RE:WIND

Объявление

сюжет игры

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » RE:WIND » Silencio » Counting bodies like sheep to the rhythm of the war drums


Counting bodies like sheep to the rhythm of the war drums

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

http://funkyimg.com/i/XK6r.jpg

Время и место:
8 декабря 2023 г. - 27 января 2024 г. Больница Св. Мунго, отделение недугов от заклятий >>> Лондон, Чизвик, коттедж Г.Лавкрафт.

Действующие лица:
Гвендолин Лавкрафт, Гекльберри Роули, некоторые другие NPC.

События:Печальная история знакомства, развития отношений и расставания одного пациента из психиатрического отделения и только что переведенной на новое место работы медсестры.
Don't fret, precious, I'm here.
Step away from the window, go back to sleep
Safe from pain and truth and choice and other poison devils.
See, they don't give a fuck about you,
Like I do.

0

2

December 8, 2023
(Friday)     

Дорогой дневник,
Прости, вчера я не смогла написать, очень устала, и нужно было ложиться спать, чтобы вставать рано. А сейчас 7 утра. Я забыла задернуть шторы и проснулась раньше будильника. Поэтому появилось свободное время. Теперь я сижу за кухонным столом и ем яичницу с беконом и бобами. Рядом Сноуи и Синди едят свой корм. Я давно не позволяла себе такого завтрака: слишком уставала, чтобы готовить. Обычно ела бутерброды, если вообще что-то ела. Но сегодня мне почему-то захотелось побаловать себя. Я даже сварила кофе, а не просто выпила воды, как обычно. Кофе очень вкусный, этот пакет с зернами привез мне Ксавьер из Франции, когда в последний раз приезжал.

Только что услышала стук в окошке для почты. Пойду посмотрю, что там.

Пришло письмо от Ксавьера! Я приложу его к дневнику. Надо прочитать.

Он женится на той девушке. Что ж, это очень здорово. Он показывал мне как-то раз ее фотографию, она очень красивая. Не то что я, правда?

Он зовет меня приехать. Наверное, да, поеду. Здорово будет побывать во Франции. Я ведь ни разу еще никуда не выезжала из Англии. Даже из Лондона редко куда-то выбираюсь. Надо будет купить новое платье. Я давно хотела голубое в горошек, с юбкой-солнцем, сейчас снова модно носить такие. И новые солнечные очки. Я хочу в белой оправе, как у Одри Хепберн. Там же все так модно одеваются. Во Франции. Ксавьер давно там живет. Но все равно надо будет взять с собой пальто, оно хоть старое, но теплое, надежное. И купить им какой-нибудь подарок. Что вообще можно подарить на свадьбу?
Надо написать ему ответ. Завтра напишу. Или вечером сегодня. Или даже на работе, если время найдется.

[письмо, замусоленное от частых прочтений, прикреплено к странице дневника степлером; на его полях несколько рядов рисунков - цветочки, солнышки, сердечки, проткнутые стрелами, разбитые сердечки, просто сердечки, пара странных профилей; сложный узор из черточек, пересекающихся на клетках тетради]

Уже половина восьмого, мне пора собираться на работу. Я еще не писала об этом - о своей новой работе. Я устроилась на новый пост в больнице - медсестрой на 5 этаже недугов от заклятий, в психиатрическом отделении. Моя знакомая, Нэнси, ушла в декретный отпуск, и ее нужно было заменить. Так вот. Вчера я побывала в том отделении на "экскурсии" и получила все инструкции от главврача, мистера Хьюза. Он сухой, но, видимо, доброжелательный и честный человек. Он сказал, что в мои обязанности не будет входить ничего сверхъестественного: надо будет только, как обычно, разносить лекарства, делать процедуры, помогать врачам. Единственное отличие от отделения ранений от магических существ, где я работала раньше, - в особом присмотре за несколькими опасными пациентами. В смысле, чтобы они никуда не убежали и никого не покалечили. Для таких случаев у меня будет специальный свисток, чтобы, если что, я смогла позвать на помощь охрану.
Сначала мне было страшно, но теперь мне уже не страшно. Все продумано, все предусмотрено. У меня есть свисток - что может случиться?

Ладно, мне пора. Вечером напишу обо всем, что сегодня произойдет. Впрочем, надеюсь, ничего особенного, как и всегда. Пусть Сноуи и Синди не скучают без меня. Пока-пока.

* * *
Держа в руках небольшой металлический подносик с четырьмя пузырьками специальных лекарственных снадобий и отдельными мерными ложками для принятия каждого из них, Гвендолин, в белоснежно-чистом халате, двигалась по коридору к последней палате, в которую сегодня еще не успела зайти. Пациенты ее отделения были немногочисленны и в большинстве своем абсолютно безобидны: лежа в своих палатах по трое-четверо человек, они переговаривались о чем-то, читали какие-то книги, рисовали в каких-то блокнотах. Она спокойно познакомилась со всеми: некоторым показала бейджик, некоторым произнесла свое имя по буквам; к каждому постаралась найти особенный подход, была ласкова и приветлива. Здесь, в этом уединенном мирке людей не в себе, шла совершенно иная, какая-то потусторонняя жизнь со своим временем и пространством, к которой ей, естественно, еще только предстояло привыкнуть. Но она не чувствовала себя здесь как-то особенно некомфортно. Здесь было тихо, но не жутко, а как-то спокойно; она даже могла бы сказать, что ей здесь нравилось.
Гвен пока еще не могла приложить ума, зачем ей мог бы понадобиться свисток. Но мистер Хьюз не зря рассказал, что его сигнал не раз и не два звучал в том самом коридоре, по которому она сейчас несла зелья в одиночную палату: ту, что с решетками - она знала - на окнах и даже двери.
Придержав увесистый поднос дрожащей от усилия левой рукой, правой Гвендолин достала из халата ключи, пришитые к карману за крепкий шнурок, и с тихим щелчком отворила дверь. Едва она вступила в палату, ей сразу стало как-то не по себе. Несмотря на довольно солнечный день, здесь были задернуты все шторы, заткнуты все щели, и от этого в ней - в отличие от остальных, довольно светлых и свежих - царил какой-то затхлый сумрак, как будто вечный летний вечер, пропитанный смогом и парами бензина. Подождав, пока зрение привыкнет к относительной темноте, Гвен закрыла дверь изнутри и поискала глазами пациента. На кровати его не было, за столом он тоже не сидел.
- Доброе утро, мистер Роули... - проговорила она своим фирменным тоном строгой медсестры, который она включала, если нужно было поставить пациента на место - или не показать свою растерянность и страх. - Меня зовут Гвендолин Лавкрафт, я новая медсестра вашего отделения. Будьте так добры, примите лекарственные зелья, которые я вам принесла. Это ваш обычный ежедневный набор. Мистер Роули?
Но пациента не было видно. Гвендолин, вступившая почти на середину палаты, сделала шаг назад к двери. Кисть ее свободной руки, в которой не было подноса, несколько раз дрогнула, готовясь в любой момент потянуться к спасительному свистку, висящему у нее на груди, как маленькая красная мишень.

Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2015-09-05 00:35:36)

+1

3

Гек ненавидел дом, в котором вырос, но по необъяснимым причинам именно он в последнее время становился основным мотивом в набросках, которые Роули никогда не доводил до конца: одичавший двор, после того, как за ним оказалось некому следить, больше напоминающий лесной бурелом; портрет матери, какой он ее заполнил со времен последней встречи: со впавшими щеками и сбитыми, нерасчесанными волосами; теперь - один из пейзажей, висевших на стенах их непомерно большого имения, который в исполнении Роули становился особенно удручающим из-за черной штриховки, заменившей сюрреалистично яркое закатное небо - красок у Гека не было, но даже если бы были - едва ли он бы ими пользовался.

Интересно, что бы на этот счет сказали профессора Стаффорд и Хьюз? Сам Гек не имел ни малейшего представления, что все это может значить.

Эту привычку - убивать время за бездумным рисованием - привили ему здесь, в больнице, где творчество выступало одним из видов терапии. Долгое время Гек был не в восторге от этого, что особенно усугублялось его неспособностью изобразить хоть что-то стоящее, но со временем он все же оценил этот вид времяпрепровождения по достоинству. Рисование очень спасало его большую часть времени, когда он был предоставлен сам себе - ну, а что еще делать в этом месте, забытом Богом, Дьяволом, Мерлином и вообще всеми, кроме медицинского персонала, да и то - только потому, что надо на что-то содержать семью, а в отсутсвие таковой - хотя бы самих себя?
Хорошо, что ему хотя бы позволяли рисовать, при чем позволили заниматься этим прямо в палате - невиданная щедрость по отношению к пациенту, который пару лет назад умудрился порезать остро отточенным пером для письма своего лечащего врача. У мистера Гектора Стаффорда поперек лба и носа до сих пор видны тонкие косые линии, хотя на взгляд Роули, так ему даже лучше: шрамы только оживляют его широкое и будто заплывшее воском лицо.

Штора, приоткрытая потихоньку практикующим какую-никакую поддающуюся ему магию Геком, тут же оказалась задернута, стоило только кому-то заворочать ключом в замке. Гек решил, что это, должно быть, пожаловала старуха Шмидт с лекарствами, заготовленными для него (правда, что странно: он не услышал характерных шаркающих шагов), ведь именно ее в последнее время посылали к нему. Спешка в занавешивании окон была к тому, что карга, во-первых, с суеверным ужасом относилась к способностям Роули управляться с магией простым усилием воли и каждый раз показательно хваталась за сердце; во-вторых, не стоило давать ей понять, что в полумраке ему живется не так уж и комфортно (а управлять кинетическими чарами было все же гораздо проще, чем учиться с нуля зажиганию света), как он старается показать (Гек позиционировал это так, что его тошнило от одного только взгляда на то, что у других, на самом-то деле, есть нормальная жизнь, которой он лишен) - особенно после того, как старуха подалась раздвинуть шторы, а он в ярости оттолкнул ее к двери, фактически, и пальцем не тронув. Не то чтобы он часто упускал возможность позлить престарелую грязнокровку (а немка Шмидт была чистейшим магглорожденным отродьем), но предпочитал ситуации, когда самому удавалось доводить ее до ужаса в глазах и действовать ей на нервы, а не выслушивать, как она, в свою очередь, пилит его, и пилит, и пилит. Старуха хоть и боится его, но инстинкта самосохранения точно не хватит на то, чтобы в этот раз смолчать, а не заладить: она же говорила, что все это глупо и только лишь его блажь (а если он ее снова ударит, ну... всем будет лучше этого избежать).
Да черт возьми, может, и так! Может, он уже просто не знает, чем себя занять, поэтому выдумывает мнимые проблемы. Или на самом деле начал сходить с ума?

Все равно его пребывание в больница - один не прекращающийся фарс.

Однако вошедшей удалось Гека удивить уже тем фактом, что она оказалось вовсе не той, кого он ожидал.

Мистер Роули.
Губы самопроизвольно скривились.
Ну, по крайней мере он уже не реагировал на это обращение слишком ожесточенно, как в первое время, когда всех и каждого в этом здании пытался научить, как следует к нему обращаться. Что толку, если из раза в раз любая уборщица невозмутимо - а то и со снисходительной ухмылочкой - обращалась к нему, черт возьми, мистер Роули? Раздражение, разумеется, несмотрря на смирение, никуда не девалось, но он не доставит никому счастья лицезреть его слабость по таким мелочам - и без того над его гордостью уже достаточно поиздевались.
Видите? Не так уж Гек и безнадежен, что-то ему все же дано уяснить.

"Лекарственные зелья", "ваш обычный ежедневный набор"...
Обычный ежедневный набор зелий, которые каждый день проделывают путь от уборной в канализацию, никак не затронув здоровье и разум Гекльберри, как бы это ни виделось со стороны глуповатым доверчивым сиделкам.

Разумеется, вошедшая медсестра не заметила его. Просто не догадалась обернуться, посмотреть за дверью: вдруг пациент устроился на полу, вольготно прислонившись спиной к стене?
Отложив листы бумаги в сторону (исчерченной стороной вниз, разумеется - ни к чему ему лишние вопросы), Гек с демонстративным вздохом поднялся на ноги. Не то чтобы вставать было действительно тяжело, но надо было каким-то образом обозначить свое местоположение, чтобы оно не явилось для посетительницы сюрпризом. Разумеется, наслышанная о пациенте, медсестра заведомо испугается и потянется за свистком, но зачем пугать ее еще больше? Несмотря на то, что так ни с кем у Гека и не сложилось дружеских или даже приятельских отношений за все 13 лет осточертевшего пребывания здесь, это не значит, что он не старался. В большинстве случаев он вообще был не против идти на контакт с новыми людьми, только врачи и ископаемая грязнокровка ему сразу не понравились.

- Простите, я не хотел вас пугать, - Роули - сама вежливость, доброжелательность и раскаяние, принимает флаконы с зельями из рук медсестры.

Не принимая во внимание тот факт, что он считает, будто ему здесь вовсе не место, Гекльберри все же умеет, когда считает нужным, преподнести себя так, что никто не придерется к его манерам и поведению.

- Красивое имя - Гвендолин, - приглушенно произнес Гек у кого что болит. - Я что, сказал это вслух? Оу, - получается, что так.
Роули выдает сдержанно-галантную улыбку, которая всегда доставляла столько радости покойной матушке в дни редких приемов гостей. Только в этот раз улыбка даже чуть менее фальшивая, чем та, заученная, и чуть более обезоруживающая.

А в Гвендолин, надо заметить, красивым было не только имя.

Не сводя с медсестры взгляда беззлобно смеющихся глаз, все с той же улыбкой Роули отработанными показными движениями создает впечатление, что беспрекословно принимает лекарства, в тот же момент удерживая в голове установку, что ни толики чертовой магической химии не должно достичь его организма.

- Так значит, - продолжил Гек, - вы сюда попали, потому что..?

+2

4

Because the line between wrong and right,
Is the width of a thread from a spider's web,
The piano keys are black and white,
But they sound like a million colours in your mind.

Скорее всего, Гвендолин просто сама себя накрутила до такого состояния, что разглядывать душную темноту отдельной палаты было так невыносимо, до мурашек страшно; но этот образ - логова психически нездорового и опасного существа - был удивительно точно соблюден здесь. Когда она краем глаза заметила движение за своей спиной, а потом, спустя секунду, услышала чей-то тихий, вполне спокойный, но неожиданный вздох, этого оказалось достаточно, чтобы она громко ахнула - на грани вскрика - и отскочила в сторону, едва не уронив поднос с пузырьками лекарств. К счастью, тот, кто скрывался за дверью и кого она сперва не заметила, войдя в комнату, успел ловко выставить вперед руку и вовремя подхватить ценную ношу.

Если бы мне действительно сейчас угрожала опасность, я бы вряд ли даже успела прижать губы к злосчастному свистку, - запоздало пронеслась у Гвен в голове полная паники мысль. Как было глупо на это понадеяться.

Затаив дыхание, она широко открытыми глазами смотрела на человека, стоящего перед ней, даже не особенно уже скрывая свой ужас от его появления - и не пытаясь больше показаться той железной бесстрашной медсестрой, которую обычно строила из себя, потому что стыдилась своего детского страха перед абсолютно всем она свете. Да уж, а у страха глаза велики. Она как предчувствовала что-то такое. Рассказы о безумии мистера Роули, которыми ее любезно снабдил каждый второй служащий отделения недугов от заклятий, сделали свое дело, и даже оговорка, что страшилки эти поросли мхом, не помогла сделать эту первую встречу хоть чуть менее неудачной. Однако пациент-то вовсе и не был в этом виноват: нет, лишь только ее собственные домыслы без какого бы то ни было адекватного повода отправили ее сердце в пятки. Нервы у нее всегда были ни к черту с тех пор, как отец умер; малейшего раздражителя было достаточно, чтобы сорвалась... Но этого все равно нельзя было себе позволять; она должна была сдерживать себя и адекватно оценивать ситуацию, как профессионал своего дела, а не пятилетняя девочка, потерявшаяся в магазине.

Сначала побледневшая, теперь Гвен, постепенно приходя к осознанию своей оскорбительной глупости, почувствовала, как у нее слегка зарделись щеки.

- Извините, сэр, - пролепетала она, прося прощения неизвестно за что. - Спасибо, сэр. Все в порядке, я сама виновата...

Да, пациент, определенно, изначально не собирался причинять ей вред; да и в принципе не производил впечатления серьезно больного человека - были в этом отделении люди, куда более пугающие с виду. Мистер Роули не был обладателем ни отсутствующего взгляда, ни нервных повадок, ни пугающей внешности, свидетельствующей о глубинных травмах прошлого. Лавкрафт с каким-то оцепенелым любопытством наблюдала отлаженные движения, которыми он по очереди отправлял в рот свои лекарства. Худые, бледные пальцы с заметными суставами фаланг и аккуратными светлыми ногтями, светлая кожа, сквозь которую было видно голубоватую сетку сосудов, тонкие кисти, тонкие руки, сильно выпирающие ключицы, тонкая шея... Ее взгляд, против обыкновения, полз по всей его фигуре внимательно и напряженно; и первое, что Гвен почувствовала, когда, наконец, взглянула пациенту в лицо, - удивление от того, насколько ясными и осмысленными были его красивые, чуть усмехающиеся глаза, цвет которых - голубой - даже в сумраке палаты был отчетливо различим. Она, конечно, тут же отвела взгляд; но что-то в его внешности поразило ее.
Впрочем, она тут же отмахнулась от этих неопределенных мыслей. Что еще она ожидала увидеть на его лице? Шрамы в пол-лица от уха до уха, красные расширенные зрачки, черные синяки бессонницы, клыки вместо зубов, когти вместо ногтей? Он был такой же пациент, как и все другие, такой же человек, и диагноз - частичная амнезия в сочетании с садистическими наклонностями и магической эпилепсией - вовсе не обязан был отразиться на его лице, превратив его в урода или монстра. Он вполне себе мог оставаться красив... очень красив...

Гвендолин безмолвно вспыхнула в ответ на его с виду неловкий и в то же время очень приятный комплимент и забавно растянула губы в неопределенной нервной улыбке, почему-то уставившись в пол.

- Я, сюда? - испуганно отозвалась она, как будто было еще к кому обращаться в этой комнате, кроме нее. Впрочем, так мало людей в последнее время проявляли интерес к ее судьбе, что в этом вполне невинном вопросе ей сначала показался какой-то подвох. - Ах... ничего особенного, сэр, просто Нэнси... ваша предыдущая медсестра, миссис Кёртис, ушла в декретный отпуск, и ей требовалась замена. Видите ли, она не могла больше работать в таком графике, семь дней в неделю; а так как мне, в отличие от нее, все равно, есть ли у меня выходные или нет, ведь... э-э-э... то я с удовольствием согласилась подменить ее за небольшую прибавку к жалованию. Деньги лишними не бывают, не так ли?
Гвендолин нервно рассмеялась своим нежным, с придыханием голосом и слегка дрогнувшими руками взяла обратно поднос с опустошенными пузырьками лекарств, сразу крепко-крепко прижав его к груди.
- Прошу простить меня... но не хотели бы Вы проветрить в этой комнате? - осторожно произнесла она, помолчав несколько секунд. - А я могла бы пройтись по шкафам с мокрой тряпкой... Конечно, как Вы пожелаете, сэр, но... дышать такой пылью для организма неполезно...

+1

5

Гек с удовлетворением и даже некоторым триумфом наблюдал за тем, как сменяется выражение лица новенькой: от ужаса к облегчению напополам с удивлением или, скорее, любопытством. Конечно, после всего, что ей наговорили (а Гекльберри готов был поспорить, что рассказывали о нем ей много, во многом приукрашая реальность), она наверняка ожидала увидеть одичавшего полумонстра, получеловека со сверкающим неосмысленным взором и хищным оскалом... ну, или что-то типа того. Распространенное заблуждение, даже жалко разочаровывать, что кошмаром во плоти внешне не уродился. Хотя разочаровывать ли? То, что представления о нем не совпадают с первым впечатлением, обычно настраивает на мирный, а иногда даже дружелюбный лад. Впрочем, все равно не надолго, так что... да, разочаровывать.
Сэр?
Гек сначала не поверил, что правильно расслышал, пока это не повторилось вновь.
Сэр?..
Никто и никогда не называл его сэр. Вот уж не думал, что это произойдет здесь.
- Да нет, что вы, - польщенно улыбнувшись, принялся заверять он Гвендолин, впрочем, не вполне понимая, в чем. - Просто недоразумение. Все в порядке.
В ответе медсестры на вопрос о нахождении ее здесь Гек даже немного разочаровался: с большим удовлетворением он бы воспринял весть о том, что брюзгливая грязнокровка загнулась от старости, или что Макалистер -другую недавно переведенную медсестру, с крысиным лицом и дерганными движениями - кто-нибудь спустил с лестницы и она пару дней проведет в травматическом отделении. По крайней мере, против Кертис он точно ничего не имел. Что ж, лучшие никогда надолго здесь не задерживаются.
- Что ж... передавайте ей мои поздравления, - правда, Геульберри не был уверен, что бывшая сиделка будет рада их получить.
Деньги лишними не бывают? Возможно, Роули мог бы с этим согласиться... при других обстоятельствах. Променять жизнь на обычное выживание и зарабатывание денег, добровольно обречь себя ради них на дни и ночи, проведенные в стенах больницы, среди неуравновешенных и слабоумных?
- Неужели у вас нет никого, кто ждал бы вас дома? - глупый вопрос, ответ на который почти наверняка очевиден - а оттого еще и едва ли приятный для Гвендолин, но Гекльберри просто не понимал, почему и как можно было согласиться.
Впрочем, дело не его. У него-то вообще нет выбора. Ни выбора, ни свободы, ни денег, только пожизненное заточение.
Вернее, конечно же, не пожизненное: до выздоровления. Но подразумевается, конечно же, что выздоровления его никогда не произойдет. Ну а на его собственный взгляд, как можно вылечиться, если не болен?
На его памяти, никого из ему подобных отсюда выписывали.
- Почему же никого? У меня есть две кошки... - слова эти явно не предназначались для него, но, будучи наедине с замявшейся медсестрой, трудно было не услышать даже слабого ее бормотания под нос.
Гек предпочел сделать вид, что не услышал.
Ну, а что тут скажешь? Остается только посочувствовать: от счастливой и беззаботной жизни не остаются в полном одиночестве, уж ему ли не знать.
В итоге Гек просто неопределенно подернул плечами: да, наверное, деньги будут не лишними.
А затем сделал это повторно: да, почему бы и не открыть, как пожелаете.
Открытия окна он, разумеется, был против. Ему спертый воздух привычен, а от всего, что происходило за окном, тошнило (впрочем, его итак начинало тошнить - от лекарств, от которых не терпелось избавиться и куда-нибудь смыть). Неполезно для здоровья? Какая разница, что произойдет с его здоровьем? Неужели кого-то здесь действительно интересует, проживет кто-то из этого безнадежного отделения больше или меньше? Разве не выгодно избавиться от нежелательных пациентов как можно раньше? Все равно обуза, так еще опасная для жизни - даже в условиях изоляции.
Если отсюда не выбраться, то и за жизнь нечего цепляться?
В этом, как бы ни считали на самом деле, санитары его разуверили несколько лет назад, хотя казалось бы, что проще - закрыть глаза на происходящее и дать свести счеты с жизнью?
Через окно в палату ворвался ледяной ветер, в первые же секунды пробравший Роули до костей. Какой сейчас месяц? Он и забыл, что бывает так холодно.
То, что он вцепился в собственные плечи, неосознанным символическим жестом стараясь оградиться от перепада температуры, разумеется, нисколько не помогло, и даже одеяло поначалу оказалось пронзительно холодным. Не стоило все же позволять новенькой никакого самоуправства.
На его счастье, ледяной ад не продлился долго.
Чудом возобновив доброжелательную улыбку на лице, Роули в оцепенении распрощался с Гвендолин.

December 12, 2023
(Tuesday)     

- Оу, Гвен, - послышался сонный голос привалившегося к спинке кровати Гека, стоило тихо щелкнуть замку, а потом хрупкой фигуре медсестры появиться в дверном проеме. - Здравствуй. А знаете, вы мне сегодня снились, вот и... - неопределенный жест рукой, указывающий на ножку кровати и будто продолжающий фразу: ...так уж получилось само собой.
Разумеется, на самом деле ничего не происходило само собой. Заклинание Orchideous, легко осваиваемое шестикурсниками и некоторыми из тех, кто помладше, но любит рисоваться и блеснуть своими познаниями в трансфигурациями и изящными манерами, на протяжении нескольких утомительных часов никак не поддавалось Роули. В принципе, ничего удивительного в этом быть не должно, ведь для использования магии, как правило, по меньшей мере нужна была волшебная палочка, которую психически нездоровым пациентам Мунго иметь не положено.
Как правило - нужна. Это бы наверняка остановило Гека, если бы он не знал, что способен управиться без нее. Магия пробивалась наружу, когда это было совсем ни к чему, однако со временем он все лучше контролировал ее всплески - или по крайней мере мог иногда заставить ее работать на себя, когда нужно, а не когда попало.
Сложнее было с трансфигурацией, чем, скажем, с обычным перемещением предметов, и он даже не особенно практиковался в ней, но если долго мучиться... упорство и магический потенциал все-таки возьмет свое - и как раз в тот момент, когда уже окажешься готовым окончательно увериться, что все бесполезно.
Вокруг ножки кровати вился цветущий плющ с белыми лепестками.

+2

6

Дорогой дневник,
извини, что снова задерживаюсь с описанием своей жизни. Когда я бралась за новую работу, я и не думала, насколько она окажется тяжелой. Все-таки работать без выходных, даже с прибавкой к жалованию, которая мотивирует, - очень утомительно. Я прихожу домой, и сил у меня хватает только на то, чтобы дать корма Синди и Сноуи. Я даже в душ теперь хожу не каждый день. Поэтому иногда мне даже кажется, что больничная пыль оседает на моих волосах и я становлюсь как какой-то старый, никому не нужный торшер, запиханный в чулан. Вроде и красивый, а к интерьеру не подходит.
Так вот - я еле нашла время написать. Просто сейчас ночь, и мне снова приснился тот кошмар. Ну ты помнишь, я описывала его еще, кажется, на розовых блоках, в самом начале тетрадки. Последний раз мне он снился очень давно. Наверное, года два прошло с тех пор. Это странно и жутко. Я-то думала, что все, больше не повторится. Интересно, это какой-то знак? Надеюсь, что нет. Так вот, пока я боюсь лечь спать, я решила записать то, что запомнила за предыдущую, пропущенную, неделю. 

Так вот, вечером 08.12 я успела забежать на почту и отправить письмо Ксавьеру. Я написала, что обязательно буду на их свадьбе, и пусть он держит меня в курсе событий - когда приезжать, какие вещи брать и т.д, и т.п. Я очень надеюсь, что он напишет мне подробные инструкции. Я очень боюсь запутаться.
На следующий день, 09.12, была еще только суббота, но по дороге на работу я купила себе горячий шоколад в ларьке у Паддингтона. В конце концов, я же больше зарабатываю. В больнице было очень мало людей, так что я помогала уборщице чистить палаты, а потом старшей медсестре - сортировать документацию.
В воскресенье, 10.12, я дежурила одна с главой отделения, доктором Хьюзом. Он даже отпустил меня пораньше на полчаса вечером. Я очень радуюсь, что мне не нужно оставаться в больнице на ночь: хоть пациенты очень милые, чтобы общаться с каждым по-своему, понимать каждого и заботиться о каждом, нужно очень много эмоциональных сил. К концу дня я чувствую себя шкуркой от апельсина, который побывал в соковыжималке. Особенно было тяжело, когда в понедельник (11.12) к одной пациентке, пожилой женщине, приехала дочь. Она приехала уже почти в конце рабочего дня, но я подождала, пока они пообщаются. То есть, говорила все время дочь, а ее мать просто смотрела на нее - и никак не реагировала. Дочь плакала, когда вышла со мной за дверь. Я еле сдержалась, чтобы тоже не заплакать. Но я постаралась утешить ее. В конце концов, доктор Хьюз действительно заметил положительную динамику.

Мне так одиноко. Я вот думаю: если я все-таки сойду с ума от этого всего - никто ведь не будет меня там навещать? Кому меня навещать? Ксавьеру и его жене? Кошкам?

Наверное, поэтому я так много провожу времени в той палате. Которая с запертой дверью. В субботу я проторчала там, кажется, целый час. Я мыла полы и вытирала пыль со шкафов - мокрой тряпкой, вручную, потому что так полезнее, чем магией, я где-то читала. Потом меня оттуда достали; кто-то пришел и сказал, мол, что ты тут так долго делаешь? Мы уже волнуемся. Не понимаю, почему. Этот мистер Роули кажется таким милым. Мы с ним не особенно говорили, конечно. Да о чем со мной говорить. В основном он просто сидел на кровати и следил за мной взглядом. Я знаю: его тоже никто не навещает, и даже сотрудники отделения не очень-то ходят к нему. Он уже очень долго живет там совсем один.
Прямо как я.
Кстати, я стала забывать свой свисток на столе в ординаторской.

Ладно, меня клонит в сон, вставать через четыре часа. Надеюсь, мне ничего не приснится сегодня больше. Пойду позову Синди и Сноуи, может быть, они полежат со мной.
Спокойной ночи, дневник.

***
Гвендолин, конечно же, не выспалась. Ей казалось, что она привыкла к этому состоянию постоянной усталости; но сегодня утром сил было даже еще меньше, чем обычно. Отложив ночью дневник, она ворочалась еще около полутора часов, несмотря даже на то, что рядом, на второй, пустой половинке двуспальной кровати родителей, верно лежали и дремали ее две теплые пушистые кошки. Увидев в зеркале свое некрасивое, распухшее от недосыпания лицо, она заплакала - правда, очень быстро успокоилась, едва только умылась. Она часто так начинала плакать - а потом прекращала, понимая, что наедине с собой это делать бесполезно: только время зря тратится.
На работу она опоздала, потому что пыталась привести себя в порядок. Однако большая часть потраченного на это времени ушла на то, чтобы только найти косметику, и поэтому выговор от старшей медсестры, фрау Шмидт, она выслушивала с растрепанной прической и никудышным макияжем, вовсе не прикрывающим синяки от бессонницы.
- Да, фрау Шмидт, простите меня, больше этого не повторится, - пятнами краснея, лепетала Гвен, глядя сухой седовласой немке куда-то в грудь, плоскую, как доска. Через еще несколько минут морализаторства ей уже были выданы подносы с лекарствами - чтобы снова, в который уже раз, разносить их больным. В горле стоял ком от обиды. Когда ее один раз так распекла за неаккуратную тетрадку учительница в маггловской школе, папа пришел и защитил ее... Все вокруг теперь казалось каким-то мерзким и унизительным. Какая-то пациентка обмочилась в кровать, а дежурившая ночью медсестра этого не заметила; и Гвен очень долго возилась с матрасом и бельем, пока зрелая женщина, похожая на призрак, виновато стояла рядом, вперившись в нее своим отсутствующим взглядом, раскачиваясь из стороны в сторону и тяжело вздыхая. К последней, запертой палате Гвен пришла совершенно измотанная и разбитая; было только совсем раннее утро, а сил уже не было ни на что.
- Доброе утро, мистер Роули, - бесцветным, едва слышным голосом произнесла Лавкрафт, входя в палату, с момента ее первого посещения ставшую уже не такой душной и темной.
И замерла, проследив небрежное движение руки того, указывающее куда-то на ножку кровати.

Дорогой дневник,
сегодня мне сделали очень приятное, и, кто бы мог подумать - мистер Роули! Я была очень уставшая, совершенно не соображала ничего... а это было настоящее волшебство. Мистер Роули не умеет колдовать обычными методами, как это делают все окончившие Хогвартс волшебники, но каким-то загадочным образом сегодня вокруг ножек его кровати обвился цветущий плющ. Он сказал, что это потому, что сегодня ночью ему снилась я. Наверное, я очень глупо выглядела в тот момент. Я же знаю, что совсем не красавица, а сегодня вообще не успела привести себя в порядок. Неужели я нравлюсь ему? Это так странно... Он мне тоже, кажется, нравится. Он очень красивый. И очень милый и обходительный. Со мной давно уже никто не был так добр. Так вот, мне было странно приятно и очень страшно одновременно. Я вообще чувствую себя странно в его присутствии: как-то двояко, неустойчиво. Понимаешь?

- Мистер Роули... сэр... - Гвен просто не знала, что сказать. Она поставила поднос с лекарствами на тумбочку, чуть не уронив его. Потом она начала неловко поправлять волосы; но непослушная прядь все время выбивалась из-за уха. - Это... это... очень мило... так волшебно... - Она улыбнулась, как маленькая девочка, которую одели в новое красивое платьице. - Но я не знаю, можно ли здесь... Не будут ли нас ругать, если я оставлю... - Она замолчала, потупив глаза. - Можно я лучше сорву цветы и поставлю их в маленькую вазочку у себя? Можно?
В том взгляде, который она после этого бросила на Роули, читалось что-то наивное, восторженное и испуганное.

+1

7

- Разумеется, - устало и очень тепло улыбнулся Гек, крайне довольный собой. Как будто он мог запретить! Даже если бы пожелал. В смысле, он часто безразлично относится к местным правилам и просто нормам хорошего поведения, но сейчас что толку от этого? Должный эффект получен, остальное его не то чтобы слишком волновало. Пусть лучше Гвен делает, как посчитает нужным.
Тем более, ему совершенно не хотелось, чтобы об этом инциденте узнал кто-то свыше и решил, что не стоит им больше видеться.

Дальнейший ход визита медсестры продвигался бессловесно и довольно быстро: оставив лекарства, польщенно зардевшаяся и изредка поглядывающая на него Гвендолин аккуратно сорвала вьюн и выскользнула из комнаты.
Гек сонно вздохнул, взбил подушку и прикрыл глаза.

December 18, 2023
(Monday)     

...любопытство, исходящее от Гвен, было практически осязаемо: ей даже не надо было ничего говорить, чтобы Гек его почувствовал.
В иных случаях подобное внимание к своей персоне Роули только раздражало, но на Гвен от даже разозлиться как следует не мог. Да и мало того, что попросту не получалось - спугнуть ее вовсе не входило в его планы.

Однажды на вопрос, что ты рисуешь, Гек ей ответил: "Воспоминания". На тот момент ему удалось интонациями и всего одним произнесенным словом ясно дать понять, что он не намерен развивать эту тему, и все же - сам виноват. Чего еще от нее он ожидал после этого? Разве мог такой ответ не разогреть еще больший интерес? Можно поспорить, что он и сам бы не устоял: во всех нас неискоренима тяга к умалчиваемому.
Повезло ему, что милая серая мышка Гвен достаточно нерешительна, чтобы сознательно не навязываться. А все-таки - как бы ни хотелось, этого разговора не избежать, если он действительно хочет укрепить доверие между ними.

- Да ладно, - усмехнулся он, наконец, отложив листы бумаги. - Неужели есть что-то, чего вам обо мне еще не рассказывали?

Странно: казалось бы, вся его жизнь должна быть описана в карте пациента - сухо, но исчерпывающе. Разве не знакомят с историями болезней новый персонал? Но даже если и так, Роули не обязательно было лично слышать шепотки за дверьми, чтобы прекрасно представлять себе: он - один из главных объектов баек и страшилок своего отделения, и при этом большая часть из рассказываемого - чистая правда, не нуждающаяся в преувеличении.
Однако, насколько он мог судить, если Гвен когда-то и верила тому, что о нем говорят, то это имело место только в самом начале их знакомства. Гек даже не мог понять, хорошо это или плохо.
Впрочем, кого здесь обманывать? Для него - определенный выигрыш, но насчет Гвен он не был бы так уверен.

Разве мы еще не перешли на "ты"?

- Что ты хочешь от меня услышать? - снисходительно улыбнувшись одними уголками губ, поинтересовался он.

Отредактировано Huckleberry Rowle (2015-09-05 00:41:35)

+2

8

Новое место работы не нравилось Гвен. Атмосфера здесь была невероятно подавляющая и больная, даже по сравнению с отделением Ранений от магических существ, где она работала раньше; и - да, именно этого ей и не хватало в ее и без того довольно безрадостной жизни. Гвен привыкла к безразличному, а то и жестокому отношению к ней людей, но здесь ее одиночество и беззащитность были как будто особенно выделены, подчеркнуты жирной тройной линией, выставлены на всеобщее обозрение. Главврач отделения не здоровался с ней в коридоре, будто не замечая; старшая медсестра заваливала не только работой, но и всяческими обвинениями, претензиями, оскорблениями; другие медсестры почему-то смеялись у нее за спиной; уборщица ругалась из-за грязных туфель и один раз даже ударила ее тряпкой; а, хотя основная масса пациентов больше напоминала амеб, чем людей, один из них все время смотрел ей в декольте взглядом слабоумного и норовил ущипнуть за ягодицу.
В этом месте Гвен все время чувствовала себя униженной, ненужной, загнанной в угол.

Чем дольше она находилась здесь, тем чаще ей казалось, что единственный уголок правды, понимания, радости, света - находится там, в той палате в конце коридора за бронированной дверью.

Гвен не понимала всех этих кошмарных историй о порезанных острым карандашом сонных артериях и заточенных об железную ножку кровати ложках, которые неизбежно были связаны с Гекльберри в рассказах ее коллег. Она просто не могла представить себе, как этот милый, обходительный, доброжелательный молодой человек мог бы вдруг взять и убить кого-нибудь; вообще - причинить кому-нибудь боль. Ей казалось, что это все - просто выдумки, а то и намеренная злостная клевета сотрудников, которым больше делать нечего, как портить репутацию какому-нибудь несчастному. Тем сильнее было ее любопытство: неужели и в саму больницу он попал лишь по чьему-то жестокому наговору? Диагнозом Гека была "селективная амнезия" - однако Гвен до сих пор не замечала, чтобы его память была хоть сколько-нибудь менее отчетливой и ясной, чем у всех обычных людей. Напротив, он помнил такие вещи, которые она бы ни за что не сумела воспроизвести в памяти. Однажды она подсмотрела, что он рисует: в тот момент это был портрет молодой девушки, удивительно похожей на него самого, с выражением ужаса и шока на лице (несмотря на то, что у Гека никогда не было посетителей, Гвен догадалась, что тот рисовал, скорее всего, свою сестру). Если бы сама Гвен даже и умела так рисовать, она бы все равно не смогла так точно передать черты лица, например, отца, которого видела в последний раз всего четыре года назад. Гек же не встречался с семьей - сколько? тринадцать? четырнадцать лет? Это вызывало у Гвен восхищение и недоумение.
Ей казалось, что его настоящая история неизбежно должна отличаться от тех сухих записей, заполнявших его историю болезни. Она понимала, что годы уединения, естественно, воспитали в несчастном брошенном мальчике, выросшем в больнице, недоверие и ненависть к людям; и все же не могла не мечтать втайне о том, что однажды он поймет, что она готова увидеть в нем совсем не сумасшедшего садиста, не монстра, не дьявола, а обычного человека со своими слабостями и страданиями, - и раскроет ей душу. Правда, каждый раз, ловя себя на этой мысли, она грустно смеялась над собой. Он раскроет душу тебе, незаметной никчемной пустышке. Как же, как же, Гвен.

Поэтому она почти решила, что ослышалась, не смея верить своей удаче, когда однажды он просто спросил у нее:
- Что ты хочешь от меня услышать?

Гвен поставила поднос с лекарствами на прикроватный столик, подвинув баночки с гуашью (самые дешевые, но краски и кисточки, по разрешению главврача, она купила для Гека сама), а потом, подумав, робко присела на краешек кровати рядом с пациентом.
- Ну, ты же знаешь... - Она запнулась, испугавшись того, как фамильярно это прозвучало; но Гек, казалось, не возражал. - ...знаешь, как много о тебе здесь говорят... ну... страшного. Я удивляюсь этому. Мне кажется, что все это, - она понизила голос почти до шепота, - сфабриковано. Я не замечаю... и половины всех деталей твоего диагноза. Конечно, ты страдаешь магической эпилепсией... но с этим заболеванием некоторым разрешается проходить лечение на дому. И я не понимаю, для чего эти решетки. Я не верю, что ты мог бы... мог бы... Поэтому я бы хотела услышать твою версию событий. Может быть, я бы смогла тебе помочь... Гек. - Его имя прозвучало в ее устах очень нежно - и даже, казалось, потеряло тот налет бредовости, который явно неизбежно сопровождал Роули на его жизненном пути.

Гвен вдруг испуганно встала с койки: ей показалось, что она все-таки пересекла ту черту доверия, за которую раньше не смела заступать. Все ее лицо зарделось; она схватила поднос и, бормоча отрывистые извинения, собралась уходить, но Гек поймал ее за руку. Все тело Гвен от этого прикосновения будто пронзил электрический разряд; она обернулась и остановилась, как вкопанная.

+1

9

Слушая Гвен, Гек не переставал снисходительно ей улыбаться. Сфабриковано? Неужели он действительно столь хорошо умеет производить впечатление, что юной медсестры даже не возникает сомнений, какой хороший он человек? Он, конечно, старался вести себя как можно более осторожно и учтиво, но на подобный эффект даже не рассчитывал. Может быть, надеялся уверить в том, что излечился - но что вовсе не представлял проблемы?

I know who I am when I'm alone
Something else when I see you
You don't understand, you should never know
How easy you are to need

Don't let me in with no intention to keep me
Jesus Christ, don't be kind to me.
Honey don't feed me I will come back.

Роули было в новинку осознание, что кто-то может не бояться его, не относиться с пренебрежением, не заставлять чувствовать себя здесь нежелательным пациентом - и пациентом вообще. Ничего подобного он не ощущал уже очень и очень давно - настолько, что начинало казаться, будто это происходило не с ним вовсе. И вот сейчас снова чувствовать, что с кем-то можно поговорить как с другом, ощущать себя нормальным - это... дорогого стоит.

Теперь, когда оказалось, что Гвен вовсе не верит другим врачам... что ей говорить? Геку не хотелось ни лгать, ни увеличивать между ними дистанцию снова, к чему неизбежно приведет подтверждение того, что любые врачебные истории о нем - правда.
Не "не хотелось", а нельзя этого допустить, одернул он себя, иначе ты никогда отсюда не выберешься. Она нужна тебе именно для этого, помнишь?
План, который созрел у него несколько дней назад, превыше всего.

Было одновременно смешно и грустно, что так получилось. Потому что - даже если он утаит что-то сейчас, то неизбежно разочарует ее в будущем.
Если все получится и он окажется за стенами больницы, то прекрасно знает, кого разыщет первым делом - и тогда скрывать от Гвен настоящего себя станет невозможно. Примет ли она его таким или испугается и отвернется?
Конечно же, отвернется. Неужели он действительно мог помыслить о других вариантах? Амортенция может удерживать девушку рядом с ним, но рано или поздно нужно будет прекращать ее действие в любом случае.
Что-то ты размечтался о совместном будущем. Неужто правда веришь в эту сказку?
Она, Гвен - испуганная доверчивая серая мышка. Когда все закончится, зачем она нужна?

Отпустить ее и ни во что не втягивать было бы лучшим вариантом. Но разве это возможно? Кто у него будет там, за стенами больницы, кому он нужен?
Его будут искать и ему некуда будет пойти. Первое время без Гвен будет точно не выжить. А что потом...

Поживем - увидим.

На Гвен снова нашел ее своеобразный "приступ", который случался с ней каждый раз, когда она проявляла смелость высказаться, или же когда ей уделяли внимание - и она опускала взгляд, начинала дрожать и лепетать извинения, а то и вовсе, как сейчас - старалась поскорее сбежать, покинуть комнату. О, нет-нет-нет, не сейчас.

- Стой, - он схватил ее за руку прежде, чем она успела уйти. Схватил - и тем самым... напугал? Может и нет, но тогда что? Как бы то ни было, Гвен резко развернулась и застыла, как вкопанная. - Подожди. Сядь, - попросил он, а потом добавил. - Пожалуйста.

- Мою версию? - удостоверившись, что его слушают, негромко начал говорить он. - Ну, начну с того, что... все боятся той правды, которую моя мать считает постыдной и всячески отрицает. Боятся, что проявятся гены моего отца... - Гек помедлил в нерешительности, граничащей с трепетом. - Бартемиусом Краучем-младшим. Ты наверняка слышала об этом - о нашем родстве, - уголки губ дернулись, так и не сложившись в неровную, смешанную, обиженную улыбку - обиженную, разумеется, на всех тех, кому хватало скепсиса и неверия, чтобы высмеивать видение Гека. - Собственно, в этом все дело. В обычном страхе.
Что можно еще рассказать без опасности ее отпугнуть, что? Как ни крути, если уж он решил не отходить далеко от правды - без насилия не обойдется.
- Конечно, в школе нужна была причина, чтобы изолировать меня от общества, - помедлив, продолжил он, вначале пренебрежительно подернув плечами. - Был у меня в школе один однокашник - мы с ним на дух друг друга не переносили. Обычное дело, у многих есть такие "недруги", невозможно ладить со всеми. И вот однажды после одной перепалки он оказался в Больничном крыле, откуда его вскоре выписали, а я... здесь. На веки вечные, как ты понимаешь, - горько усмехнулся Гек. - Из-за страха, что что-то со мной может пойти не так, - не стоит уж быть с Гвен слишком откровенным, что стремление подражать своему предку действительно слишком велико.
Пока - не стоит.
Роули развел руками: мол, вот она, правда, которую ты так хотела. Тебе судить, с монстром ли ты связалась или обычной жертвой предрассудков.

+2

10

Послушно, как в трансе, Гвендолин вернулась на место и снова села на кровать рядом с пациентом; тогда он заговорил. Конечно, она так и думала. Конечно. Она слушала Гека, чуть приоткрыв рот, изредка кусая губы; ее глаза были сфокусированы где-то у него на груди, брови - скалывали переносицу морщинами неверия и жалости. О его кровном родстве с известным Пожирателем Смерти в отделении тоже говорили - кто-то с сарказмом, кто-то с ужасом; Гвен почему-то всегда казалось, что это была не выдумка, а факт, - который, тем не менее, никак не влиял на то, что из себя в итоге представлял сам Гекльберри. Неужели лишь из-за этого - банального страха родителей перед его потенциальной темной наследственностью - он оказался заточен в этом безнадежном месте?
На веки вечные... Нет, нет, почему? Так не должно быть; за что, за что им всем это? Что они сделали всем этим безжалостным людям, чтобы так страдать?

Гвен вдруг рефлекторно сжала ладонь Гека; ее глаза, сверкая, впервые уставились прямо ему в лицо с выражением боли, отчаяния и какой-то странной смелости.

Через секунду это помутнение уже прошло. Гвен покраснела, потупилась и отдернула руку; потом, рывком поднявшись с кровати, быстро двинулась к двери, подхватив поднос со столика. На этот раз Гек уже не пытался ее остановить.
У порога Гвен обернулась, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли у нее в горле.

Дорогой дневник,
сегодня Гек (неужели это не сон?), наконец, доверился мне - рассказал мне истинную причину, по которой оказался в больнице. Оказывается, то, что он - побочный сын того сумасшедшего Пожирателя, Барти Крауча-младшего, - не слухи, а правда; но правда, сломавшая несчастному жизнь. Как я и думала, не было никаких рациональных причин бояться за его адекватность; и в больнице он оказался лишь из-за надуманных страхов собственных родителей. После ерундовой драки с каким-то однокурсником в школе...
Как можно так не любить своего ребенка, чтобы отправить его на бесконечное лечение в психиатрическое отделение? Кажется, врагу не пожелаешь такой судьбы. Если бы у меня был ребенок... да будь у него хоть тысяча потенциальных наследственных заболеваний - неужели я бы решилась просто убить его так, сгноить его заживо? Лучше вообще никогда не рожать, мне кажется.
Мне так жаль Гека. Мне так хочется освободить его. Мне так хочется, чтобы все поняли, что он выздоровел-- нет, просто никогда не был болен, и чтобы его отпустили, позволили ему жить нормально, как все люди.
Я верю ему. Боже, я верю ему и так много хочу для него сделать. Он такой хороший, я так люблю его. Но что я могу? Какой от меня прок, если я не в силах помочь даже себе самой?

Если бы Гвен, впрочем, могла прочитать истинные мысли Роули, она бы не была так уверена в собственной бесполезности.

December 25, 2023
(Monday)     

...Была рождественская полночь. Во всем отделении было невероятно тихо: только где-то за стеной, на невидимой маггловской улице, играл уличный музыкант одну из заезженных праздничных мелодий. В палате было темно и прохладно. Обнаженные, они лежали рядом на белой простыне; Гвен положила голову на грудь Гека, прижалась к его теплой коже щекой. Где-то там, внутри него, гулко и размеренно стучало живое сердце, которым он ее любил.
Он - любил ее. Он - ее - любил. Лю-бил. Она широко распахнутыми глазами смотрела в темноту прямо перед собой и до сих пор неверяще перебирала в голове эти слова, не понимая, как все это могло случиться с ней взаправду. То, что она любила его, не вызывало ни сомнения, ни удивления - это было ясно и логично, как простейший математический пример; странным, неестественным было другое. Почему он улыбался ей так ласково? Почему обнимал ее, целовал ее? Почему был нежен с ней? Зачем она сдалась ему, господи боже, зачем она такая ему сдалась? Если раньше он мог, наверное, думать, что она хоть и невзрачна, но чиста, то теперь-то должен был понять, что ее уже испачкали, унизили, растоптали давно, что она досталась ему испорченной, бракованной, недостойной, что ему впору было с брезгливостью отталкивать ее вместо того, чтобы прижимать к себе.
Но Гек ничего не говорил; его рука все так же лежала у нее на плече, и мягкие подушечки пальцев изредка водили ей по коже. Кажется, ему было все равно.
Гвен хотелось плакать от счастья.
- Я никогда не думала, - глухо проговорила она в темноту, - что это может быть приятно, знаешь. Никогда не понимала, что все находят в этом хорошего. Те люди... они делали мне так больно, Гек, так больно. Мне иногда до сих пор снится, как они... по очереди... на глазах моего отца... полумертвого... - Гвен часто задышала, сдерживая слезы. - Я думала, что после этого больше не подпущу к себе никого. Но с тобой... с тобой все по-другому, все... правильно. Я так люблю тебя, Гек. Я, наверное, схожу с ума. Можно я навсегда останусь здесь с тобой?
Она еще теснее прижалась к нему всем телом, чтобы как можно меньше чувствовать холод проветренной палаты, чтобы впитывать это незнакомое человеческое тепло каждой клеткой и запоминать его каждым нервом.
Ей казалось, что теперь она, наконец, на своем месте - как ребро, которое вернули бы Адаму.

+1

11

*  *  *
- ...так как, говоришь, тебя зовут? - спрашивает улыбчивый парень арабской внешности в заляпанном чем-то цветным медицинском халате.
Гек ему и не говорил: тот легко мог посмотреть в амбулаторной карте, но почему-то этого не сделал.
Сначала новая медсестра, теперь новый лаборант? Интересно. Их отделение по количеству набранных сотрудников за последний месяц превосходит само себя.
- Гек, - коротко ответил он.
- Гек от... Гектор? Генри?.. - медик оборачивается к нему, смерив добродушно оценивающим взглядом, после чего произносит. - Сдаюсь, - и все же подсматривает в карту. - Гекльберри! Я про персонажа с таким именем в детстве много читал. Прикольно.
"Прикольно".
Роули уже мысленно представлял себе, как его пальцы крепко смыкаются на чужой смуглой шее, и в яремной вене начинает ускоряться пульс - на деле же он лишь сдержанно улыбнулся.
- Ну так... от чего лечишься, Гекльберри? - араб все еще с интересом поглядывал в записи врачей на первой странице. - Потеря памяти... Какая-какая эпилепсия? Это что?
Неужели он правда проходил курсы на колдомедика?
- Спонтанные всплески магии, - все с той же вежливой улыбкой ответил Гек, ощущая себя немного глупо от вынужденного общения с улыбчивым простаком.
- Поня-я-ятно, - протянул собеседник, почесав кустообразный затылок рукой в одноразовой перчатке. - Тут пишут, что ты опасный и агрессивный. И как, много народу убил? - поинтересовался он, подмигнув, по собственному мнению, вероятно, очень по-заговорщицки. - А может ты того... шифруешься? Ты не производишь впечатление опасного парня. Да я бы тебя одной левой уложил, - как ни в чем не бывало, продолжил он вещать. - Я вот когда-то книгу читал про парня, который просто по фану в дурку сел, потому что там бесплатно кормят, а потом захотел устроить бунт среди пациентов и ему сделали лоботомию. Может, ты тоже просто что-то здесь пережидаешь? - араб прищелкнул и указал на Гек указательным пальцем, после чего залился каким-то лающим и абсолютно тупым смехом. - Ха! Я тебя раскусил. Слушай, братан, не присмотришь за зельем, пока я за твоими колесами сгоняю? - спросил новонайденный грязнокровка - один из самых кошмарно тупых, что Роули встречал за всю свою жизнь - и махнул рукой куда-то себе за спину. Гек пожал плечами, мол, почему нет, уточнив лишь, что у него варится. - А-а-а, да Амортенция. Видишь ли, тут одна девчонка в соседней кофейне работает - не обращает на меня внимания ни в какую! Дай попробую хоть так, думаю. Знаю: гнусно, но и что с того? Так... Ему еще минут пять вариться. Я сейчас постараюсь, чтобы одна нога здесь, другая там, но если что, не прозевай! Я тебя сейчас запру, хорошо?

*  *  *
Было умиротворяюще тихо. Создавалось такое ощущение тепла и уюта, какого Гек никогда бы не подумал, что можно достигнуть в стенах больницы. Было настолько спокойно и хорошо, что сложившаяся атмосфера действовала на него усыпляюще: он почти дремал, прикрыв глаза и обняв Гвендолин одной рукой, и ей же, едва касаясь, поглаживая ее плечи, ее волосы, мерно вдыхая аромат ее кожи и волос.
Предполагал ли он, будто что-то подобное может случиться здесь, с ним? Он мог только мечтать о подобной близости с кем-то - кто же запретит ему мечтать? - но... давайте будем честными: на то, чтобы кому-то здесь он был нужен, небезразличен, казался достаточно хорош, чтобы... нет, никогда ничего подобного не могло бы произойти.
Это психиатрическое отделение больницы. От всего остального мира его отгораживает бронированная дверь - и еще множество других. Каковы шансы найти здесь любящее, понимающее существо, родственную душу?
Любящее.
Ему ли не знать, что все, что происходит между ними двумя, все это - фальш? Да разве согласилась бы тихая, робкая Гвен провести ночь с ним, если бы не зелье? Разве сказала бы когда-нибудь, что любит его?
От этих ее слов неприятно щемило сердце - в сожалении, что они не могут быть правдой, и в отвращении от содеянного хозяином.
А еще он знал, что никогда не произнесет тех же слов в ответ - хоть в этом он может оставаться с Гвендолин честным. Ведь холодный расчет никак не соотносится со словами о любви, не так ли? (Может быть, когда-нибудь, когда будет слишком поздно и даже они не смогут вернуть ее...)
Гвен все говорила и говорила, но единственное, чем он мог ответить ей сейчас - молчание.
Зачем она все это рассказывает, зачем устроила ему эту исповедь? Рассказ девушки вызывал в душе Роули смесь неловкости и раздражения, но он не подал виду, а она и не смотрела на него. Хотела ли она тем самым показать, что недостойна его? Серьезно, его? Одного из самых устрашающих пациентов этого места?
Хотела ли она тем самым оказать ему доверие? Если бы она только знала, насколько это зря.
Не все ли ему равно, что происходило с ней раньше?
Не все ли..?
Не сможет ли он потом использовать ее ненависть к маггловским насильникам себе на пользу?
- Можно я навсегда останусь здесь с тобой?
- О, нет, - издав тихий смешок, с улыбкой произнес Роули. - Нет-нет-нет, ты не знаешь, о чем просишь. Тебе здесь... не стоит тебе здесь быть, - как и мне. Мое место - там, с Ним, во имя Него. - Не пойми неправильно: я бы тоже хотел остаться с тобой, но... не здесь.
Пойми же, пойми. Ты ведь такая смышленая.
Давай будем вместе, но не здесь.
Я же как никогда близок к цели.

+2

12

You are my sweetest downfall
I loved you first

- О, нет.
Сердце Гвендолин сделало неловкий пируэт и упало куда-то вниз, провалилось в желудок. Нет? Нет?! Во рту мгновенно пересохло от страха, и кровь, казалось, отлила от пальцев совершенно, так что они похолодели, будто у мертвеца. Только не говори мне нет. Не говори, что мы не будем вместе потому, что ты не принимаешь меня такой. Не говори, что не любишь меня, что не хочешь меня больше, пожалуйста, нет. Я ведь только твоя, навсегда, до смерти; что я буду делать без тебя, если ты меня оставишь? Слезы подкатили к горлу прежде, чем ее эфемерный, инстинктивный страх был опровергнут дальнейшими словами Гека:
- Я бы тоже хотел остаться с тобой, но... не здесь.
Гвендолин издала невнятный стон - и забилась в судорогах счастливых рыданий, уткнувшись носом Геку в подмышку, чувствуя, как его руки сжимают ее еще сильнее.
- О, Гек, милый, родной мой, конечно, мы с тобой будем вместе, будем счастливы - далеко-далеко отсюда, - шептала она. - Ты сбежишь отсюда, я освобожу тебя, и мы с тобой всегда будем вместе. Я даю тебе слово.

January 5-6, 2024
(Friday night)     

Был очень поздний вечер, почти ночь. Одиннадцать часов ровно. Одиннадцать двадцать пять. Без четверти полночь. Гвендолин сидела в сестринской, напряженная, немая, изображая активную деятельность над медицинскими картами и изредка поднимая голову от стола, тупо и решительно рассматривая циферблат часов, висящих над дверью. Кто-то задавал ей вопросы; она отвечала на них сухо и кратко, намеренно отбивая у собеседников всякое желание продолжать разговор. Ты идешь? Да, скоро пойду, мне осталось заполнить несколько карт. Не ждите меня. Все хорошо? Да, все отлично. Очень скоро комната практически опустела: осталось две сестры - на ночное дежурство - и Гвен.
Сестра Макалистер и сестра Хопкинс. Одна - нервная, похожая на крысу, резкая, озлобленная, во время дежурств, по договоренности с другими сестрами, обычно принимает снотворное и спит; вторая - полненькая, с множеством татуировок, ленивая, зачитывающаяся дамскими романами до отключки. Именно эта ночь, именно эта - другого шанса могло не быть.
Без пяти двенадцать Гвендолин встала со стула, повесила на крючок свой медицинский халат и, подняв с пола матерчатую сумку, двинулась к двери. Она заметно вздрогнула, когда вслед ей раздалось:
- До завтра, - и Хопкинс приветливо помахала рукой, подняв глаза от книги. С дивана донесся раскатистый - очевидно, прощальный - всхрап Макалистер. Гвендолин заставила себя улыбнуться в ответ - и на выходе только сильнее сжала в кулаке ключ, который заранее сняла со связки, пришитой к ее халату.
Пусть все будет тихо. Пусть никто ничего не услышит... Кровь больно пульсировала в висках, ноги двигались плохо, будто к ним привязали пудовые вериги. Но она же все делала правильно, так? Гек был невиновен, его держали здесь по ложному навету, и хорошим, добрым делом было освободить его. Тем более, она ведь любила его, больше жизни любила - а так они могли бы быть вместе, вместе, всегда рядом, больше не разделенные запертой дверью и ролями пациента и медсестры... Гвен подошла к нужной двери и с силой выдохнула. Оборотное зелье с волосом Хопкинс и одежда - в сумке; достаточно открыть дверь, выпустить Гека, незаметно пройти до конца коридора, потом вниз, потом вместе аппарировать. Она все делала правильно, она все делала хорошо. Ключ повернулся в замке ее руками, будто чужими; толкнув дверь, она встретила в темноте перед собой бледное лицо и горящие синие глаза.
Гвендолин еле подавила в себе желание обхватить его руками, вцепиться в него до боли, поцеловать, потом еще, еще, пить его до дна, как пьянящий мёд. Не сейчас. Не здесь. Скоро, скоро она будет его - без остатка.
- Выпей. - Она протянула Роули флягу с зельем.

...Через пару минут они с переодетым Геком в обличье Хопкинс уже вышли в коридор и двинулись к выходу. Всего какая-то сотня метров - на пути к счастью и свободе их обоих - что может быть проще? Зубы Гвен заметно стучали; она взяла Гека за руку, чувствуя, что еще немного - и, кажется, от страха заплачет. Все должно было пройти хорошо, зачем же она боялась, зачем?
- Гвен, подожди, ты забыла... Эй, что за хрень? - вдруг послышался сзади удивленный голос. Они с Геком одновременно обернулись. Миновав сестринскую, Гвен решила было, что все уже получилось; но теперь Хопкинс стояла там, в дверях, недоуменно разглядывая своего двойника. - Что происходит, Гвен? - Она копалась в карманах своего халата - очевидно, в поисках волшебной палочки. - Кто это? Я сейчас охрану позову, если ты мне не...
- Акцио палочка! - в панике воскликнула Гвен - неожиданно для себя самой - прежде, чем Хопкинс даже успела взять оружие в руки. Гвен вытянула руку вверх, чтобы поймать палочку, вылетевшую из кармана незадачливой медсестры; тут же, в лихорадке принимая решение, хотела стереть ей память, или просто вырубить, или... - но Гек оказался проворнее.
Ох, Хопкинс, Хопкинс, лучше бы ты и дальше сидела в сестринской, читала свой дамский роман.
Девушка пронзительно взвизгнула, когда ее двойник вдруг с необычайной ловкостью и быстротой ринулся ей наперерез, и развернулась, и попыталась сбежать. Остальное произошло буквально в течение нескольких секунд. Замерев на месте в ужасе, Гвендолин зажмурилась, обхватила лицо руками - и в следующий момент услышала: глухой удар, короткий стон и звук падения тяжелого, грузного тела на стерильный больничный пол.

Bright lights, big city; she dreams of love.
Bright lights, big city; he lives to run.
Demon, where did my angel go?

Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2015-11-04 12:47:53)

+1

13

Гекльберри переполнял адреналин, и сердце билось так быстро, что становилось трудно дышать. Тяжело было поверить, что день, мечты о котором он считал слишком нереальными и безрассудными, вот-вот наступит.
Вернее сказать, уже наступил. Осталось дождаться лишь позднего вечера.
Он наконец-то окажется на свободе.
Уже сегодня.
Взглянет на иссиня-черное ночное небо не сквозь стекла и оконные решетки.
Вдохнет морозный воздух полной грудью; конечно, он мог бы это сделать и в палате, ведь проветривать помещение никем не запрещено, но это же совсем не то, да?
Ступит на асфальт, не ограниченный никакими стенами и заборами, впервые за - подумать только - 13 лет.

Все это станет возможным благодаря Гвендолин Лавкрафт - ангелу, спустившемуся с небес, чтобы помочь ему. И чем он ее только заслужил?
Гек старался не думать о том, что Гвен не стала бы ему помогать, если бы не была одержимой им, а одержима она была только за счет действия Амортенции.
Какая разница, как он этого добился? Победителей не судят.

Наконец, послышался звук открывающегося замка, и дверь отворилась. Партнеры по преступлению встретились взглядами. Гекльберри улыбнулся, и улыбка его была полна победоносного безумия.
Получилось.
На самом деле, рано было радоваться, ведь им еще предстояло пройти через все отделение и выбраться из больницы, но в разуме Роули зародилась уверенность, что если до сих пор все шло по плану, то, что бы ни случилось потом, ни один человек и никакое другое препятствие на пути не сможет остановить его.
Пробираясь через дверной проем мимо Гвендолин и принимая из ее рук зелье, Гек не смог воспротивиться сиюминутному порыву и не коснуться легко губами ее виска - и только после этого выпить из фляги.
Оборотное зелье оказалось вязким и на вкус напоминало сало со специями. Стоило принять его, как внутренности Гека скрутило в тугой узел, что заставило его сдавленно охнуть, согнуться пополам и опереться рукой о стену. Ощущения были, будто его сминают, как пластилин; то же он мог наблюдать глазами: ладонь, на которую он смотрел, становилась заметно пухлее и короче, а обзор стала загораживать густая темная челка. Гвен набросила ему на плечи белую униформу, и Гек осознал, что теперь заметно ниже своей партнерши.
Наконец, они двинулись по пустому коридору прочь от проклятой, осточертевшей, ненавистной палаты. Воплощение плана побега в жизнь происходило как по маслу...
...ровно до тех пор, пока медсестре - точной копии нового обличья Гекльберри - не вздумалось окликнуть Гвендолин. Никто из них еще не успел осознать, что к чему, а Гвен уже обезоружила коллегу, и это будто послужило сигналом для Гекльберри к действию. Медсестра попыталась сбежать, но оказалась не столь проворной, как Роули, пусть даже стесненный чужим телом и вынужденный приноравливаться к чужеродным коротким, пухлым конечностям.
По пути ему встретилась тумба, стоящая подле ряда сидений вдоль стены, а на ней обнаружился не зажженный трехсвечный канделябр. Недолго думая, Роули схватил его и что есть силы всадил медсестре в висок. Женщина издала короткий вскрик, после чего упала оземь, безвольно растянувшись в том направлении, куда держала путь, и из руки у нее выскользнул свисток. Тот самый чертов свисток, который медсестры должны использовать в случае опасности при общении с такими, как он, Гекльберри - и который не помог ей в последний раз.
Умереть от рук собственного двойника - не каждый может этим похвастаться, правда? Жаль, что об этом никто не узнает: будет очевидно, что убийца - именно он, но некому будет рассказать об оборотном зелье, и факт его принятия канет в лету.
Ну а Роули можно поздравить с первым убийством в его жизни - и далеко не последним.
Гекльберри одним движением руки попытался стереть с лица теплые брызги крови, но так получилось, что только размазал их.
- Быстрее, быстрее, - он уперся ладонью Гвен в спину и горячо зашептал, едва дотягиваясь ей до уха, - пошли отсюда. Все с ней будет нормально - судя по булькающему звуку и глубине, с которой подставка канделябра вошла в череп, едва ли медсестра могла остаться в живых, но Гвен об этом знать сейчас было не обязательно. Узнает потом, когда в следующий раз выйдет на работу. Всему свое время.

Коридор. Один лестничный пролет. Еще один. Третий этаж. Второй. Главный вестибюль больницы.
Свобода.

          * * *

Гекльберри бредет по асфальтированной пустынной улице, ощущая покалывание мороза на коже, глядя в небо и по-детски ловя ртом снежинки, и смеется своим собственным голосом, звучащим совершенно дико из уст полной татуированной женщины в медицинской форме. Он бы поцеловал Гвендолин здесь и сейчас, но действие оборотного зелья сойдет еще не меньше чем через полчаса, и вряд ли девушка это оценит - а потому лишь заключил ее в объятия и тепло улыбнулся.
Пусть Гвен ведет его. Он ждет-не дождется оказаться дома, даже если это не его дом. Кошечки!

+2

14

January 19-20, 2024
(Friday night)     

Well I wonder, do you hear me when you sleep? I hoarsely cry: "Why?!"
Gasping - dying - but somehow still alive
This is the fierce last stand of all I am

Гвендолин лежит ничком под одеялом на кровати в комнате своих родителей на первом этаже и, накрыв голову подушкой, крепко прижимает ее уголки руками к ушам. Она не двигается, она замерла; ей очень душно, но она не смеет вылезти из своего кокона даже ради глотка свежего воздуха. Уже поздний вечер, она устала и мечтает провалиться в сон - но это не представляется возможным. Под ее спальней находится подвал, и при всем желании она не может отгородиться от того, что происходит там, всего в паре метров под землей - от этих звуков, еле приглушенных тонкими перекрытиями.

- Здесь профессор я! - Что-то со свистом разрезает воздух, чтобы с отчетливым шлепком обрушиться на живое тело; раздается громкий, отчаянный крик. - Слушай меня и повторяй! - Свист, удар, крик. - "Я - ничтожество"! - Свист, удар, крик, пауза. - Я сказал, повторить, мразь!
- Я... ничтожество! - прорывается сквозь череду новых ударов другой - надсаженный, хриплый - голос, в котором отчетливо слышатся рыдания.
- "Я сдохну рабской смертью"! Ну! - Свист, удар.
- Я сдохну... рабской смертью! - отчаянно отзывается второй голос.
- "Моя мать - шлюха"! - Пауза.
- Видишь... ты сам признал это, Роули.
Гвен замечает в еле слышном упрямом отклике дрожь, очень слабо напоминающую то ли кашель, то ли смех. Глупый, глупый бедняга. Он поплатится за это. Она закусывает губу и зажмуривается, когда из-под земли спустя мгновение доносится гневный рев, а звуки ударов и криков мешаются в одно хаотическое целое, в котором только спустя, кажется, целую вечность, становится возможно различить сдавленное:
- Хватит! Пожалуйста! Умоляю! Я не хотел! Не надо, прошу-у-у!

Шум избиения на какое-то время затихает, и Гвен быстро приподнимает подушку, чтобы глубоко вдохнуть и хотя бы на секунду подставить прохладному воздуху комнаты свое горячечное лицо. Это становится невыносимым. Нет, хорошо, это стало невыносимым уже давно, еще с самой первой ночи, просто она слишком труслива и слаба, чтобы что-то предпринять, и поэтому делает вид, что способна с этим мириться. Нет, она и вправду была вначале способна помогать ему в этом деле, способна была примириться со смертью пленника... смертью, но не четырехдневной агонией. Почему тебе так нравится унижать людей, Гек? Неужели это единственный способ, которым ты умеешь возвыситься? Что еще я не разглядела в тебе, любимый, когда мне казалось, что ты открыл мне свою душу - тогда, давным-давно, еще в палате? Какие еще ужасы ожидают меня - после убийства Хопкинс, после встречи с Темным Лордом, после... этого?
Перед глазами вновь предстает тошнотворная сцена (она бы все на свете отдала, чтобы никогда этого не видеть): истерзанный тощий человек валяется в углу подвала в крови без сознания, а Гек, ухмыляясь, размахивается и с криком "Доброе утро!" выплескивает ему в лицо содержимое их ночного ведра. "Он просил пить в бреду", - поясняет он как ни в чем не бывало, поворачиваясь к ней, замершей на лестнице. Она разворачивается и бежит прочь, наверх...

- Повторяй урок, грязнокровка: "Гертруда Роули и Бартемиус Крауч-младший - самые достойные люди из живших на земле!" - Второй голос, захлебываясь слезами, путаясь в словах, выкрикивает фразу на пределе измученных связок - под звуки глухих ударов, заставляющих его продолжать. - "Темный Лорд восстал и будет править миром вечно, подчинив себе все жалкое маггловское отродье!"
- Темный Лорд... утрется и сдохнет! - упрямо ревет второй голос, пока его "лозунг" не переходит в очередной вопль боли.

Знакомый бессвязный шум побоев становится особенно громким, и Гвен выскакивает из кровати, чтобы опрометью броситься к тумбочке - и включить радиоприемник. Какое-то время звуки помех мешаются с криками; потом она, наконец, настраивает радио, находит нужную волну, - и снова бросается к постели, чтобы распластаться на ней в бессилии.
Пожалуйста, пусть это все исчезнет. Пусть всего этого не будет. Я никогда не хотела такой мести, никогда. Прошу, если ты хоть капельку любишь меня, не заставляй меня терпеть это. Не приходи ко мне, не прикасайся ко мне, замолчи, оставь, уйди, не мучай меня больше. Я больше не хочу любить тебя. Боже, что со мной? почему после всего этого я все еще тебя люблю?

Ее комнату - на максимальной громкости - заполняет "Let It Be", накрывая все вокруг плотным одеялом глухоты.

Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2015-11-07 23:13:59)

+2

15

Открыв дверь из подвала, Гекльберри тут же схватил поперек груди Белоснежку, не давая ей ворваться к пленнику, и побыстрее запер подвал за ключ. Кошка коротко издала глухой мурчащий звук недовольства: опять ей не удалось удовлетворить любопытство, что же происходит в том загадочном помещении, что всегда закрыто, если только хозяин не спускается туда.
Ни к чему кошкам сновать вокруг Смита.

После "общения" с грязнокровкой Роули пребывал в скверном расположении духа. Да, его занимало времяпрепровождение со Смитом, нравилось его ломать и, хоть Роули в этом никогда не признается, восхищало его стремление к сопротивлению, не угасающее до сих пор, когда он томится в подвале уже не первый день. Гек хоть и понимал, что пленник глуп и готов нести любую чушь назло своему истязателю, и внешне старался это скрывать, лишь вымещая больше злости на своего врага, но запальчивые слова Смита задевали его и изрядно могли попортить настроение на весь остаток дня.

– I was defeated, you won the war, – музыку, доносящуюся из спальни, было хорошо слышно даже здесь, внизу, у двери подвала, и чем ближе к ее источнику приближался Гекльберри, тем громче она становилась.
– Promise to love you for ever more, – вопил приемник так, что едва не закладывало уши. –
Waterloo, couldn't escape if I wanted to...
Гек обратил внимание на сжавшуюся на краю кровати Гвен, обхватившую руками колени, и удивился, как при таких условиях та могла спать. Тем не менее, она действительно выглядела спящей – беспокойно, но крепко, будто видела кошмар, от которого не могла проснуться.
– Waterloo - knowing my fate is to be with you-- – Роули нажал на "стоп". Аппарат издал напоследок череду коротких поскрипывающих  звуков и затих, оставив Гекльберри слушать только сбивчивое дыхание и редкие всхлипы девушки, сжавшейся еще больше от наступившей тишины.
Гек опустился на свободную половину кровати и протянул руку, чтобы осторожно погладить Гвен по волосам, но не донес буквально пары сантиметров, замешкавшись. Казалось, хрупкая фигура Гвендолин застыла и совсем перестала дышать на те несколько секунд и даже чуть дольше, пока Гек не раздумал ее беспокоить даже столь незначительными знаками внимания, как едва ощутимые прикосновения, и просто растянулся на кровати.
Впрочем, может, действительно показалось.

January 21, 2024
(Sunday)     

В ту ночь, когда Гвендолин спрятала тело Смита, Гекльберри не мог заснуть.
Так он дождался ее возвращения далеко за полночь и продолжил ворочаться даже после этого.
Удивительно, но смерть пленника его нисколько не порадовала. Наоборот – оставила после себя неприятную пустоту в душе и, конечно же, целую брешь в и без того разреженном распорядке дня.
Наверное, кто-то догадался бы съязвить, что Гек привязался к Смиту, раз так из-за него переживает, что лишился сна. Что ж, может, что-то в этом действительно и есть – нехотя признал бы Роули наедине с самим собой, предварительно сломав бы насмешливому ублюдку пару костей.
Ну, скучал бы он, конечно же, не по самому грязнокровке, а по расправе над ним, ради которой стоило просыпаться по утрам. Смит был для него олицетворением ненавистного прошлого; объектом, на котором можно было выместить обиду, накопившуюся за все случисшееся с ним. В конце концов, косвенно Смит действительно был виновен, в чем Гек был свято убежден.
На самом деле, удивительным было то, что этот хиляк протянул так долго, а вовсе не его кончина. Надо было понимать, что конечной целью все равно была его смерть.
И все же слабое утешение.

Гек снова перевернулся на другой бок, и взгляд его уперся в спину Гвендолин.
Гвен спала как обычно, в позе эмбриона, отвернувшись от него.
Впрочем, спала ли, или просто притворялась? Неужто произошедшее никак на нее не повлияло, и она могла продолжить вести себя как обычно, будто ничего и не было?
В это Гек не верил нисколько.
– Эй, – тихо окликнул он ее, придвинувшись ближе и медленно проведя носом вдоль ее шеи.
Гвен ни разу не шевельнулась и, кажется, даже не дышала.
– Я знаю, что ты не спишь, – звенящим от неудовольствия голосом обратился Роули, горячо дыша девушке в ухо.
– Уйди, Гек, – глухо, едва слышно донеслось до него.
– Что? – нахмурился Гекльберри.
Сначала происшествие с грязнокровкой, теперь и Гвен отвернулась от него?
Роули рывком опрокинул девушку на спину – та издала всхлип ужаса – придавил ее своим весом и до синяков впился пальцами ей в запястье.
– Что случилось? – пристально глядя ей в глаза, произнес Гекльберри. – Что не так?
– Пожалуйста, не трогай меня, – пролепетала Гвендолин.
В отсветах луны в ее глазах плескался ужас, и голос тоже был пропитан им.
– Почему? – пытливо спросил он. – Это из-за грязнокровки?
Выходит, Смит продолжает отбирать у него все хорошее даже после своей смерти.
Гвен, Гвен... Почему сейчас? Она так себя не вела на протяжение всего времени, что Смит был жив, и до того, как он попал в руки Роули – тем более. Он никогда не скрывал от нее, кем является. Может быть, недоговаривал, но зато его недомолвки весь штат больницы компенсировал с лихвой. Неужто она не совсем подозревала, с кем связалась?
Он же ее ни разу не тронул, всегда был максимально бережен и учтив. Неужели все это ничего не значит? Почему она его боится?
Обида жгла, как раскаленная сталь.
Гекльберри был крайне разочарован, подавлен и зол.
– Знаешь, – произнес он. – Я ведь могу и не спрашивать, просто применить силу.
– Ты этого не сделаешь, – казалось, Гвендолин не верила своим ушам.
Не сделает? Черта с два он что-то не сделает. Как часто он на ее памяти испускал пустые угрозы?

+2

16

Ты правда думаешь, что он любит тебя? Думаешь, убить тебя, пытать тебя - нечто невообразимое для него?
Голос полуживого пленника звучал тогда слабо, надтреснуто, но глаза смотрели так отчаянно, что казалось, он страшно боится не дожить до конца фразы, будто донести до нее эту мысль - самое важное дело его жизни. В тот момент Гвендолин была скорее поглощена своим удивлением этому упорству, чем отдавала себе отчет в смысле произнесенных слов. Смысл обрушился на нее уже потом, спустя несколько часов той же ночью. Когда Роули грубо схватил ее и прижал к кровати. "Я могу просто применить силу", - сказал он. - "Я могу и не спрашивать".
- Ты этого не сделаешь. - Она оцепенела от ужаса, потому что уже не верила своим собственным словам. Она знала, что он способен на это. Его синие глаза смотрели на нее прямо в упор, и тепла в них больше не было.
- Я сделаю все, что захочу!
Из его глотки тогда вырвался будто звериный рык, а не слова; в ответ она пронзительно завизжала и попыталась сбросить его захват. Но у нее, слабой, хрупкой, болезненной, просто не было шансов против него. Первая же ее попытка неповиновения, первая же попытка сохранить за собой право на свободный выбор и человеческое достоинство были растоптаны им, кажется, даже без сожаления, не то что без усилий. Через секунду Гек, зарычав, впился пальцами ей в плечи еще сильнее, рванул, дергая ее тело вбок, будто безвольную куклу; и ее лицо оказалось вжато в простыню, так крепко, что едва оставалась возможность дышать. Она снова попробовала вырваться, но его руки с тупой яростью и упрямством бросили ее обратно на кровать.
- Нет, Гек, не надо, не делай этого, пожалуйста, нет! За что?!
Он использует тебя, поощряет тебя, лишь пока ты нужна ему, покорна ему. Раньше она не верила Пейтону, раньше до последнего пыталась убедить себя, что к ней Гек испытывает если не любовь, то хотя бы благодарность за спасение, и уж с ней-то поэтому никогда не поступит жестоко или несправедливо... Гвендолин не могла потом объяснить, от чего начала сразу плакать: от страха, боли или от этого ужасного разочарования, давшего ей понять, что нельзя, ни за что нельзя было подпускать к себе близко это чудовище, доверять ему - его милой улыбке, его сочувственным взглядам, его сладким, якобы понимающим речам.
- Пусти! Пусти, Гек, я не хочу! Папа! Помогите мне, пожалуйста, папа, папа!
Через несколько минут Гвендолин, вдавленная в матрас весом его тела, уже перестала кричать и только беззвучно плакала и изредка стонала от боли, которую он причинял ей. Возможно, Гек принял это за запоздалое согласие, потому что хватка его, оставившая на груди, плечах и запястьях Гвен наливающиеся чернотой синяки, со временем ослабла, и он даже попытался шептать ей на ухо что-то нежное, как и прежде. Но Гвен молчала не потому, что ей, как и прежде, нравилось быть с ним. Просто она была уничтожена своим унижением, и ни один крик не был достаточно громким и отчаянным, чтобы передать это.

В тот день Гвендолин снова допоздна засиделась на работе, чего со времени побега Роули не делала уже две недели. Когда она вернулась, Гек уже ушел спать, как обычно, оставив на кухонном столе для нее кружку с горячим шоколадом. Не раздеваясь, Гвен прошла на кухню, села за столом на табуретку и, сняв свои митенки, слегка задрав длинные рукава свитера, тупо уставилась на два синяка, окаймляющих ее запястья, подобно уродливым браслетам.
А ты? Думаешь, ты правда любишь такого, как он? Это Амортенция, не более того. Я заметил это сразу, по твоим глазам это видно... Он ведь приносит тебе что-то по вечерам, не так ли? Какао, чай - очень сладкий...
Гвендолин решительно подняла кружку и поднесла ее к губам. Напиток уже остыл; но в нос Гвен все равно привычно ударил его  сильный, терпкий аромат, которым она не уставала наслаждаться. Гек никогда не говорил, где он научился так вкусно готовить горячий шоколад, только ухмылялся в ответ на похвалы.
Гвен глубоко втянула носом воздух и задумалась. Помимо шоколада из кружки пахло, кажется, корицей, апельсинами, клубникой... а еще - морем и дегтярным мылом, которым так любил умываться ее отец.
Гвен встала со стула и, неся в руке кружку с шоколадом, медленно подошла к окну. Потом, испуганно оглядевшись, убедившись, что ее никто не видит, подняла ставню (в грудь пахнуло отрезвляющим холодом) и, размахнувшись, выплеснула весь напиток в грязный снег.

January 22, 2024
(Monday)     

Принимать это решение было страшно; однако еще страшнее представлялось Гвен ее будущее, если сейчас она бы не осмелилась на такой шаг. Она понимала, что если останется с Гекльберри, то сможет всю оставшуюся жизнь только подчиняться его воле, терпеть его злобу и жестокость, боясь неловко ступить, лишь бы не спустить курок его внезапного гнева и не попасть под удар самой.
Пейтон был прав: она тоже не была застрахована, и наивно было надеяться на то, что человек, способный на такие зверства по отношению к ближнему, мог искренне любить ее, быть с ней нежным взаправду. Чувства мешались в груди в какой-то зверский и почти бессмысленный комок; она ненавидела себя, ненавидела Гека, ненавидела даже Пейтона за то, что он открыл ей глаза, немного жалела о том, что действие зелья прошло, однако потом сразу же отрицала это сожаление. Боль от того, что первая и главная любовь всей ее жизни оказалась не более чем ложью, была невыносимой. Любви больше не было; а искренняя жалость к Гекльберри, с которой и началась ее странная, необъяснимая привязанность, мешалась у нее теперь не только с отвращением к его беспринципности и жестокости, но и с практически суеверным страхом за свою жизнь, здоровье и даже рассудок.
В голову Гвен, когда она лежала ночью на диване одна, приходили самые разные мысли. Например, о том, что более сильная и решительная женщина на ее месте, наверное, исправила бы свою страшную ошибку, уже стоившую жизни одному человеку и едва не приведшую к гибели второго, - убила бы монстра, или хотя бы сдала его в Аврорат, чтобы тот больше не совершил никаких страшних преступлений из своей маниакальной тяги к убийствам и пыткам. Однако Гвен знала, что ни за что не пойдет на такое; что духу у нее не хватит. Она надеялась лишь, что ей хватит смелости избавиться от Гека хотя бы самой, заставить его исчезнуть хотя бы из своей жизни.
Когда утром следующего дня Гвен вышла на кухню, где уже сидел Роули, одетый в пижаму ее отца, за спиной она сжимала пистолет (тот, что купила еще четыре года назад, в целях самозащиты, так как никогда не была сильна в боевой магии), надеясь, что в случае неожиданной агрессии Гека таким образом сможет хотя бы попытаться себя защитить.
- Гек, - начала она глухо, привлекая к себе его внимание. Сил долго растягивать прелюдию к диалогу не было; сил у Гвен вообще практически не осталось. - Ты накачал меня Амортенцией, верно? Ты никогда не любил меня, так? И я тебя тоже? Это все была просто ложь? - Гвен не нужно было подтверждение, равно как не нужны были его оправдания. Голос ее звучал еле слышно, очень слабо, но в звенящей тишине Гек должен был прекрасно разбирать слова. - Я хочу... я хочу, чтобы тебя больше не было в моем доме, Гек. И в моей жизни тоже. Прошу...
В следующий момент Гекльберри поднялся со стула; Гвен вскрикнула и, отшатнувшись к дверному проему, выставила перед собой оружие.

Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2015-12-01 23:49:47)

+3

17

Наутро, начавшееся чересчур рано вследствие почти бессонной ночи, события прошедшей ночи вспоминались словно в тумане. Отчасти тому виной было содержимое откупоренной бутыли из запасов то ли отца, то ли деда Гвендолин: каких только чудодейственных свойств иные люди ни приписывали высокоградусным напиткам, однако сейчас Гек имел возможность на собственной шкуре убедиться, что все это – полная чушь, пусть и довольно быстро захмелел. Но и не только поэтому. Оставленный наедине с собой добровольным пленником пустого дома, Гек хоть и пытался убедить себя, что был ужасно разочарован и себя не контролировал, но никак не мог избавиться от мысли, что никогда не должен был так поступать с Гвен. Единственный человек, готовый ему помочь, чем она это заслужила? Тем более, готовый помочь не по собственной воле, а только потому, что находится под действием зелья – и только по той же причине можно было рассчитывать, что все еще обойдется. Все время после побега из больницы Гек мог наблюдать, насколько Гвен не нравится то, что он делает, но пока действует зелье, ей ничего не остается, кроме как мириться. Эта искусственная преданность, необходимость которой с самого начала воспринималась как неприятная, и все же необходимая мера, со временем опротивела еще больше, но Гек не мог себе позволить отказаться от нее – особенно сейчас, когда все уж слишком далеко зашло.
Гек был зол на себя – по понятным причинам, на Гвендолин –  он с трудом мог объяснить, почему; и, конечно же, на Пейтона - ведь если бы грязнокровка не умер, все было бы как раньше. По крайней мере, день не был бы отравлен абсолютным бездельем, губительным тем, что, несмотря на любые уловки над ходом мыслительного процесса, невозможно было заглушить чувство вины и не сосредоточиться только на нем.
Чему, разумеется, нисколько не мешало наведение порядка в доме, являющееся неизменным следствием того, когда Гвен оставляла Гека одного.  Едва знакомый с бытовой магией – скудные навыки, что он успел получить в школе, и то с годами уже давно утрачены – Гекльберри был вынужден прибегнуть к помощи различных приборов, чье название он не утруждался ни спрашивать, ни тем более запоминать, оставшимся после – отца-маггла? матушки-магглы Гвендолин? Гек вечно путался в ее родне – машин, беспрестанно шумящих, скрипящих, шумящих и тем самым пугающих кошек. Остается поражаться изобретательности столь ущербных и недоразвитых существ, как магглы, и в этом отдать грязнокровке Смиту должное.
Впрочем, все это совершено неважно и чему в тот день Роули точно не собирался предаваться, так это воздеванию почестей низшему виду – как и когда-либо еще в своей жизни.

Скорое пробуждение хозяйки кошки почуяли задолго до того, как послышался скрип двери, и бросились наизготовку, чтобы, чуть что, пусть не в силах повалить пришедшую девушку, но любовно путаться у нее под ногами.
Что до Гекльберри, виду Гвендолин он был одновременно рад и не рад, и воспринял его с определенно перевешивающей любые другие эмоции обреченностью.
- Гвен… привет, – через силу улыбнулся он при виде девушки, немедленно поставив стул обратно на все четыре ножки и поспешно вскочив из-за стола. – Слушай, я… не знаю, что да меня тогда нашло. Ты извини, я просто хотел…
- Я хочу, чтобы  тебя больше не было в моем доме, Гек, – перебила его Гвен.
- Что? – едва осознав смысл услышанных слов, рыкнул Роули. – Да как ты смеешь? – он в несколько шагов сократил расстояние между собой и хозяйкой дома, но резко остановился, стоило Гвендолин направить на него оружие, и застыл, тупо глядя на него.
Гек несколько раз моргнул, не желая верить ни своим глазам, ни ушам – вообще ничему из происходящего.
Он-то надеялся, что, если объяснится, то будет, конечно же, прощен. А как иначе? Гекльберри не привык и не умел извиняться и редко чувствовал в этом необходимость,  но сейчас это виделось не столь уж великой жертвой – и все же делом не самым приятным.  Зная Гвен, он был уверен, что этого буде достаточно.
Что-то изменилось.
Роули оглянулся вокруг себя и заметил свою волшебную палочку на дальнем от себя краю стола – значит, он не успел бы ее даже схватить прежде, чем девушка что-то предприняла.
- Нет, подожди, – сбивчиво начал он. – Все совсем не так, как ты… не было никакой лжи. Я… – Гек предпринял другую попытку приблизиться, но Гвен все еще была настороже. – Я правда люблю тебя. С чего ты…
Озаренный некой мыслью, он осекся.
- Это тебе Смит рассказал, да? – Роули издал короткий смешок.
Ну конечно. Кто же еще мог наплести Гвен об Амортенции. Как он только раньше не догадался, что этот маггловский выродок не заговорит с Гвен о своем открытии?
- Неужели ты ему поверила? И даже не допускала мысли, что он просто хочет настроить тебя против меня? – неужели слово какого-то отчаявшегося грязнокровки стоит дороже, чем его, Гека?  И как ему удается отравлять Роули жизнь даже после смерти? – А может… – зная Гвен, мысль была просто невероятной, но уже глупо было питать иллюзии насчет собственного невежества. – Может, это ты его убила из милосердия?

+1

18

Your love is a lie I will fight to forget.

Когда Гвен спустя время смотрела на свой поступок с высоты нового опыта, новых прожитых лет, удивление - и своего рода странное чувство гордости - вызывала у нее та неожиданная храбрость и решимость, которую она тогда проявила. По правде сказать, она была в тот момент всего в дюйме от позорного отступления: истерики, слез, раскаяния в недоверии, исступленных просьб о прощении, которое было бы, разумеется, милосердно даровано ее мучителем - и кто знает, куда бы эта капитуляция привела ее в будущем. Когда Гек накинулся на нее с ревом "Да как ты смеешь?", первым желанием Гвен было отбросить оружие, убежать, сжаться где-нибудь в комочек, закрыв голову руками. Но что-то словно щелкнуло тумблером в ее голове; и она, оцепенев на месте, как замороженная, молча выдержала нападение. Мучительные сомнения - правильно ли она поступает, должна ли рвать отношения так резко и бесповоротно - если и оставались еще где-то в глубине сознания Гвен, вдруг потухли, как расплавленная свеча.

Боль, смертельная обида, страх, ненависть, унижение в первый (и, надо сказать, последний) раз за всю ее жизнь не скукожились, как обычно, в бесконечное внутреннее страдание и самобичевание, а закончились приступом гнева.

- Я не о том с тобой говорю! - вдруг крикнула Гвен, подавшись вперед и чуть ли не воткнув пистолет Геку в грудь. Она сделала шаг в сторону, и Гек оказался в дверном проёме, куда она стала теснить Роули, глядя ему - такая редкость - в глаза. - К черту Смита, Гек, к черту все твои оправдания и попытки перевести стрелки! Не стоит обвинять ни в чем неповинных людей в том, что ты изгадил для себя сам! Ты просто законченный мудак, Гек, жестокий, беспринципный, тупой, лживый ублюдок-садист; ты заставил меня помогать тебе, ублажать тебя, измучил меня, изнасиловал меня - и ты никогда не получишь прощения! Вчера я вылила твое гребаное какао в окно, и больше я не чувствую, и никогда больше не почувствую, к тебе ничего, кроме ненависти - ничего, ничего, ничего!
В тот момент, когда Гвен сказала это ему в лицо, проговорила вслух - о том, что настоящей любви к Геку у нее не было и не будет - она с удивительной легкостью разрешила себе поверить в это. Чувство свежести и свободы как будто физически приподняло ее над землей, она готова была рассмеяться своему мучителю в лицо, смело, гордо, уверенно, тем самым окончательно утверждая свою силу и свою победу... если бы он вдруг не сделал то неопределенное движение в ее сторону, которое вновь пробудило в ней постоянный страх, от которого она, конечно, не могла избавиться так быстро и просто.
Все остальное произошло буквально в течение нескольких секунд. Гвен в ужасе отпрянула назад; Белоснежка, зашипев, вдруг стрелой выпрыгнула откуда-то у нее из-под ног и вцепилась когтями в ногу Роули; тот заорал от неожиданности, сделал несколько резких шагов ей навстречу... и тогда Гвен, вскрикнув, нажала на спусковой крючок.

В сумрачной, предрассветной прихожей чизвикского коттеджа прогремел выстрел. В тот же момент раздался вопль Роули; от страха Гвен закричала еще громче и зажмурилась, как в страшном кино, - пока не раздался грохот, после которого вокруг нее воцарилась тишина. Открывая глаза через несколько мгновений, Гвен уже готовилась увидеть на полу у своих ног труп с пробитой головой; но ее ждало не то разочарование, не то облегчение: оставив на полу несколько капель крови, а на стене - заметную дыру с застрявшей в ней пулей, выстрел всего лишь заставил Роули сбежать через входную дверь, а не убил его.
Гвен выронила пистолет; он глухо брякнул об паркет.
Он ушел. Ушел. Она сделала это. Она прогнала монстра из-под кровати.

Прежнее чувство восторга, правда, почему-то не возвращалось. Вместо этого Гвен вдруг начали душить слезы, и отвратительная пустота так и начала пульсировать где-то внизу живота, постепенно поднимаясь все выше, выше, отдаваясь в солнечном сплетении, груди, гортани. Стоя посреди пустой прихожей, опираясь о тумбочку, чтобы не упасть, Гвендолин стискивала зубы, заставляя себя успокоиться с самоубийственной яростью - как будто ее рыдания значили бы, что он все равно победил.
Вдруг что-то сдавило гортань с гораздо большей силой, чем раньше; и Гвен поняла, что ее сейчас стошнит. Тут же сорвавшись с места, поскальзываясь на полу, она бросилась в ванную комнату - и еле успела рухнуть на колени перед унитазом, прежде чем ее желудок изверг наружу горькую желчную массу, а потом еще и еще, пока Гвен, совершенно измученная этими позывами, осипшая, потная, не обмякла на холодном кафеле, опустошенная до дна.

Тогда она не знала, что это еще не конец. Что это только начало.

January 27, 2024
(Saturday)     
   

Обычно Гвендолин старалась исчезнуть с собраний Пожирателей Смерти как можно незаметнее и быстрее: смешавшись с толпой, проскользнуть в холл огромного пугающего дома, больше похожего на готический замок, и поскорее убежать оттуда, пока никто, упаси боже не обратился к ней с вопросом или не окликнул ее. Этого еще ни разу не случалось, в конце концов, она с самого начала была довольно бесполезным членом общества - однако логика не побеждала панику и заставляла торопиться. Сегодня, правда, Гвендолин вынуждена была превозмочь свой страх, чтобы осуществить нечто необычайно важное. Более того: сейчас она стояла у дверей зала, чтобы вновь встретиться лицом к лицу с тем, на кого избегала в последнее время даже смотреть.
Гекльберри Роули подходил к дверям в одиночестве, одним из последних, значительно отстав от остальных. Это было Гвендолин на руку. Когда Гек шагнул за порог зала для собраний, она вышла из своего темного угла за дверью и встала прямо перед ним - как обычно, сильно задрав голову, чтобы видеть его лицо с высоты своего небольшого роста.

Он был все так же божественно красив. Все те же необычайно ясные голубые глаза смотрели на нее озадаченно и внимательно; и Гвен лишь усилием воли заставила себя вспомнить ту холодную беспощадность, которой они горели в темноте ночи всего неделю назад.

- Гвен, я...
Она не дослушала его. Молча схватив Гека за руку, Гвендолин вложила ему в ладонь небольшой кусочек бумаги; тут же развернулась, выскочила за дверь и побежала прочь.

"У меня будет ребенок", - было написано на бумажке. - "Он твой".

Отредактировано Gwendolyn Lovecraft (2016-01-27 22:21:18)

+2


Вы здесь » RE:WIND » Silencio » Counting bodies like sheep to the rhythm of the war drums