осведомленности рассчитывать на кое-что еще. Человек, который низвергнул неправедного идола, а еще и страдал от его руки - не герой ли он, не достоин ли он похвал? И не достоин ли буду их восхищения в таком случае я?
Было еще рано думать об этом, впрочем. Сейчас важно было довести до края пропасти всех близких Поттера и сбросить их туда, как когда-то сбросили меня и моих родных. Но я выкарабкался, не так ли? Я всегда имел этот великий дар выживать, выплывать, спасать свою шкуру; раскровянив об острые утесы все руки, я, тем не менее, выкарабкался, и сейчас медленно подкрадывался к своим палачам сзади, чтобы в самый неожиданный момент толкнуть их в спину. Я хотел, чтобы хоть раз в жизни наш великий спаситель почувствовал себя в кресле подсудимых, осужденным и закованным; я хотел, чтобы его жена лежала ночью в кровати и тихо всхлипывала, сжимая пальцами пустую простыню рядом с собой; я хотел, чтобы его дети пришли однажды в школу и поняли, что каждый презирает их ни за что - за грешки их родителей... Я хотел мести, и мне было плевать на их чувства и на их светлые помыслы, на их страх за детей и за будущее мира, мне было плевать на Джеймса, Альбуса и Лили.
Я очень надеялся, что Скорпиус поведет себя благоразумно. Я был неуверен в том, что он, подобно своему отцу, с легкостью будет юлить, с легкостью изменит своей преданности; однако он должен был понимать, что если он продолжит общение с мисс Поттер, на его голову падет ее позор, и что выдержать такое испытание будет непросто даже для их чувств. Даже испытывая к человеку глубокую приязнь, ты не перестаешь винить его, если из-за него тебя нещадно бойкотируют. Я надеялся, что Скорпиус отвернется от Лили, а не от меня. Потому что я обожал его семнадцать лет, а она нравилась ему всего полгода; потому что я был старше и умнее, а она была глупой и бесталанной; потому что я мог защитить его, а она могла только измучить.
- Нам остается надеяться, что мой внук не эгоистичный глупец и не ставит личные цели выше семейных, - немного резче, чем было необходимо, заявил я, вновь пригубляя чай. Пуэр был просто великолепен.

0

6

Вы всегда славились изумительно интересными знакомствами, Люциус. Впрочем, это неудивительно, подобное притягивает подобное.
Всего лишь светская фраза для какого угодно случая, кроме нашего. Просто некотрая церемонность у нас в крови, это одна из составляющих породы, которая для многих не больше, чем пустой звук. Однако, в нашем случае, даже любезность получает свою особую наполненность, в которой сквозит та самая искренность, которая хороша лишь в строго отведённых дозах, так как ничем не прикрытой правдой, даже самой приятной, порой можно обескуражить не хуже, чем обухом по голове.
Я знаю, из многих уст такого рода фраза могла бы звучать иронично, но не от меня, в те моменты, когда я могу позволить себе честность, я предпочитаю пользоваться этой привилегией, или же промолчать, порой молчание куда более красноречиво и благоразумно, не зря про это сложили поговорку. Я делаю очередной небольшой глоток своего молочного чая.
Однако, в нашем случае, мне нечего утаивать, моё отношение к Люциусу великолепно ему известно, я почитаю его, не без удовольствия выслушиваю истории о его жизни в прошлые годы, которая была неизвестна мне, те воспоминания, что он считает возможным разделить со мной,  и решительно закрываю глаза на всех тех ничтожеств, что пытаются кинуть в него камень. Нет, не в раненного льва, в раненого змея, всё наше семейство такое скользкое и ядовитое, что глупцам следовало бы поостеречься, но они считают, что прав лишь тот, кто умеет размахивать когтями по поводу и без, в особенности под предводительством избранного, который давно потерял всю свою силу, и, получив в наборе борьбы за одному ему понятный мирок когти, только без инструкции к применению, которую, видимо, Дамблдор забрал на тот свет.
Полагаю, ошибкой Поттера было уверовать, что он представляет из себя слишком многое, в то время как раньше его всегда прикрывал широкой спиной Дамблдор, которому как раз нельзя отказать в отсутствие хитроумия, очень уж ловко он манипулировал своей марионеткой. Но сама марионетка не умеет двигать верёвочками, как нужно.
Я усмехаясь, представляя, насколько у нас сейчас заговорческий вид, есть вещи, на которые можно смотреть бесконечно, а есть те, что можно вечно обсуждать, в том числе, безмозглость этого ничтожества. Никто из нас не опускался бы до того, чтобы рыться в его грязном белье, но он сам дал нам повод, мальчик, который так боялся возвращения Тёмного Лорда, но совершал его же ошибки, а именно сам себя уничтожал. Только вот разница между ними была колоссальной, потому, что Поттеру свои исправить неудастся, и у него ведь всего одна жизнь.
Я внимательно слушаю рассказ Люциуса о подозрениях Поттера, и в моих глазах застывает такое недоумение, словно даже я не могу поверить, что этот человек может быть настолько глуп, сопоставив факты, которые не имеют под собой достаточной доказательственной базы, чтобы иметь наглость швыряться подобными наглыми обвинениями уважаемому человеку в лицо. То, что Люциус вызывает у него недоверие, сложности Поттера, он давно уже не мальчишка, который мог просто плевать в лицо слова от собственной нетерпимости, не умея никак их обосновать, и никто за этого его не будет гладить по голове.
Откровенно признаюсь, мне совершенно безразлично, приложил ли Люциус руку к убийству этих грязнокровок, я не слишком щепетильна в подобных вопросах. Даже если так, я приняла бы это как должное, и меня также волновал бы в этом свете лишь тот момент, что у ничтожества нет никакого повода переводить подозрения в очевидный разряд. 
Какое-то время, после завершительной части монолога Люциуса, я молчу, и даже не пытаюсь прикрыть того, что я ошарашена. Я умею держать достойное лицо, нет, мои руки не дрожат, как у какой-нибудь истеричной маловоспитанной грязнокровки, однако, мои глаза без тени сомнения разве что не кричат о желании извести эту дрянь в круглых очках. Как он посмел. Впрочем, вопрос риторический. Он, считающий себя таким праведником, не задумывался, сколько усилий и бессонных ночей Цисса потратила на то, чтобы привести в себя мужа после тюремного заключения, я убеждена, она ненавидит Поттера с рьяностью, даже больше моей, однако умело это скрывает, стремясь оставаться в тени своего деятельного мужа.
И я вовсе её в этом не виню, это самое главное дело для женщины, быть достойной женой, и только после, всё остальное. Забавно слышать это от деловой и прожжённой работой женщины, однако, все мы когда-то мудреем и приходим к тому, что нет ничего важнее близких людей.
В моей голове так и изводит меня одна мысль, которую я не озвучиваю вовсе не от недоверия, просто она ещё слишком прозрачная и неоформленная, а я, в отличие от некоторых, не люблю голословные обвинения, так как они не несут в себе смысла. Вот сфабрикованные улики, пусть не совсем правдивые, дело иного характера, обычно они работают, потому, что в любой лжи чаще всего есть крупица правды. Так вот, о моём неприятном озарении.
У него есть осведомитель, самое омерзительное, что это кто-то из семьи. Кто-то, кто знает о всех нас достаточно, чтобы Поттер мог позволить себе подобные угрозы, в особенности в нашу с Люциусом сторону, он, конечно, полный идиот, но всё же, как Люциус и сам отметил, страх у него имеется. Я не считаю, что этот человек принадлежит к нашему ближнему кругу, но это кто-то, явно вхожий в наши дома. К сожалению, выяснять это сейчас у нас нет никакого времени, так что остаётся уповать лишь на то, что везение оставит нас, по крайней мере, не сейчас.
Я не бьюсь в совершенно бесполезной истерике, которая доставила бы лишь чувство неловкости нам обоим, такой уж я выросла, человеком дела, той, что предпочитает помогать действиями ну или нужными словами, которыми я намерена поддержать боевой дух Люциуса и налить нужный сейчас бальзам на его рану, а не бесполезными аханиями, пусть даже и по поводу. Потому, что, я переживаю в душе то, что сказал Люциус, но совсем не хочу себе представлять в красках то, как это было.
Есть ещё кое-что, Люциус, то, что может сыграть на руку нам. Гарри Поттер недавно допрашивал одного нашего шапочного знакомого, чистокровного колдуна, правда, обременённого женой полукровкой, но речь не о том. Он пытал его, а на следующий день этот его испытуемый покончил с собой. Я почти уверена, ему было что скрывать, и он испугался перспектив, которые открыл перед ним Поттер, возможно, заволновался за сохранность своей семьи, одним словом, рыльце у него было в пушку. Но он оказал нам большую услугу своим самоубийством и в особенности тем, что не устроил скандал, ведь это, как никто другое, наведёт людей на лишние подозрения.
Я всегда умела абстрагироваться от неприятностей, на тот момент, когда нужно было думать о деле, но сейчас я никак не могу заставить память услужливо снова и снова не повторять про мучения Люциуса. Я была бы самой глупой женщиной на планете, если бы считала его пушистым и святым, взять хотя бы наше общее дело, он вовсе не великомученик, и, если берёт на себя эту роль, значит, усматривает в этом выгоду для всей семьи и себя лично. Давайте не будем иронизировать, мы, змеи, все действуем по таким принципам, в отличие от глупых романтиков, готовых бездарно  кинуться под пули с криками была не была.
Слов более, чем достаточно, чтобы догадаться, что между Поттером и Люциусом была не увеселительная беседа, от которой нормального человека может лишь трясти от бессильной ярости, а ненормального никак не быть в состоянии понять даже с пятой попытки, что это не тот способ, который толкает людей на откровения. Хотя, разумеется, с Поттером откровения выходят дороже себе по его глупости. Конечно, быть, как на ладони, у Тёмного Лорда тоже сомнительная радость, однако, для достойного человека имеет значение, получить за собственные провалы или же по глупости других, тем паче, недостойных личностей.
Мне кажется, нам не стоит ставить его перед выбором, Люциус. Он выберет её. А мы окажемся в дураках в особенности потому, что эта девчонка никакого выбора перед ним не ставит. Что не означает, что выбор не встанет перед ней, причём, без нашего участия.
Разумеется, я не позволяю себе фривольных комментарий, вроде «что Вы, Люциус, эта игра в любовь не стоит беспокойства», потому, что он человек старше и мудрее меня и сам в состоянии определить, за что ему следует волноваться, не говоря о том, что, вероятно, этот роман совсем не игра.Я благодарна возможности для нас слегка сменить тему, пусть и на близкую к нашему разговору, мне следует немного привести нервы в порядок, ну да, они у меня железные, но, тем не менее, они у меня есть, я вовсе не бездушный манекен, хотя примерно так считают на моей работе относительно моего чувственного мира. Это меня вполне устраивает, я предпочитаю оставлять о себе впечатление ровно то, которое потом мне пригодится.
Скорпиус, как бы забавно не звучало, во многом кажется мне похожим на меня, впрочем, что удивительного, у нас с ним течёт одна кровь в жилах. Достаточно серьёзный юноша, успешный в учёбе, который не рисуется на публике и которому вовсе нет нужны кричать о собственной исключительности во всеуслышание, кому нужно, тот сам уразумеет это, а остальным ничего лишнего и не стоит знать. Однако, в его тихом омуте теперь творится настоящая буря, и нам не стоит её усугублять.
Не скрою, что достаточно суровый тон Люциуса меня удивил, я даже слегка выгнула свою точёную бровь в такт невысказанному вопросу, это мне простительно, обычно Люциус говорил о внуке только с лёгкой улыбкой на лице, так, как никогда не говорил о Драко, и как Драко никогда не отзывался о своём сыне.
Что до меня, я не считаю, что Скорпиуса нужно спасать от этой грязнокровки любыми способами, всё было бы проще, если бы речь шла о ком-то постороннем, но мне не хочется, чтобы племянник изводил себя невозможностью быть рядом с ней. Мы взрослые люди, и могли бы придумать удачную для того ситуацию, но задача моя и Тори, как женщин, подвести Скорпиуса ко вполне очевидной мысли, что эта девочка не подходит ему, и у них нет ничего общего, а потому всё это не стоит таких столкновений семьи с её родственничками и смеси волшебной крови с её. Жаль только, что Тори, судя по всему, решила вести свою игру со своим мужем, умело вплетая в неё роман своего сына с Лили, вместо того, чтобы хотя бы ради приличия посодействовать мне в великой силе убеждения, направленной на Скорпиуса ненавязчивыми мягкими лучами. Тори всегда была мягче и упрямее меня, только жизнь с Драко так её закалила, что я порой не узнаю сестру.
Только вот до всего этого он должен дойти сам, да, я вполне эгоистично не хотела бы, чтобы он видел во мне врага. Я его тётя, и я люблю его и желаю ему счастья, и пока достаточно снисходительно отношусь к тому, что он видит его с этой рыжей девчонкой, настолько для меня явна их непохожесть. Мой интеллигентный, благоразумный, уверенный в себе племянник и эта лишённая всего женского девчонка с замашками парня, которая, если нам повезёт, хотя бы не сморкается в скатерть, не смешите. 
У меня есть к Вам просьба, Люциус, очень личного характера. Та, с которой я могу обратиться только к Вам, потому, что вынуждена сделать это благодаря энтузиазму и недалёкости нашего обсуждаемого ничтожества. И я не думаю, что эта просьба придётся Вам по душе.
Есть темы, которые ты не осмелишься обсуждать даже с любимым мужем, которому можешь доверить многие тайны, но не просить о том, что он не станет делать в ущерб своей жене, но что не отменяет их необходимость. Если темы, которые нам пришлось обсуждать, были разукрашенными не самыми радужными красками, что, впрочем, выглядело бы чрезмерно аляповато в моих привыкших к классическому стилю глазах, то эта была откровенно меня пугающей, мне даже пришлось нервозно помять тонкими пальцами салфетку, чтобы не позволить им дрожать. И всё же, мне не следовало томить себя молчанием ещё дольше, иначе, вероятнее всего, я просто на эту просьбу не решусь. Я поднимаю глаза на Люциуса, в них обычно замирает выражение спокойного моря, которое выглядит гармонично на моём чуть надменном и строгом лице, но сейчас я растеряна и решительна. Дикое сочетание. Вероятно, он сочтёт, что я лишилась ума, и я не могла бы за это винить Люциуса.
Дело в том, что мне нужно быть абсолютно уверенной, что я не стану причиной нашего провала из-за собственной слабости в столь важный для нас момент, никто второго шанса нам не предоставит. Я также надеюсь, что Поттер не осмелится испытывать непростительные заклятия на мне, однако, я должна быть готова и к этому. Мне прежде не доводилось испытывать действие заклинания Круциатус, но я не могу позволить себе эту неопределённость. Мне нужно, чтобы Вы мне помогли это исправить, а также убедились, что я не выдам никакие важные секреты, находясь в состоянии, далёком от обычного.
Под конец фразы в моём тоне уже достаточно отчётливо витала паника, но удивительно бы было, если бы её не было сейчас. Я нервничала, я была в настоящем ужасе, однако, моя решимость и уверенность в том, что я поступаю жестоко по отношению к себе, но правильно, немного грела кончики моих пальцев, которые были ледяные даже вопреки тому, что прикасались к тёплой от чая чашке, которую я аккуратно поставила на стол.
Это почти смехотворная интеллигентность, но въевшаяся в душу, когда даже на пороге своего кошмара ты остаётся вежливой и поднимаешься на ноги, словно в подтверждении своих намерений, с прямой спиной. Я никогда бы не просила причинить мне такие страдания мужа, да он бы и не стал, хотя, вполне вероятно, впервые за нашу совместную жизнь ответил бы мне отрезвляющую затрещину. Мне страшно от мысли, что мне предстоит пережить и с чем бороться, вероятно, также от неизведанности грядущего, и, безусловно, от неумолимого чувства униженности и бессилия. Однако, я должна научиться, пусть не контролировать, но хотя бы мириться с тем, что мне предстоит узнать, вполне вероятно, не перед лицом своего врага, а умелыми руками куда более, чем поднатасканного в тёмной магии друга.
Я ощущаю адреналиновою ломку, когда моё неведение позволяет мне проявить эту циничную храбрость, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что имей я шанс прочувствовать на себе ужас запретной магии раньше, никогда бы не решилась на такой шаг с той же вероятностью, с которой Люциус стремится избежать нового тюремного заключения. Так что дело в этом ключе вовсе не в моей силе духа, как бы мне не хотелось этим потешить своё самолюбие, над которым Поттер имеет полномочия надругаться.

0

7

История об убийстве двух магглорожденных волшебников грянула вчера как гром средь ясного неба. Я проснулся утром, и в газете, которую подала мне Сандра за завтраком, огромный заголовок так и кричал об этом ужасающем событии. Шрифт на полстраницы, две колдографии – «ах, какие были люди, молодые, красивые», огромное фото Черной Метки над их хибарой – «ах, нелюди, твари, убийцы»... Я только усмехнулся: подобным нагнетанием атмосферы репортеры только способствовали усилению власти Пожирателей Смерти, ибо страх всегда был лучшим оружием в борьбе с простыми смертными. Если мудрым решением было бы замять историю, все предпочли здравому смыслу скандальность и рост тиража, и Беннеты-Кэрроты посмертно прославились на весь магический мир. Эти двое, кажется, в неудачное время проходили мимо места наших общих сборищ и заметили кого-то из Пожирателей без маски – понятное дело, подобной излишней наблюдательностью они подписали себе смертный приговор. Я понятия не имел, кто привел его в исполнение, однако убийство получилось достаточно чистым – некоторые бы не ограничились Killing Curse и разнесли бы дом ко всем чертям. Видимо, именно эта аккуратность навела мистера Поттера на мысль о том, что я к этому причастен. Он позвонил в дверь, когда я еще не кончил завтракать, и забрал меня на срочный допрос; меня тошнило и било в судорогах, а он безжалостно смотрел на меня сверху вниз, как будто чувствуя свою правоту.   
Нет, вряд ли «почерк преступления» был единственным источником всех его опасений. Какого бы я ни был невысокого мнения о главе Аврориата, настолько опрометчиво он еще никогда не поступал: обвинять в абстрактных связях с Волдемортом – одно, а в одном конкретном убийстве – совершенно другое. Чтобы так издеваться над человеком, нужно иметь мало-мальски убедительные причины - какие-то доказательства, какие-то улики, каких-то свидетелей. Впрочем, даже перебрав в памяти всех своих заклятых врагов, я по-прежнему не имел понятия, кто из них мог бы поспособствовать ему в моей травле столь успешно – если учитывать, что я был совершенно невиновен, по крайней мере, сейчас. Тем более, времени думать о том, кто подкладывает мне такую жирную свинью, не было. После того, как Дафна рассказала бы мне устную часть своих заметок и идей, я собирался немедленно взяться за дело.
Дафна выслушала меня с понятными возмущением и ошарашенностью, но в то же время с неизменным достоинством, которое я так ценил в их новой ветви моего рода. Она не сказала ни слова, и я был очень благодарен ей за это. Гнев, жалость, шок – в выражении этих эмоций с ее стороны я сейчас не нуждался, тем более, что они и так очень ясно читались у нее на лице; и в то же время я был рад, что не оставил ее равнодушной. Я прекрасно мог отличить лицемерное сочувствие от настоящего, и миссис Нотт действительно была одной из тех немногих людей, что за меня беспокоились.
И она, как и я, горела ненавистью к Поттеру, как и я, мечтала увидеть его падение и мечтала явиться его причиной. Сама ее семья почти не пострадала в войне; апатичный мистер Гринграсс с его властной – но только на семейном поприще – женой не участвовали в бойне, все удары которой моя семья умудрилась (из-за меня, конечно) принять на себя, и их нейтральность позволила им спокойно избежать катаклизмов, которые чуть не доконали меня и доконали отца Теодора. Мистер Нотт-старший... Умный, ловкий, всегда верный себе, он был мне практически другом и оставался бы им сейчас, если бы не умер в тюрьме. Дафна хотела отомстить за него, за меня - за всех, кто потерял свой талант, волю и гордость в хаосе нового тысячелетия; и я с удовольствием брал ее в партнеры по карточной игре после того, как мы открыли друг другу все свои козыри.
- Это бесценная информация, Дафна, - глаза мои даже загорелись, я почти забыл о том, что только что вспоминал вчерашнее унижение: история приобретала практически характер древнегреческой трагедии, и публике должно было понравиться. Я начал мыслить вслух, возбужденный подкинутой моему уму пищей. – Доведение до самоубийства – очень серьезная статья, да. Тем более, грешки этого суицидального колдуна были не доказаны, и здесь даже не нужно будет ничего фабриковать, чтобы выставить Гарри Поттера монстром.
Нечего сказать, этот самоубийца сам, наверное, вряд ли представлял, как удачно сыграл нам своей смертью на руку и как нежданно будет отмщен. Он сделал все по-тихому и без скандала, но тем громче грянет история этой невинной запуганной жертвы поттеровской тирании после моего красочного рассказа. Теперь моя миссия приобретала почти высоконравственный оттенок: мои действия были не просто призваны подло отомстить за мое личное унижение, но и восстановить баланс справедливости, донести до широкой общественности информацию о скелетах в шкафу мистера Поттера. Никогда бы в своей жизни не подумал, что буду чем-то подобным заниматься.
Эта история тем больше тронула меня потому, что я сам в апреле чувствовал себя на грани жизни и смерти. Возможно, кому-то моя стойкость и мое терпение показались бы подвигом, но сам я прекрасно знал, что нет в моем молчании ничего героического. Просто я настолько боялся смерти, что готов был стерпеть любую боль, лишь бы избежать этой последней черты – и самоубийство всегда казалось мне верхом духовной смелости. С одной стороны я понимал, что суицид – лишь проявление слабости человека, его отказ как-либо пытаться повлиять на судьбу, признание в бессилии; но я сам никогда бы не решился на это, даже если бы окончательно отчаялся, даже если бы потерял всякий смысл существования. 
Однажды такое уже произошло со мной, и я прекрасно знал, что даже если бы ничего не изменилось, я все равно никогда бы не осмелился ступить за грань. Маленький Скорпиус лишил всякого основания мои мысли о самоубийстве и, напротив, привнес в мое сознание неистовое желание жить, так долго, как я только смогу. И сейчас я страшно боялся, что потеряю над ним влияние, что он оторвется от моих корней и, бросив все, предаст меня таким образом. При этом я не смел никак помешать их с Лили отношениям, потому что не хотел первым предавать его.
- Выбор уже очень давно встал перед ней, Дафна, и я принял непосредственное участие в обозначении сторон конфликта, - произнес я, допивая вторую чашку чая. – Однако мне не кажется, что это что-либо изменило. Девчонка либо очень глупа, либо очень безрассудна, что, по моему мнению, одно и то же... Впрочем, закроем тему, я не хочу сейчас это обсуждать.
Наш разговор уплывал очень далеко от темы, и, как бы я ни хотел к ней вернуться, мне это уже не могло удаться. С Гарри Поттером было связано очень много побочных проблем, которые волновали Дафну и меня, и остановиться для нас обоих было очень сложно. Говорят, друзей и врагов можно обсуждать вечно, и это действительно так; никогда не иссякают на языке замечательные истории из жизни одних и отвратительные поступки других.
Когда я услышал просьбу Дафны, я сначала не поверил своим ушам. Кажется, я достаточно доходчиво объяснил ей то, что бояться пыток Поттера ей не следовало; однако женщина не казалась мне спокойной – напротив, эта идея-фикс точила ее сознание страхом и ненавистью, и я был бессилен ее от нее освободить. В конце концов, я действительно не знал, что может прийти в голову нашему избранному мальчику в следующий момент, и не мог гарантировать Дафне стопроцентную безопасность; тем более, она действительно могла не выдержать пыток и выдать наши планы, ей действительно нужно было понять, готова ли она к таким испытаниям... Но неужели она действительно думала обо мне как о человеке, который способен вот так вот, просто, проверить на прочность ее, собственную, практически, дочь? Неужели я представал в ее глазах монстром похлеще Гарри?! Мне даже стало обидно и как-то больно; хотя я прекрасно понимал, что у Дафны есть основания считать меня извергом, до пыток близких даже я не мог позволить себе опуститься, и мне было неприятно понимать, что я дал Дафне повод считать иначе.
- Сандра, огневиски! – повысил я голос. Меня аж передернуло, когда я представил Дафну скорчившейся на полу в той комнате для допросов, где пыльные камни еще помнили мои кровавые прикосновения, и мне срочно захотелось выпить. Служанка не заставила себя долго ждать: дверь отворилась через полминуты, и она быстро вошла в комнату с подносом, на котором стояли бутылка и пустой стакан. Она подошла ко мне и, поставив поднос на каминную полку, начала наливать виски; одна рыжая капля из-за поспешности попала на мой манжет.
- Ты куда смотришь, крыса безрукая?! – взревел я, побагровев от злости, правой рукой выхватывая у нее стакан и в порыве бешенства замахиваясь свободной левой. Сандра взвизгнула и отшатнулась, упав на пол; бутылка огневиски, которую она выпустила из рук, упала и вдребезги разбилась, по белому ковру растеклась оранжевая лужица. Служанка встала на колени и, не имея возможности колдовать, всхлипывая, потянулась за тряпкой, порываясь собрать осколки и вытереть грязь. – Пошла вон отсюда, дрянь, я все сам сделаю! В этом месяце никакой премии, поняла меня?!
Я был в ярости; возможно, Сандра была тут не самым главным камнем преткновения, но ее оплошность стала элементарно последней каплей в бочке моего гнева: так я когда-то колотил Добби после провала задумки с дневником Риддла. Служанка, плача, выбежала за дверь, не смея даже поднять на меня глаза; я выпил залпом все, что было в стакане, и со стуком поставил его на каминную полку. Подняв палочку, я без труда убрал грязь на полу, и громко выдохнул, с трудом заставляя колотящееся сердце хоть немного успокоиться.
- Я прошу прощения за эту безобразную сцену, Дафна, - сухо и холодно извинился я. – Боюсь, я не смогу выполнить твою просьбу, у меня очень много дел.

0

8

Я чувствую немалое удовлетворение от того, что сумела подбодрить Люциуса нужными словами, оказавшись достойной поддержкой в его трудную минуту, и, разумеется, меня радует, что он оценил эту кропотливо добытую информацию, я не слишком уж амбициозна, но достаточно для того, чтобы чувствовать приязнь к заслуженным похвалам людей, которые мне небезразличны.
И всё же, я не стану кривить душой, говоря, будто меня озаботила гибель людей, не имеющих со мной никаких связей, они не относятся к нашей семье, Мерлин упаси, ещё связаться с магглами, но также меня не волнует и тот, кто решился убить себя. Многие считают самоубийство выходом для сильного, но я вижу в нём некоторую неоднозначность, которая демонстрирует силу при неотравтимости, как бы не противно было приводить этот пример, судьба Дамблдора.
И этот случая с жалким трусишком, сначала сделавшим ошибки, а затем испугавшись. Нет, бояться следует сначала, если ты заранее понимаешь, что можешь оступиться, как я понимаю про себя сейчас.
Разумеется, раз Люциус просит меня промолчать, я лишь сдержанно улыбаюсь. Я спокойна и невозмутима, и эта девчонка Поттера не в состоянии вызвать в моей душе слишком большой степени нервозности и негодования, она не стоит того, и я смею надеяться, что Скорпиус, перед глазами которого с самого детства были куда более достойные примеры того, какой следует быть женщине, в лице его бабушке, матери и тёти, и сам это разглядит, его Лили я воспринимаю, как попытку бунтовать против того, кого нужно любить.
Я ни в коей мере не умаляю его эмоций к этой девчонке, просто считаю, что он сам слишком сильно поверил во всю ту сказку, которой у них не получится просто потому, что она далека от принцессы. И я полагаю, что он всё же найдёт себе принцессу под стать, потому, что истинные принцы не способны всерьёз терпеть возле себя служанок и пастушек.
Кто знает, быть может, Скорпиус и Лили нас удивят, и я вынуждена буду смягчиться, чтобы не заставлять Скорпиуса ощущать себя окончательно загнанным, каким бы не был его выбор, я вовсе не говорю, что безропотно приму его, однако, ему нужно очень постараться, чтобы я готова была отказаться от него, и я не думаю, что ему это под силу.
Требование Люциуса подать ему огневиски в весьма грубой форме нисколько меня не смущает, я бы на его месте, пожалуй, пребывала бы в ещё более расшатанных нервах, при всей своей сдержанности, я прекрасно отдаю себе отчёт, что я не кремень, да и не подписывалась на подобную неблаговидную роль.
Сандра, однако, истинная росомаха, которая умеет подгадать идеальный момент, чтобы взбесить и без того оторопелого хозяина ещё больше, и за это я награждаю её ледяным взглядом и выгнутой бровью, которые без лишних слов обдают её волной моей холодной ярости.
Я предпочитаю относиться к ней с пренебрежительным снисхождением, но сейчас, откровенно признаться, я предпочла бы её придушить. Однако, в чём-то ей повезло, к примеру, в том, что она не моя служанка.
Моя спина вытягивается как струна, и я даже нервозно закидываю ногу на ногу, просто пытаясь занять себя хотя бы чем-то, кроме того, чтобы бездумно растирать пальцы. Люциус вежливо просит меня оставить его, и, я смею надеяться, в этом есть также его недовольство тем, что я бросила вызов нашим семейным отношениям, однако, я считаю, что семья способна пережить и не такие невзгоды.
Вполне вероятно, разница наших мировоззрений заключена как раз в том, что он знает, о чём я говорю, в то время как я сама могу лишь гадать на кофейной гуще. Никогда не любила прорицания, пожалуй, единственное, в чём мы с грязнокровкой Грэнджер сошлись.
Я вскакиваю с места так резко, что едва ли не рухнула назад, но на данный момент это мне безразлично, я нервно провожу рукой по своему лбу, на который упала прядь волос, невесть как выпавшая из моей безупречной причёски. Даже в таком взвинченном состоянии я не могу позволить себе небрежности, однако, если я намерена убедить Люциуса в целесообразности моей просьбы, придётся с этим смириться.
Люциус, прошу Вас, Вы неверно истолковали мои слова. Я никогда бы не осмелилась нанести Вам оскорбление, ведь Вы стали мне втором отцом. Выслушайте меня.
Точёные черты моего лица уже вовсе не напоминают скульптуру. Для меня это страшно, совершить непростительную ошибку, я дама, которая не тратит слова понапрасну, однако, это непозволительная бестактность не потратить нужных слов для близкого человека, не потрудившись прежде объяснить ему свою вынужденную необходимость, вместо того, чтобы его огорошить.
Однако, я ведь и сама не такая уж железная леди, и я настолько взволнованная, что допустила подобную промашку, не подумав, что Люциус с его несколько поруганным Тёмным Лордом самолюбие, решит, что я рассматриваю его исключительно в роли подходящего по всем параметрам милого сердцу палача.
И я даже не могу отказать ему в этом предположении, однако, нужные для этого навыки в его руках занимают в моей голове относительно не центральное место, в нашем случае куда важнее сердце, зря многие считают, что у меня его слишком мало.
Я должна доверять тому, кого прошу увидеть моё унижение. Будь это кто-то не из нашего хищного логова, я бы предпочла такого человека уничтожить любыми путями, я никому не позволю иметь против меня компромат или шпильки, которыми можно будет уязвить позже.
Но Люциус не кто-то там, а один из весьма немногих, кого я смею просить о подобном грандиозном одолжении, выполнить которое, вероятно, не станет для него праздником. Но я прощу его именно потому, что он как отец мне уже давно.
Я прошу Вас помочь мне, по крайней мере, избежать того унижения, которое таит в себе неизвестность, я понимаю, это звучит слишком цинично и даже безрассудно, но я просто не могу оказаться перед лицом этого мерзкого Поттера неподготовленной и беззащитной из-за этого незнания. Но, разумеется, основное дело не в этом, а в том, что я из-за этого могу сломать всю нашу игру. Мы ведь не для того стольким рискуем, чтобы не подстраховаться.
Я доверяю Люциусу, и лишь этим обусловлено то, что сейчас я не прячу от него своё смятение и страх, скрывая под светскими масками. Он ведь знает, чего я боюсь. Наша семья неожиданно стала такой хрупкой, и, даже если мы будем держаться все сообща, то не имеем понятия, ждать удара от врагов или друзей, да и не враги ли друзья, в частности.
Я выгляжу смятённой и хаотичной, но я решительна, как никогда, когда подхожу к Люциуса и неожиданно порывисто сжимаю его ладони, заставляя заглянуть мне в глаза. Мне кажется, я давно ни на кого так пристально не смотрела, мой муж, разумеется, не в счёт этих взглядов, это совсем другое.
Я лишь имею в виду, что предпочитаю оставаться ненавязчивой, но сейчас я скорее смотрюсь одержимой, как недавно у Люциуса горели глаза, когда он узнал новость о возможности подставить Поттера чужим самоубийством.
Мне кажется, у меня сердце начинает сильнее колотиться из-за того, что в кои-то веки я немного путаюсь в словах, волнуясь, верно ли я передаю смысл того, что у меня на душе, слишком безумно звучит мой монолог, мой просьба и даже мои страхи.
Но мы все немного безумны, пожалуй, в это неспокойное время, оставаться равнодушным кажется мне преступным. В подобном случае я напомнила бы себе таким бездействием отца, который полагает, что, если закрыть глаза, мир вокруг него исчезнет, и за это я немного его презираю, как бы неприятно мне не было это осознавать.
Люциус, одно то, что Поттер осмелился поднять на Вас руку уже говорит, что он вышел из себя, с него не станется превратиться в невменяемое существо, но я не могу поступать столь же опрометчиво, как он, когда он смеет бросать вызов Тёмному Лорду, не имея при этом никакого оружия против своего врага, у нас же есть все нужные карты и вопрос в том, как мы им распорядимся, если я стану действовать вслепую, любая неожиданность, которую может совершить этот избранный мальчик из-за чудес своего характера, может стоить голов не только нам, но и детям. Люциус, поймите меня. Мы не можем так рисковать ими. Пусть я одержимая, я никогда не была идеальной матерью или образцом тётушки, но я за них порву этого мерзавца на части. Но мне нужна Ваша помощь и Ваша поддержка, чтобы не споткнуться в самый неудачный момент. У нас нет ни времени, ни права на ошибку.
Моя речь уже не течёт также плавно и мерно, как до того и я уже не столь достойно держу себя в руках, с отчаянием сжимая ладони Люциуса своими ледяными пальцами. Чаще всего я сама себе напоминаю лёд, но ведь любой лёд не так уж сложно растопить, достаточно знать, как это сделать.
Вероятно, именно потому меня по-особому чарует и пугает лёд Тёмного Лорда, в котором нет ничего человеческого для того, чтобы его смягчить. Но куда больше меня пугает человеческая глупость, которая толкает на особенную жестокость, вовсе не нужную сильным этого мира. Получить авада кедавра ужасно, однако, не столь страшно, как попасть в лапы обезумевшего маньяка, у которого в глазах нет интеллекта, а значит, с ним невозможно договориться, раз он не углядит в твоих попытках вывернуться выгоды даже для себя. Самые страшные преступления чаще всего совершались такими людьми или толпой, потерявшей свой разум.
И Поттер всё чаще нечто подобное мне напоминал в своём изуверстве не забывать, что когда-то он чего-то стоил. Спасти мир, уничтожив его злобную половину, как это мило с его стороны, чем-то напоминает Гриндевальда. Только подобной силы у него нет, да и подобной жестокости, а вот туповатой бараньей решимости ничтожеству не занимать.
Я обременила Вас подобной просьбой не случайно. Вы человек из семьи, Вы мудрее, Вы выдержаннее, куда более опытны, чем я, и лишь Вам в этой ситуации я могу довериться, как отцу, если уж кому-то придётся видеть такое моё вынужденное унижение, я не хочу доставлять удовольствие учить меня принимать его, врагам. Когда я была ребёнком, мне всегда казалось, что нужно подавать Тори пример, что я должна всегда держать себя в руках, учить сестру, расстраиваясь по пустякам сколько угодно, не показывать этого другим. У нас не было старших братьев, чтобы научить, как сотворить из себя кремень. И однажды, в детстве, когда я разбила коленку, и поняла, что не могу не расплакаться, я нашла в себе силы улыбнуться друзьям и сделать вид, что мне весело, как и прежде, и только дома я всплакнула на руках отца. Пожалуй, единственный случай, когда мы с ним были близки.
И я не жалею, что тот случай был единственный. Это обо мне, я понимаю, что, если мне не дадут шанса ускользнуть, буря будет неминуемой, но я хочу ощутить её на себе, также, как древние короли принимали по капле яда, чтобы после выдержать целый графин.
Вот такой я человек, вероятно, меня смело можно назвать странной, холодно относящейся даже к самой себе, доведись мне попасть в фильм «Пила», я бы отрезала себе ногу, но потом бы сделала всё для того, чтобы обидчику пришлось отрезать себе две. Я та самая ящерица, которая безжалостно отбрасывает свой хвост, предчувствуя нужду в этом. И всё же, я всего лишь женщина, у которой сердце ходит ходуном от мысли, что я совсем не хочу, чтобы Люциус соглашался на мою просьбу, но я знаю, у нас нет иного пути, если уж мы решили идти по этому хлипкому мостику, поверни мы назад или ринься вперёд, он может неминуемо рухнуть при каждом неверном шаге.

0

9

Он соглашается с её доводами, и она с некоторым налётом усталости прикрывает глаза. Нельзя сказать, что Дафну утомляли разговоры, включающие в себя порой жестокую необходимость убеждения в том числе, сколько раз ей в Министерстве приходилось заниматься той ещё ахинеей, и ничего, спина от этого не сгорбилась, не дождётесь подобного плебейского малодушия от миссис Нотт, но тогда речь не касалась её близких, и, в том числе, её.
Но сейчас она чувствовала себя опустошённой, словно провалилась в какую-то пустоту снежной лавины, и не может найти просвет. Она верила, что поступает правильно, умоляя о том, от чего нужно было бы нестись, очертя голову, также как и Люциус проявляет вполне уместную храбрость, соглашаясь стать её палачом на этот вечер. Смотри, куда страшно, так говорят сильные личности.
Люциус говорит, и она чувствует, как между ними спадает та почти невидимая броня, которая отделяла давно существующие эмоции полупрозрачным и невидимым хитином, который, однако, держал их в тесноте комнаты, словно беспечных мух, не понимающих, что перед ними препятствие.
Но теперь этот лёд тронулся, потому, что на самом деле никакого айсберга он и не таил в своих глубинах, просто они почему-то так искренне не разговаривали никогда. Они необычная семья, та, которую может вызвать на нежные эмоции надвигающаяся буря, организованная этой же самой семьёй.
Она молчала, почему-то в голове билась совсем уж неуместная мысль о "даже Драко". Это прозвучало для неё совсем обыденно, так как её пытливый ум уловил ещё давно, что Драко не был бесконечно любимым своим отцом сыном.
Но почему-то эти слова вдруг ударили её слово поддых, а что если её собственные дети столь холодны с ней и Тео, по той причине, что тоже считают, будто они для них всегда на втором, третьем, а, может, и сто первом плане, декорации для жизни.
Впрочем, все дети мира сами по себе создания достаточно эгоистичные, взять хотя бы их с Тори, нельзя сказать, что они осчастливливали своих родителей частыми письмами и приглашениями их посетить хотя бы даже на праздники, они привыкли обмениваться дежурными любезностями и как-то незаметно разучились быть семьёй. Но она об этом не жалела.
Что же до вопроса о детях, Дафна всегда считала, что воспитывать мальчиков в больше строгости имеет смысл, потому, как они должны расти настоящими мужчинами, самодостаточными и уверенными в том, что могут дать себе сами то, что, пусть даже, по возможности, вполне могут обеспечить им и родители своим крылом и тылом.
Ну а телячьи нежности, это просто совсем не про неё, хотя, вероятно, Дар с Нилом так не считали, периодически наблюдая за тем, как их мать очень даже умела любезничать со своим мужем. Но это другое, любая, даже самая холодная женщина, умеет находить один язык со своим мужчиной.
А вот всякие долгие чтения сказок на ночь и слюнявые ежесекундные поцелуйчики даже ещё совсем крохотных детей не совсем в её стиле, и в её понимании это вовсе не демонстрирует степень любви, скорее уж степень пошлости, вбитой родителям бескультурными книгами и передачами про то, что нужно только тем и заниматься, что облизывать отпрысков, а потом удивляться, что они сами не могут ничего.
Если вы сомневаетесь в их педагогических талантах с Тео, посмотрите на их детей. Возможно, многие их не любят, но ещё больше людей тянутся к их несколько тёмному очарованию, и про них уж точно нельзя сказать, что они никакие или не личности.
Люциус говорит о том, что не хочет причинять ей боль, и она смотрит на него благодарным взглядом, едва уловимо улыбнувшись, её очень тронуло, что он это сказал, и, как бы она не позиционировала себя, как смелую женщину, способную всё решать самой, ей была важна эта отеческая поддержка.
И всё же, её планомерно потрясывает от рассказов Люциуса, которыми он пытался уберечь её от опрометчивого шага. Она знает, он говорит это не для красного словца, перед ней тот человек, который отвечает за каждое своё слово. Есть ли у неё сомнения на этот счёт?
Разумеется, они кричат в её голове, что она умалишённая, она так и видит перед собой яростное лицо Тео, который, пожалуй, устроил бы ей такую взбучку, которую их семейная жизнь ещё не видела, и это был бы отнюдь не идеальный шторм. Она всего лишь хрупкая женщина, и, разумеется, сомневается, и её так и терзает противно заползающий в душу страх, словно ледяной ветер под не слишком плотно прилегающий шёлковый платок.
Дафна грациозно опускается на колени, и почему-то ей хочется плакать, она не может вымолвить ни одного вразумительного слова, но, вероятно, Люциус понимает её состояние, и она крайне признательно ему, когда он опускается на ковёр рядом с ней, и вспоминает о том, что безрукой служанке необязательно слушать весь предстоящий концерт, так уж вышло, что Дафну сейчас вряд ли можно назвать вменяемой, чтобы подумать о подобной мелочи, стоящий их голов. 
Она, силясь взять себя в руки, аккуратно снимает с себя туфли на высоких каблуках, и дрожащей ладонью распускает свой деловой и вполне уместный для работы пучок, в нём нет никакой необходимости, когда скоро её волосы всё равно в безумном хаосе разметаются на полу. Она старается внимательно слушать наставления Люциуса, но ощущает звук его голоса, будто бы проходящий сквозь вату.
Со стороны эта сцена выглядит безумной для случайного взгляда, так, словно она неожиданно предложила благовоспитанному гражданину стать маньяком, а он умирать ей красиво, не без эстетики. Они уже не обмениваются светскими, пусть и искренними, любезностями, но ведут себя как и все нормальные люди с их слабостями и недостатками, эта сцена могла бы растрогать кого угодно, если бы не сама дикость её подоплёки. Но в этом и заключается их особый аристократичный стиль цинизма, при взгляде даже на самих себя.
Раз. Дафна пытается сосредоточиться, но у неё, разумеется, не выходит ничего путного из этой попытки, она и без того всегда чувствовала внутри себя прохладу, но сейчас там, в груди, что-то пылает, на уровне подсознания, и у неё даже краснеют фарфоровые щёки.
Как бы не хотелось контролировать ситуацию своей железной рукой, она должна её отпустить, потому, как ей не дают выбора, нет, не Люциус, разумеется, он как раз тот, кто этот выбор ей дал даже после того, как, фактически, согласился её истязать, это всё обстоятельства и извечная схватка Тёмного Лорда и Гарри Поттера, которая силой своего притяжения способна смести в круговорот тех, кто оказался неподготовленным бездарем.
Два. Она знает, для чего идёт на этого, но тогда отчего она так отчётливо ощущает предательскую дрожь в коленях, словно уже не уверена в своей правоте, будто судьба предоставила ей возможность выбрать дверь к своей дороге или верной гибели, и она, довольная тем, что ей выпал тернистый путь, который, как водится, ведёт прямо к звёздам, уже не уверена, что всё будет так, как она рассчитала, и почему-то вспомнился какой-то совершенно нелепый маггловский случай о том, как просчёт на одну сотую в космосе стоил всему экипажу жизни.
Три. Перед глазами встало лицо её мужа, и ей захотелось поймать его пальцы своей ладонью и поднести их к губам. Никогда не любила все эти плебейские обмены нежностями, заменяющие слова, которые некоторые не в состоянии выговорить, но теперь это стало для неё вдруг необходимо, словно вода.
А потом у неё всё смешалось в голове, она не знала, что сделать, смотреть или лучше закрыть глаза, и тогда она решительно выбрала для себя первое. Почему-то в голове завертелись совсем уж непозволительные мысли о том, что сестра Циссы в своё время пытала до умопомрачительного безумия парочку Лонгботтомов, на которых Дафне было откровенно плевать.
Она тогда уловила в словах Циссы тень ужаса, но сама лишь пожала плечами, мягко ей улыбнувшись и ответив, что она не обязана изводить себя мыслями о том, что её сестре подобные заклинания довались с восторгом. Но что бы чувствовала Дафна, если бы Тори счастливо улыбалась, направляя волшебную палочку ей в лицо?Какое-то полное безумие, которое остановило заклинание Люциуса.
Это было страшно, нахлынув на неё тем первобытным ужасом, который не в состоянии позволить возобладать над собой, её опрокинуло на спину, но, как ни странно, Дафна даже не двинулась, лишь её веки тяжело рухнули вниз, прикрывая глаза, замерев, словно фарфоровая кукла, отличная от человека тем, что разбилась под несколько странным углом.
Её тело словно парализовало, забальзамировало, однако, внутри Дафна пылала, каждая вена, каждая нервная клетка были словно объяты дьявольским пламенем, её мыщцы будто переплетались друг с другом в каком-то невиданном орнаменте, скручивая что-то внутри шеи, это было дикое, безумное ощущение невменяемости, когда ей хотелось пробраться пальцами под кожу, под ногти, и изорвать в клочья всю себя.
А затем пришёл страх, вместе с ним крик и движения, которые больше всего напоминали собой изгнанание дьявола из женской души. Сердце заплясало в невиданной дьявольской пляске, и в этот момент у неё открылись глаза, и зрачок расширился так, что поглотил собой всю их тихую голубизну, и теперь Дафна кричала уже беззвучно, так, словно кто-то вдруг выключил у телевизора звук.
А затем вдруг всё стихло, да как-то неправдоподобно, словно и вовсе не терзало каждую её крупинку, чувство, вовсе не похожее на попытку придти в себя после затяжной болезни, напротив, словно всю тебя разом стёрли и вдруг поместили в какой-то безликий сосуд.
Она не могла даже моргнуть глазами, ставшими остекленевшими, будто из них выкачали жизнь, сердце едва билось в замедленном звуке, и она, всё также бессмысленно глядя перед собой, вдруг ощутила, что чьи-то руки приподнимают её голову над землёй, но странно не ощутила теплоты их прикосновений. Она не чувствовала ничего, кроме такой опустошённости, что хотелось развести руки в сторону и свалиться в неизвестность, убаюкивающую тебя.
На её лбу выступила ледяная испарина, а пальцы безвольно свисали, словно обездвиженные уже давно. Её бессмысленный взгляд неожиданно упал на кольцо на безымянном, и в голове вдруг отчётливо пролетела мысль, в которой она себя убеждала.
Я ничего не скажу.
Голос звучал странно размеренно, словно напевом, будто она не слишком осознавала, что говорит, но знала, что нужно сказать именно так. А затем вновь нахлынул панический ужас, и по щекам потекли беззвучные слёзы, и она улыбнулась, и эта улыбка показалась гораздо страшнее какой-то куда более адекватной реакции.
Не убивайте меня.
В голове возник образ Тёмного Лорда, нет, только он мог доставить ей столько картинных мук, но всё равно, что за диво, в ней ещё бьётся желание жить, и она готова цепляться за него облупившимися ногтями. Или это не он? Где она? Что вообще происходит?
Словно шелест едва слышимых листьев, ниспадающих с дерева на листву, ещё зелёную после лета. Её плечи била крупная дрожь, пыльцы заледенели, словно она окунула их в ванну со льдом, а всё тело горело, будто в лихорадке, губы приняли синюшный оттенок, а сердце принялось аритмично отсчитывать её пульс. Она знала, что не следовало говорить об этом, но оно подводило её давно, что не давало ей даже усомниться в том, что оно бы не выдержало пять круциатусов никогда, но всё равно осмелилась пойти на то, чтобы сократить свой лимит ради достоинства и блага семьи.
Она не чувствует запахов, она, облизнув пересохшие губы, готова об заклад биться, что ощущает на них свою кровь, но не чувствует ни её вкуса, ни губ. Она медленно начинает приходить в чувства, но глаза её никак не могут правильно сфокусироваться, и она видит перед ними лишь давящую темноту, сквозь которую с криками ужаса хочется продираться.
Её точёное лицо ещё больше заостряет свои черты, а сердце совсем тихо стучит, лицо принимает цвет бледного полотна, которое особо отчетливо обрамляют смоляные разметавшиеся по ковру длинные волосы.

0

10

Cruciatus Curse всегда было для меня заклятием победы - с самого первого раза, когда оно у меня получилось. Молодой, бесшабашный, жестокий, понимая, что начинаю проигрывать во время дуэли с каким-нибудь аврором, я не чурался пустить пыточное проклятие в ход и тем самым начисто выбить из соперника желание и силы сопротивляться. Потом меня не мучили угрызения совести. Я не чувствовал вину за то, что причиняю людям боль: я считал себя вправе вершить свое правосудие, потому что был выше их всех и слишком хорошо вызубрил формулу "кто не с нами - тот против нас", чтобы церемониться с предателями. Для меня мало что изменилось; я по-прежнему с холодной радостью пытал бы своих врагов и сейчас, если бы была в том нужда. Но никогда еще я не заставлял так страдать людей, небезразличных мне, и мне бы никогда не хотелось пробовать.
Я не должен был соглашаться. Уговоры Дафны показались мне убедительными, но, как только мои губы самопроизвольно произнесли "Хорошо", я понял, что совершаю ошибку. Отсчитывая секунды до точки невозврата, я с внутренним исступлением ждал, когда же Дафна не выдержит подобного саспенса и крикнет "Остановись". Но она не крикнула, и я уже не мог остановиться сам. Я должен был довести это до конца. И я отключил свой разум от происходящего и погрузил его в самовнушенную ложь для того, чтобы суметь сдержать свое слово.
Я услышал свое собственное заклинание как будто со стороны: в пузыре тишины, который объял нас, эхо разносилось, словно под куполом храма. На моей левой руке громко-громко, медленно-медленно тикали часы; время затормозило, как будто в особой киносъемке - каждый свой вздох я слышал настолько отчетливо и долго, как будто я вовсе забыл, как это - дышать. Тик-так. Через странно долгую секунду я услышал глухой стук падения, как будто чье-то тело опрокинулось навзничь. Тик-так - все замерло, даже дыхание, кажется, остановилось; через еще одну тягучую, безразмерную секунду я почувствовал, как кто-то судорожно вцепился пальцами в ковер и рывком потянул его на себя.
А потом раздался крик. В куполе silencio этот громогласный, визжащий, срывающийся на ультразвук вопль забился и запрыгал, как рикошетящий снаряд, влетая мне в уши хоровой многоголосицей, как будто кричали одновременно семь женщин. Женщин?! Об эту мысль разбился ореол моей магической лжи, я в ужасе раскрыл глаза и вспомнил, что происходит. Тик-так-тик-так, - время на моем запястье понеслось со скоростью стука колес поезда; передо мной на полу корчилась в каком-то агоническом экзорцизме Дафна - ее било, корежило, скручивало в узел под направленным ударом моей собственной палочки, а я, ошеломленный, впал в такое тупое безумие, что даже не сразу остановил пытку. Тик-так-тик-так - мое сердце заколотилось, как бешеное, мне стало страшно. Почему же я раньше не замечал, как это страшно? Почему раньше пытаемые мной люди казались мне жалки и презренны, а теперь у меня разрывается сердце?! Через секунду я оправился от шока, вскрикнул и отбросил палочку в сторону; она отлетела к камину, чуть не попав в огонь - но я об этом даже не подумал; купол Silencio исчез, пытка закончилась, а полуживая Дафна осталась лежать на ковре.
- Дафна! - закричал я, кидаясь к ней, хватая ее на руки и бешено тряся за плечи. Но она не отвечала, ее голова безжизненно качалась на плечах из стороны в сторону, как у китайского болванчика, - и я даже в ужасе судорожно схватил ее за запястье - но нет, пульс все-таки был. - Дафна! Ты слышишь меня?! Дафна! О боже...
Я был настолько не в себе, что даже не вспомнил о палочке, которая могла бы помочь мне привести женщину в чувство. Я принялся лихорадочно обмахивать ее лицо ладонью; мне и в голову не могло прийти, что всего от одного моего заклинания она может впасть в такое состояние. И тогда я понял, в чем было дело. Представляя для успешности заклинания, что пытаю своего злейшего врага, я выместил на Дафне такую злобу и такой гнев, что ее слабое женское тело просто не могло совладать с ними. У меня в сознании заколотилась огромными восклицательными знаками смесь ужаса и вины: я не смел соглашаться на такое и не смел быть столь безрассудным, если уж согласился. Меня трясло, в голове у меня мутилось.
- Я ничего не скажу... Не убивайте меня... - Мороз прошел у меня по коже после этого еле слышного шепота, а к горлу подступил огромный ком. Я довел свою названую дочь почти до умопомрачения своей безмозглостью; она не узнавала меня, она не понимала, где находится, по щекам у нее текли слезы,  но она все равно была храброй и достойной, она улыбалась, и от этого становилось еще страшнее.
- Девочка моя... - Я хотел, чтобы мой голос прозвучал ласково и успокаивающе, но вместо этого из горла вырвался какой-то сдавленный всхлип. - Дафна! Это я, Люциус, я здесь, я здесь, ты со мной, у тебя все будет хорошо. Прости меня, умоляю... Я не должен был соглашаться, я грязный подонок, боже мой, прости меня, я не хотел так... Очнись... Я больше не посмею тебя тронуть, клянусь, господи... Прости меня, пожалуйста, только прости... Дафна... Дафна, очнись! Дафна!
Но она мне не отвечала; ее глаза были какими-то тусклыми, а взгляд бессмысленным, и мне стало действительно страшно за нее. Я знал людей, которые сходили с ума от силы этого проклятия; конечно, десяти секунд для этого было недостаточно - но мало ли как могла среагировать Дафна. Со мной ее сравнивать было бессмысленно: я-то что, что с меня-то станется? За долгие годы жизни у меня выработался какого-то рода иммунитет к Crucio; я внутренне оброс для него слоновьей шкурой, потерял такую девственную восприимчивость - и по-прежнему не мог переносить его, потому что к такому нельзя привыкнуть. А Дафна? Хрупкая, нежная, женственная, беззащитная... Она до сих пор не приходила в себя, как бы я ни звал ее.
Прошло, казалось, очень много времени, прежде чем первый шок немного прошел, и я снова смог здраво мыслить. От того, что я бы сидел на ковре и взывал к своей невольной жертве, толку было бы немного; и я заставил себя собраться. Даже не попытавшись прибегнуть к магии, я просто схватил Дафну на руки и - не без труда - но все-таки поднявшись, отнес ее на диван. Хотя любое бесчувственное тело нести тяжелее, чем человека в сознании, она показалась мне странно легкой, как будто я выкачал из нее все жизненные соки, наполнявшие ее, и оставил только пустую невесомую оболочку. Мне было стыдно, гадко, мерзко, я чувствовал себя виноватым, как еще никогда в своей жизни. Но одним признанием вины я не помог бы Дафне.
- Rennervate. - Я даже не понял, когда успел сбегать за палочкой и встать рядом с диваном на колени. - Aquamenti. - Я смочил водой салфетку, на которой нам принесли столовые приборы, протер женщине лицо, а потом положил примочку Дафне на лоб. -  Enervate, Enervate. Bono sis animo. Rennervate...
У меня стучало в ушах и болело слева, в груди - хотя я такого за собой еще не помнил. Я не только измучил Дафну до полусмерти - я сам себя довел переживаниями до грани обморока. Сейчас я забыл обо всем: о цели нашей сегодняшней встречи, о Гарри Поттере, о документах, компрометирующих его, - мне хотелось только вновь увидеть Дафну здоровой, очнувшейся, и я пробовал для этого все заклинания, которые только знал. По-хорошему нужно было вызвать врача или хотя бы сходить за аптечкой, и я даже сначала рванулся к выходу из комнаты. Но через секунду я понял - нет, нельзя, чтобы кто-то узнал о том, что произошло здесь. Запретное заклятие остается запретным, в каких целях оно ни применено; и огласка будет означать мой абсолютный конец.

0

11

Я, поначалу немного неверяще, чувствую, словно моё сознание постепенно овладевает собой, всё более настойчиво отталкивая от себя всё постороннее и призрачное, заставляющее мои плечи содрогаться в то время, как всё моё тело остаётся неподвижным.
Я вижу себя в кои-то веки непривычно, невозможно непонятно, не узнавая ни себя, ни собственное тело, которое смеётся надо мной, потому, что не могу двинуть даже пальцем, словно проснувшись от летаргического сна, но не в силах даже подать знак, что я всё ещё дышу, когда надо мной принимаются плакать.
От этого ощущения сквозит зимним льдом, и мне кажется, что им же покрыто моё лицо, и теперь этот лёд начинает трескаться, обнажая всё ещё живую кожу, позволяя этому пренеприятному ощущению заморозки, давящему на скулы и мешающему как следует открыть глаза, отступить на второй план.
Я распахиваю глаза так широко, что, мне кажется, веки порвались бы, приложи я чуть больше энтузиазма, слава Мерлину, я сейчас не способна не только видеть себя, но и что-то как следует соображать. Белки моих глаз покрыты прожилками треснувших капилляров, и почти перекрасили их в красный цвет, а зрачки сузились до неузнаваемости, и, когда я невольно кидаю взгляд в сторону света, мне приходится снова зажмурить глаза от того, что я совершенно не могу их на чём-либо сфокусировать. Но я снова их открываю, превозмогая себя, я достаточно сильная в духовном плане, и упорства Дафне Нотт не занимать.
Девочка моя, Дафна, это Люциус, эти слов доносятся до меня, прорываясь через терновник окружившего мою голову бреда, и я пытаюсь сконцентрироваться на них, хотя те неприятно ударяются о мои уши, как через сладкую вату. Я пробовала такую однажды, когда мама решила попробовать провести вечер со мной и Тори, как с обычными детьми, но я сразу поняла, это не для меня, и тогда я ещё не была достаточно лицемерной для того, чтобы мастерски притворяться, когда что-то шло не по мне, а вот воротить от чего-то нос моя врождённая особенность.
В эту секунду я ощущаю, что окончательно сбросила с себя оковы оцепенения, взглянув Люциусу в глаза уже более осмысленно, но заторможено и всё ещё слегка остекленевшее, словно находясь под транквилизаторами. Я не чувствую никакого заклинания на себе, и никаких его последствий, но меня начинает трясти, будто бы в сумасшедшей лихорадке, мои плечи ходят ходуном, и мне кажется, ещё немного, и изо рта пойдёт морозный пар, словно в насмешку среди жаркого лета.
Дафна...
Я с пугающим в своей бессмысленности безволием воспроизвожу звук своего имени, слетевший с уст Люциуса, ощущая на своих щеках чуть стягивающее подрагивание слёз, и даже наслаждаюсь этим чувствам, ко мне возвращается, по крайней мере, способность осязать, хотя видимость по прежнему как среди тумана.
И всё же, с ощущениями приходят и инстинкты, я тянусь левой рукой к сердцу, с отчаянием сжимая ткань своего пиджака, сердце не как не желает поддаться моим убеждениям и униматься, так разволновали его наши жестокие игры с ним, и оно решило мне отомстить, видимо, чтобы в другой раз было неповадно отыгрываться на себе ни за какие грехи и ни для каких целей.
Я молчу, словно в трансе наблюдая за тем, как суетится Люциус, и едва уловимо отмечаю, что никогда не видела его в подобном состоянии. Вот себя видела, когда умирала от невысказанного беспокойства от того, что мой тогда ещё совсем маленький Даррелл, может погибнуть на наших с Тео руках, если бы я могла воспламенять взглядом, в то время я бы, пожалуй, сокрушила всё, до чего дотянулись бы глаза, дотла. И я узнаю это беспокойство в глазах, которое чувствуешь за своего ребёнка, и оно заставляет меня слегка отойти от своей мрачной дрёмы. Я ведь мать, и я могу это понять, как только может понять любая мать. Я облизнула пересохшие губы.
Люциус.
Голос совсем не похож на мой приятный и немного низкий тембр, какой-то скрипучий, словно давно не смазанное маслом железо, ужаленный, но я довольна уже тому, что он появился, будем решать эстетические проблемы последовательно. Вот покрутить головой и руками пока не удаётся и вовсе, но последствия тёмной магии напали не на ту. Когда у меня не вышло одно непростое заклятие Макгонагалл на уроке, я не бросила тренировки, наверное, изводя его миллион раз, прежде чем оно не сдалось мне на милость, и в итоне фигурально удалось только мне. И ещё этой выскочке Грэнджер.
Сердце всё также противно постукивало, заставляя меня ощущать биение пульса едва ли не на языке, у самого горла. Сердце никогда не было моей сильной стороной, и часто меня подводило, но я не могла говорить об этом, это бы стало последней каплей, чтобы Люциус строго сказал нет в ответ на мою просьбу.
Но только теперь я окончательно поняла, как он был прав, когда меня отговаривал. Я достаточно эгоистична, чтобы думать сейчас о себе, но также и достаточно дальновидна, чтобы понимать, что также могла подставить и Люциуса своей смертью по собственной глупости. Я никогда не виню других в том, в чём сама наломала немало дров.
Как Вы смогли превозмочь всё это?
Мой голос едва шелестит, но в нём отчётливо слышится гордость тем человеком, с которым я имела честь быть сведённой играми судьбы. В этом вся я, не успела придти в себя, но уже хватаюсь за суть, словно за соломинку благоразумия, не говоря уже о том, что разговоры и мыслительный процесс мне помогают также и сосредоточиться на том, что я не выжила из ума.
Как, всемилостивый Мерлин, он мог пережить нечто подобное многократно? Как ему удалось выжить и не сгорбиться, каждый новый день неся горделиво прямую осанку, как удалось найти в себе силы и не изничтожить проклятого Поттера? Но даже не это меня занимало в эту минуту, скорее, я думала о Тёмном Лорде, с силой которого так и не смог сравниться ни один тёмный маг.
Как мог Люциус вынести то, что тот для него приготовил? Раньше я полагала, что, вероятно, после тех изощрённых игр с его сознанием и сыном, Люциусу никакое заклинание не казалось истинным возмездием, но теперь и я знала, о чём шла речь, и понимала, это было безумие. Как он нашёл в себе смелость не бежать, сломя голову, прочь из города, из страны, а сам придти к Тёмному Лорду, не представляя, что за приём его ждёт. Безумие, со всей очевидностью, заразительно, ведь иначе, как сумасшествием, это я назвать не могу, видимо, мы стоим один другого. И я горжусь тем, что могу назвать этого противоречивого человека своей семьёй.
Вы не ослышались, я горжусь им, и понятия не имею, как сама бы поступила в подобной ситуации. Нет, впрочем, знаю, вероятно, также, как он, я достаточно уверена в себе, чтобы считать, что смогла бы взять себя в руки, а не копошиться, как недостойные Уизли, взывая о помощи. Эта помощь бы стала началом нашего конца и не нужной огласки, уши есть у всех, даже у тех, на кого мы часто не обращаем внимания. И, вместе с тем, что это принесло бы самому Люциусу безусловные страдания, также бы ознаменовалось бы тем фактом, что мои попытки стать великомученицей были бы лишены хоть сколько-нибудь видимого смысла.
Я хотела бы спросить, достаточно ли хорошо показала меня эта проверка, или же всё же мои подозрения в собственной ментальной уязвимости оказались небезосновательными, и я выдала наши секреты, но вместо этого моя взгляд бездумно блуждает по аккуратно стоящим чуть поодаль туфлям. Тео, что скажет мой муж, увидев меня даже в осадке после подобного состояния? Мне даже становится страшно за нашу семью, я догадываюсь, что он точно не по голове меня погладит за подобные, продиктованные женской эмоциональностью, выходки, сколько бы рационально я их не преподнесла.
Впрочем, прежде, чем беспокоиться о том, чем я сумею оправдать свой опрометчивый поступок, неплохо бы хотя бы привести себя хотя бы в подобие движения и сесть, выпить воды, а не лежать безвольной куклой на подушках дивана, безупречного, под стать вкусу владельцам этого особняка.

0

12

Когда Дафна распахнула глаза, невидящим взором окидывая комнату и глядя словно сквозь Люциуса, склонившегося над ней, тот не смог сдержать облегченного вздоха. Сердце у нее в груди колотилось уже не так бешено, как раньше, и аритмия, кажется, переставала мучить ее; Малфой, бессильно обмякший на полу возле дивана, заставил себя подняться и сесть рядом с женщиной, улыбаясь ей немного вымученно, но счастливо. Она уже могла произносить его имя, ее взгляд уже фокусировался, становился осмысленным, и щеки постепенно наливались слабо-розовеющим оттенком заместо мертвенно-серого.
- Слава Мерлину, ты очнулась, - выдохнул Люциус и постарался как можно незаметнее, сделав вид, что стирает пот со лба, вытереть слезы, до сих пор увлажнявшие уголки его глаз свидетельствами его минутной слабости. В нервозности и суетливости больше не было смысла, и старик, уже чувствовавший неловкость за, возможно, даже не увиденное Дафной свое поведение, снова заставил себя быть спокойным и даже немного отстраненно приветливым. Хотя кому как не Дафне было знать, как это естественно - чувствовать страх за подопечное тебе существо.
Это был не первый случай в жизни старика Малфоя, когда он самозабвенно боялся за кого-либо. Самым страшным для него в этот момент было бессилие; именно оно наполняло его душу ужасом: если бы он знал, что делать, то для страха времени бы просто не было. Но сидя в 1996 году в тюрьме, он ежедневно с ужасом думал о том, какие опасности могут угрожать Нарциссе; метаясь в 1998 году по другую сторону баррикад от Драко, он ежесекундно представлял себе во всех красках, что могло произойти с его единственным наследником на враждебной территории Хогвартса - и обоих случаях он не имел ни малейшей возможности что-либо изменить. В 2008 году - он помнил, как вчера - этот главный ужас его жизни достиг своего апогея: когда Скорпиус, оставшийся у них в поместье, в то время как его родители отправились в путешествие, подхватил где-то драконью оспу. Это заболевание не действовало на детей так, как на пожилых людей; также существовала панацея, симптомы были замечены Малфоем достаточно вовремя, и все в итоге обошлось - но забыть, как распухший, весь в холодном поту, маленький внук стонал у него на руках, пока он бежал с ним по коридору Мунго, Люциус не мог до сих пор. "Мой отец умер от этой болезни... - колотилось тогда у него в голове. - Что если... Что если..." И когда через два дня в реанимации Скорпиус, наконец, осмысленно открыл глаза и потянулся к деду, Малфой-старший ощутил практически то же искреннее счастье, что и сейчас, рядом с потрепанной, но живой Дафной.
- Я... очень испугался за тебя, - уже спокойно, но искренне произнес Люциус, осторожно убирая у женщины со лба волосы нежным движением руки и промакивая ее покрытое испариной лицо все той же мокрой салфеткой. - Прости мне мое безрассудство, если такую непростительную глупость вообще возможно извинить. Я должен был быть осторожнее.
С другой стороны, возможно, так было действительно лучше для Дафны, - если о Круциатусе вообще можно говорить положительно. Мистер Поттер, если бы решился применить к ней те же методы, что и на старике Малфое, осторожничать точно бы не стал, а оторвался бы на полную катушку. В то же время необходимо было принять во внимание, что его "полной катушке" было далеко до такой же Люциуса, который все-таки был куда сноровистее в темной магии в силу богатого опыта. Возможно, после первого опыта от руки мастера Дафне было бы легче пережить нечто подобное от руки любителя: все познается в сравнении.
Вот заклинанию Люциуса было далеко по силе до заклинания Темного Лорда. И Малфой понимал, что Дафна имела в ввиду, спрашивая, как он мог такое пережить. И правда: память о причиненной боли была в нем сильна даже через двадцать пять лет настолько, что решиться на тот, январский визит было подобно подвигу. Однако Люциус никогда не думал о себе как о герое и сейчас не придал значения словам Дафны, хотя уважительные приятные слова, пропитанные гордостью, в любой другой момент могли бы доставить его удовольствие. Сейчас была важна Дафна и только она. Сейчас он был виноват и хвалить его было не за что.
- Так же, как и ты превозмогла, дорогая, - проговорил Малфой, рассеянно поглаживая холодные руки Дафны, будто пытаясь их согреть. - Ты прекрасно справилась. В тебе есть честь и цельность, которых нет у наших временных палачей. Я горжусь тобой и знаю, что доверяю свои секреты достойной преемнице... - Старик наклонился и осторожно поцеловал женщину в лоб. - А сейчас тебе надо выпить чаю, чтобы прийти в себя - по старой доброй британской традиции.
И он взял чашку Дафны со стола, и поднес ко рту женщины, чтобы она, слегка приподнявшись на диване, смогла сделать несколько глотков.

And if you're strong enough
Together we can take the world apart ©

***
...А в это время за дверью, затаив дыхание, стояла не кто иная как Сандра Шминкс, сквиб, служанка и новоиспеченный шпион Аврориата. Это была седеющая сорокалетняя женщина с незапоминающимся лицом, плоской грудью и худощавым туловищем, одетая в безупречно чистое, но невзрачное платье домработницы, - впрочем, Люциус Малфой, ее работодатель, никогда не утруждал себя запоминанием этих черт. Богатым людям не свойственно обращать внимания на тех, кто всегда у них перед глазами и кто по определению должен быть верен им за полученные деньги. Именно этим пользовалась сама Сандра и пользовался второй ее попечитель - Гарри Поттер.
Она знала о старшем поколении Малфоев все. Знала, какое Люциус предпочитает вино, какие драгоценные камни нравятся его жене, какие парные комплекты костюмов чета надевает на какие праздники и какими методами нужно приводить эти наряды в порядок. Она знала, как часто в год старший Малфой страдает от ночных кошмаров и какое зелье он принимает, чтобы усмирить болезнь легких. Она знала, когда Малфои аппарируют и когда они возвращаются, знала, о чем они разговаривают по вечерам в постели. А теперь она знала, что Люциус Малфой хочет отомстить Гарри Поттеру за унижение и кооперируется для этого с Дафной Нотт.
Сандра, конечно, не слышала подробностей разговора; потом вообще возник купол Silencio, и она уже почти отчаялась узнать нечто полезное - раз уж хозяин оказался так предусмотрителен. Но потом купол внезапно исчез, и Сандра вновь приникла к двери. То, что она услышала, заставило ее сначала вздрогнуть, а потом усмехнуться: Люциус Малфой, этот непроницаемый сноб, всхлипывал, как ребенок, потерявшийся в магазине, а с Дафной случилось что-то вполне нехорошее, за что свекр ее сестры просил у нее прощения. Сандра не поняла, что произошло, но уже могла строить вполне конкретные догадки. Когда разговор продолжился на менее высоком тоне, служанка отошла от двери во избежание неприятностей.
Через несколько дней, когда она сможет в свой выходной день выбраться из коттеджа, мистеру Поттеру будет о чем послушать. А синяки, которые теперь красовались на ее локтях после неудачного падения, станут прекрасным иллюстрирующим довершением к недостойному поведению ее отвратительного хозяина.

0


Вы здесь » RE:WIND » Silencio » This is war