Годовщина нашей свадьбы. Сегодня для меня это главный праздник, а вовсе не твоя новая работа, уж прости.
Подумать только, уже четыре года прошло. Первый год прошёл быстро, мы и не жили для себя, в общем-то. Всё время было ощущение, что вот-вот должен прийти кто-то, чтобы помешать нам, разлучить нас, отобрать друг у друга. Мы всё время боялись и преодолевали страх. Вместе и каждый по отдельности. Я даже скучаю по тем временам. Вот это была романтика. Казалось, и любили сильнее, и дружили крепче. А сейчас?
Сейчас… я чуть было не забыл о нашей годовщине. Уже несколько дней я живу в ожидании полнолуния. Даже не так – в ощущении полнолуния. Мне не нужен лунный календарь, чтобы знать о фазах луны. Чем ближе полнолуние, тем тревожнее я становлюсь. Это даже не я, это что-то внутри меня – тревожное, растущее, гнетущее… тёмное. И оно тоже внушает страх. Может, поэтому я ещё не потерял вкус к нынешней – приторно-спокойной – жизни?
Конечно, спокойствие и гармония в моей жизни – по большей части твоя заслуга. Не знаю, что бы я делал без тебя. Я уже не помню себя без тебя. Всё, что я вспоминаю о своём прошлом, кажется глупым ребячеством. Старался убежать куда подальше из дома, не видеться с семьёй, которая меня порядком утомила за мои 17 лет, подальше от Англии с её мерзким климатом и мерзкими неприветливыми людишками, подальше от последствий войны и постоянного страха, что Лорд снова возродится. Египет казался мне идеальным убежищем. Другой климат, совершенно другие люди… Однако от послевоенной атмосферы сбежать было некуда.
Но о чём я? Сегодня ведь вышла твоя новая книга. Я очень рад. Ты очень долго работала, погрузилась в свою книгу целиком, иногда даже не спала ночами. Стала больше курить. Ты знаешь, я и сам фанат работы и готов тебя поддержать во всём, кроме курения. Лицемерно с моей стороны, конечно, запрещать курить тебе, учитывая, что сам я курю лет с… 15? Но, чёрт побери, мне не нравится, когда ты куришь, я категорически против! Ты меня не слушаешь…
Была огромная презентация. Все наши родственники, друзья, друзья родственников и родственники друзей, которые, в свою очередь, тоже кем-нибудь кому-нибудь приходятся. Чёрт ногу сломит в магической генеалогии. А ещё было много-много незнакомых мне людей. Из Министерства, из разных магических издательств, из газет, журналов, альманахов. Какие-то гоблины, зовущие себя «свободными писателями». Не пойми меня неправильно, я привык работать с гоблинами, уважаю их, они даже нравятся мне в некотором плане, но… Меня ужасно, ужасно, ужасно, ты просто не представляешь, насколько ужасно бесило, что подавляющее большинство гостей на твоём дне были мужчины.
И ты была в центре всеобщего внимания. Ты играла свою роль великолепно. Я искренне любовался. К сожалению, не только я. Несколько раз я перехватывал восхищённые взгляды Тех. А те, что понаглее, даже подходили ко мне и поздравляли с такой женой. Я рад, конечно, что ты им так понравилась, что они готовы мне завидовать, но… Как же я хотел кого-нибудь из них покалечить! К чёрту магию, по-простому пустить в ход кулаки. Причинить им как можно большую боль, пусть бы даже и мне при этом было больно. Чтоб неповадно было.
Самое позорное, моя милая, что моя роль заключалась в том, чтобы всё время стоять позади тебя и приветливо кивать, махать и всячески поддерживать тебя, когда ты ко мне обернёшься. Как цирковой эльф, честное слово. Я старался при всяком удобном случае обозначить свою территорию: обнять тебя, поцеловать, взять за руку. Но ты лишь раздражалась, вырывалась и просила не отвлекать тебя от общения с людьми. И так весь вечер. Весь. Чёртов. Вечер.
И Чарли не было… Никто бы не поддержал меня, если бы я захотел хорошенько отпинать заносчивого репортёра американской газеты, который сновал везде, расталкивал всех локтями, даже ко мне умудрился пристать пару раз с тем, чтобы взять интервью. Твоей репутации, наверное, было бы полезно, если бы я ответил на пару его вопросов, но я просто не мог слышать его омерзительного акцента!
А все мои обожаемые братья были со своими парами. А некоторые даже с детьми. Я имею в виду, конечно, Гарри и Джинни и Тедди Люпин, которого они везде таскали с собой. Я пытался найти с ним общий язык, я же всегда ладил с детьми. Но нет, не сегодня. Ему всего шесть лет, но я ревную тебя даже к нему. Ты даже ему уделила внимания больше, чем мне! Не пойми меня неправильно, я не эгоист. Трудно быть эгоистом, когда растёшь в семье Уизли. Но…
Но шестилетний сорванец бесил меня меньше остальных. Я внимательно присматривался к нему, стараясь найти хоть какие-нибудь следы ликантропии. Но нет. Похоже, черты Тонкс взяли верх. Хвала Мерлину. А я завидую ему.
Наконец-то мы дома. Я старательно делал беспечный вид, едва сам себе не поверил. К концу вечера я торжественно, как и было спланировано задолго до этого дня, преподнёс тебе огромный букет твоих любимых орхидей, произнёс какую-то речь, сам уже не помню о чём, и ритуально поцеловал тебя в щёчку, чисто символически. А все радовались, какая мы крепкая семейная пара. Вспышки фотокамер, шорох самопишущих перьев, бубнёж переводчиков… Как я ненавидел всё это!
У меня для тебя прибережён подарок. Мы трансгрессировали не сразу домой, а на берег моря. Сейчас здесь красиво и тепло, хоть и ветрено. Уже стемнело, я зажёг огни. Получилось романтично. Гуляя по пляжу, я подумал, что неплохо было бы вообще-то устроить здесь для тебя небольшой пикник. Ладно, в следующем году.
Заходим через веранду сразу на кухню. На мгновение я вспомнил, что только так входил в Нору. На столе лежит свёрток. Я его уже ненавижу, но тщательно скрываю. Это огромный фотоальбом с толстой твёрдой обложкой. Я наконец-то разложил фотографии с нашей свадьбы, которые ты просила разложить уже четыре года. Ну да, уже четыре… До сих пор не верю. Каких трудов мне стоило всё хронологически разобрать, найти время, чтобы все, кто были на нашей свадьбе, что-нибудь приятное написали… Трудно, конечно, вспомнить что-нибудь приятное, ты же помнишь, чем всё закончилось… И вот. Мой труд. Я с гордостью дарю его тебе и жду, как мальчишка, похвалы.

Ещё в начале сегодняшнего вечера я заметил, что воспринимаю ситуацию как-то двояко. Радуюсь за тебя и твою книгу – с одной стороны, злюсь на тебя за твоё поведение - с другой. И чем дальше, тем хуже, тем разнообразнее и многограннее становились эмоции. Мне казалось, всё должно пройти, когда мы останемся наедине. Как я ошибся…
Ты болтаешь о какой-то ерунде, я не мешаю тебе. Выговорись, тебе нужно, я понимаю. А я не хочу ввязывать в диалог. И я понимаю, что люблю в тебе даже эту болтовню, все твои интонации – явно французские, до сих пор непривычные моему английскому слуху; все твои мелкие ошибки в речи – всегда считал, что они тебя только украшают (что не мешало мне временами занудничать и исправлять тебя); я люблю даже то, как ты размахиваешь туфлями на ходу, хотя иногда ты грозишь стукнуть меня ими по лбу или ещё куда-нибудь. И в то же время как меня утомило всё это, как меня раздражают эти же самые мелочи. И чем дольше я молчу и не вылезаю из своих размышлений, тем больше мне хочется… мне даже страшно подумать… Сделать тебе больно? Без видимой на то причины. Настолько больно, насколько я сейчас злюсь.
Слава Мерлину, я понимаю, что я это не всерьёз, это только действие луны. Во мне просто бесится кровь. В другое время мне бы и в голову такое не пришло. И даже сейчас эта мысль меня ужасает. Значит, всё будет хорошо. Я держу себя в руках. Я не причиню тебе боли. Я ведь обещал… четыре года назад. 
Я обещал. Я обещал. Я обещал. Я обещал.
Стискиваю зубы, повторяю себе это снова и снова, почти уже не слышу, что ты говоришь. Плохо действует. Я только больше злюсь. Меня спасает, что тебе не нужны мои ответы, тебе просто нужно говорить и говорить, моя реакция значения не имеет. Иначе ты бы давно уже постаралась вернуть моё внимание, и тогда…
Мне слегка досадно от себя. Сегодня такой день! Сегодня в нашей жизни появляется твоя книга, что-то дальше будет… И мы, я уверен, через много лет будем вспоминать этот день как начало твоего творческого пути, нашего благополучия, может быть, даже какого-нибудь нового витка в наших отношениях. А я всё порчу своим полнолунием. Нет, не я. Полнолуние всё портит мне, а я не могу с этим справиться. Вот слабак. Чёртов эгоист. Только о себе и думаю, не могу нормально за тебя порадоваться. Не хватало ещё испортить такой день.
Глубоко вздыхаю и ожидаю, что же ты скажешь о моём подарке. Ты закуриваешь. Чёрт побери! Но я терплю. Я терплю… И попутно пытаюсь открыть шампанское. Вспоминаю, что вообще-то полагается улыбаться в таких случаях. Вымучиваю улыбку. Губы дрожат. Хорошо же, наверное, я сейчас выгляжу. Вряд ли от тебя скроется, что улыбка притворная, тем более что весь мой вид (и отчаянные попытки совладать со штопором) свидетельствует о крайней степени раздражённости и напряжённости. Может, вышла даже не улыбка, а оскал? Только не бойся, я не всерьёз.
Ты щебечешь что-то о фотографиях, а я взбешён, как никогда ещё этим вечером. Я всё-таки вырос в слишком магической семье, чтобы без проблем справляться с бутылками шампанского и адским приспособлением для пыток – «штопором». Сам того не замечая, тихо рычу и шепчу проклятия.
- Прости, что ты сказал?
Очевидно, что-то я произнёс слишком громко. И этот твой вопрос наконец прорвался ко мне сквозь стучащую в ушах кровь. То ли это было неожиданно для меня (ну да, мы наедине и совершенно внезапно ты обращаешься ко мне), то ли это стало последней каплей (прости, я ужасно не хотел ввязываться в диалог)… В общем, бутылка выскользнула у меня из рук и с оглушительным дребезгом разбилась.
- Твою ж мать! – сквозь зубы рычу я. Штопор всё ещё в моих руках, и я решаю, что во всём виноват он. Сжимаю его в руке, явно раздумывая, воткнуть его себе в ногу или в стол, потом выкидываю его в стену со всей силы. – Как же меня всё достало! – пинаю осколки бутылки и лужу шампанского, тем самым заставляя тучу брызг взметнуться в воздух и распространить мерзко-кислый запах. – Что за дерьмовый день! – я не заметил, как перешёл на крик.

Почувствовав в себе истерическое желание воткнуть себе в ногу штопор, я стал метаться по кухне. Мне казалось, это избавит меня от саморазрушительной энергии. Не вышло, я только больше злюсь. Почему я не оборотень? Обернулся, перебесился, повыл на луну, вернулся в человеческое обличие, истощённый и в шрамах, сил на злость больше нет. У меня же, к сожалению, много сил, а деть их некуда. Может, правда сбежать и повыть на луну? Вдруг подействует?
В конце концов я остановился напротив окна, обеими руками опёрся на столешницу и устало склонил голову. Я умоляю себя прекратить, заткнуться, извиниться перед тобой и помочь убрать осколки. Ведь не трудно. Я помню о всём том хорошем, что нас связывает. И один отвратительный день (скорее даже вечер) не перечеркнёт этого. Я всё ещё тебя люблю. Даже сильнее, чем в день свадьбы. Но… я не могу справиться с собой. Кажется, никогда не мог, всегда повиновался импульсу. Можешь спросить у моей мамы. Я был примерным сыном, пока меня не начинали бесить. Но когда я выходил из себя, казалось, что никакие связи для меня уже не важны. И я рвал эти связи всякий раз. Неужто опять?
- Да, чёрт побери, я так думаю, - не оборачиваясь, выкрикиваю я. Тяжело дышу. Не оборачиваюсь нарочно, во мне снова появилось желание причинить тебе боль, не хочу себя провоцировать.
Почему ты так спокойна?! Тебе будто всё равно. Дело ведь не в бутылке. Я стою прямо под шкафчиком, в котором могла бы лежать ещё одна бутылка шампанского, но не делаю никакого движения, чтобы хотя бы проверить. Я же понимаю, что не в ней дело. А ты, кажется, только сиюминутными проблемами и озабочена, и не замечаешь более глобальной. И весь вечер так.
Обычно твоё спокойствие заставляет меня думать, что всё в порядке и я зря горячусь. Не в этот раз, милая. Теперь я вижу в твоём спокойствии равнодушие. Я допускаю, что за четыре года ты могла устать от моих ежемесячных всплесков, но разве этого достаточно, чтобы твоя любовь угасла, а ты пожалела о нашем браке? Как символично разобраться в этом именно сегодня.
- Ну да, конечно, - притворно-горько усмехаюсь я. И откуда во мне только столько дряни?! Можно подумать, я Малфой какой-нибудь…
Оборачиваюсь к тебе. Смотрю прямо в глаза, уже ожидая увидеть там ответ на все мои мысли. Не получаю в ответ ничего, потому что ты не смотришь на меня, а ищешь пачку сигарет. Всё, это последняя капля!
- Да хватит уже!
Вырываю пачку из твоих рук и выбрасываю её куда-то – так же, как незадолго до этого выбросил штопор. Ты слабо попыталась меня остановить: «Билл, не начинай». Мы же оба понимаем, что это не поможет, всё уже началось.
Я крепко хватаю тебя за плечи и даже слегка приподнимаю от земли.
- Знаешь, ты всё-таки могла что-то поделать. Например, поменьше флиртовать с посторонними мужиками в течение вечера и почаще вспоминать о своём муже, - сквозь зубы зло выплёвываю это тебе в лицо и отпускаю тебя, сам же возвращаюсь к столешнице, которая очень удачно меня поддерживает сегодня. Тяжело дышу. Не смотрю на тебя, боюсь увидеть раскаяние. Не то чтобы я боялся, что я тебя пожалею и перестану беситься – я этого бы страстно желал. Но для меня раскаяние означало бы, что тебе есть, за что раскаиваться. А значит… Я прав. Ты меня больше не любишь. Ну конечно, как можно любить злодея, лишившего тебя светского образа жизни? Знаешь, будь моя воля, я бы вообще тебя из дома не выпускал. Не гарантия семейного счастья, конечно, зато никакие сволочи не будут тебя разглядывать. Я же знаю, о чём думают мужчины. Да и ты, думаю, прекрасно об этом догадываешься и только подливаешь масла в огонь.
Не меняя положения, поворачиваю голову к тебе. Твоё молчание на меня давит. С другой стороны, если бы ты что-нибудь ответила, я бы только больше злился. Больше всего я боюсь увидеть, что ты плачешь. Я не знаю, как на это реагировать. Скорее всего мне станет тебя жаль, а оттого я ещё больше разозлюсь. И неизвестно, что я могу сделать… Только не плачь. Только не плачь! И в то же время я ощущаю, что мне бы было приятно, если бы ты заплакала. Хоть какое-то проявление эмоций. Пусть даже это жалость к себе. Самое время себя пожалеть, Флёр. Самое время.

Почему меня ещё не разорвало на сотню маленьких Уизликов? Или почему я до сих пор не превратился в какую-нибудь огнедышащую тварь (то-то Чарли бы порадовался)? Мне кажется, что невозможно испытывать такую злость без последствий. В смысле, перенести такое – выше человеческих сил.
Было бы логично, если бы я злился только на тебя. Нет. Пожалуй, теперь уже я больше злюсь на себя. И ненавижу себя. Всё ещё чувствую на ладонях ощущение от сжатия твоих плеч. Мне тоже больно. Не знаю, передалась ли мне эта боль от тебя или я сжал тебя настолько сильно, что… В любом случае, я очень злюсь на себя за это. И хочу себе отомстить. Никто не знает меня лучше меня же… И поэтому, к сожалению, я знаю, что лучший способ мне отомстить, - это причинить боль близкому человеку. И я знаю, что самый близкий для меня человек – ты. Получается какой-то замкнутый круг: я обижаю тебя, злюсь на себя за это и хочу себе отомстить, снова обижаю тебя… Но не может же так вечно продолжаться. Нужно что-то с этим сделать.
Теперь мы наконец-то подбираемся к сути. Отходим от предварительного обсуждения, что день прошёл ужасно и назначать торжество на сегодня было неразумно, и наконец приближаемся к нашей проблеме. Я всячески старался дать понять, что наша проблема – в тебе, хотя, наверное, мы оба понимаем, что это не так. Я таким образом только отвлекал внимание от себя. Удалось.
Сначала я слушал, как ты оправдываешься, даже смотрел тебе в глаза – как ты всегда того от меня требовала. Теперь ты как минимум не будешь считать, что я тебя не слушаю, из-за отсутствия зрительного контакта. Потом я снова опустил голову, пытаясь скрыть злую усмешку. То, что началось, как хорошая оправдательная речь, закончилось рассуждениями о платьях. В другое время я бы умилился твоей способности любой разговор свести к теме одежды, обуви, украшений или ещё каких-нибудь женских штучек. Сейчас меня это раздражает. Мне кажется, что ты не понимаешь сути. И из-за размышлений о том, какая ты поверхностная (я несправедлив; ты лишь периодически такая, очень редко), я сам пропускаю суть твоей речи. Но успеваю очнуться, чтобы услышать упрёк в эгоизме.
Я вздрагиваю и резко поворачиваюсь к тебе. Разве что не ощетинился. Я этого не ожидал. Я всегда считал, что у меня иммунитет к эгоизму, что у меня не было ни единого шанса вырасти эгоистом. Но ты права. На самом деле, я себя обманывал и всегда хотел быть в центре внимания. В детстве мне всегда мало внимания уделялось, я же старший, и без меня было, за кем следить; поэтому, когда я пошёл в школу, я стремился учиться как можно лучше, выделиться, отличиться. Получилось. И все мои протесты, по сути, тоже крик: «Заметьте меня, я такой хороший!».
Но всё это я пойму позже. И всё равно никогда в этом не признаюсь, слишком стыдно. Сейчас я тем более оскорблён подобным обвинением. Настолько оскорблён, что у меня перехватывает дыхание, мне даже нечего возразить – настолько я был не готов к такому обвинению. Только гневно буравлю тебя взглядом, всем своим видом выражая возмущение. Чем дольше я смотрю на тебя, тем больше пелена заволакивает мне глаза. Я не могу понять, как ты посмела упрекнуть меня в себялюбии. Мне это кажется страшной клеветой. Я так поражён, что на секунду забываю злиться. Вновь вспоминаю, когда ты добавила, что не подавала мне повода усомниться в себе.
- Тем хуже, - снова выплёвываю я (почему-то нормально говорить я уже не в состоянии, только с интонациями обиженного ребёнка, который всё делает назло). – Значит, это твоё нормальное поведение. Уверен, не только я бы назвал это «флиртом». Меня не устраивает, что моя жена даёт всем знать, что она открыта для новых связей. Тем более если она это делает неосознанно! – внезапная мысль поразила меня. – Может, ты и на мне тренировала свои «светские манеры»? – я слишком передёргиваю, придираюсь к словам, искажаю факты так, чтобы подходили под теорию, закрываю глаза на всё, что не подходит. – А я, глупый, решил, что ты меня любишь. А ты просто мне не решилась сказать, что я тебе противен до тошноты. Так? Я угадал? – под конец вновь срываюсь на крик.
Меня мало заботит, что, будь я тебе противен, ты бы не выходила за меня замуж. Я теперь вполне допускал, что сначала я тебе нравился, потом романтика войны, а вот после войны уже не могла признаться мне (а может, и себе?), что я тебе противен. Я настолько воодушевлён этой новой теорией, что не желаю замечать очевидных противоречий. Мне кажется, что теперь я наконец-то всё вижу ясно, всё правильно понимаю. Я ужасно себя чувствую. Такое ощущение, что у меня в животе огромная зияющая дыра, словно в меня запустили каким-нибудь заклятием. Но я не замечаю этого, слишком взволнован. Я так быстро поверил в эту свою «теорию», что, кажется, если ты сейчас же со мной не согласишься, я начну тебе доказывать, что ты меня не любишь.
Я замечаю палочку в твоих руках, вспоминаю, что мы вообще-то волшебники и что ты можешь прямо сейчас шарахнуть меня об стенку. Или сглазом каким-нибудь приложить. Это меня отрезвляет. Немного.
Достаю свою волшебную палочку и кладу её на стол. Делаю шаг к тебе. Ох как я сейчас рискую! Эта мысль заставляет меня усмехнуться.
- И что ты сделаешь?
На самом деле, меня больше интересовало что мы будем делать. Как бы там ни обстояло дело в прошлом, теперь нужно что-то решить. Даже если не считать того, что, возможно (я уже допускаю, что мог ошибиться насчёт своей «теории»), ты не была со мной вполне искренней, проблема остаётся. То, что я называю флиртом, а ты – хорошими манерами, - у тебя в крови. И оно, это самое в корне не устраивает меня. А потому… Либо тебе придётся кардинально перемениться и, лучше всего, перестать вести светский образ жизни – и мы сможем остаться вместе, либо…

We used to have this figured out, we used to breathe without a doubt
The nights were clearer for the first time that I'd see
We used to have this under control, we never thought we used to know
At least there's you and at least there's me
Can we get this back? Can we get this back to how it used to be?

Я понимал, что не очень точно выразился, погорячился, сгустил краски. Но ведь только так и можно ссориться? Если не преувеличивать, то и причина ссоры, и все аргументы выглядели бы не так авторитетно. «Открыта для новых связей» - не совсем то, что я имел в виду, зато отлично вписывается в общую картину нашей сегодняшней ссоры. Я вовсе не думал, что ты изменяла мне или собиралась, одна мысль об этом была мне противна. Я имел в виду… Не знаю. Я запутался. Я уже забыл, что злило меня изначально, а что я удачно подогнал подо всё остальное. Я забыл, почему меня злило то, что меня злило. Причина была, но потерялась в пылу ссоры. Злиться без причины – полный маразм, не находишь? Но остановиться я уже не мог.
Я понимал, что заслужил пощёчину за то, что сказал. И я бы даже хотел её получить. Может, тогда я бы окончательно отрезвел? Впрочем, могло сработать и по-другому. Мне бы этого не хотелось, конечно, но я собой уже не владею. Потом, вспоминая эту ссору, я припомню, что в какой-то момент злость осталась только на поверхность, проявлялась только внешне. Внутренне я был спокоен, но бессилен что-либо изменить, а потому просто наблюдал за происходящим и позволял себе рушить нашу семейную жизнь. Или я это придумал, чтобы оправдаться, снять с себя ответственность? Не знаю. Знаю только, что не люблю быть виноватым, а потому постоянно убеждаю себя, что всё всегда делаю правильно. Я всегда прав. И совесть отступает.
Ещё я не люблю заниматься самокопанием, потому что обнаруживаю в себе малодушие и мне становится стыдно. И я счастливо живу себе без самокопания. От полнолуния до полнолуния. В полнолуние же активизируются все мои неприятные мелкие мыслишки, которые неизбежно заканчиваются саморазрушительным процессом копания в себе. Видимо, поэтому я такой нервный. Я боюсь, что не только мне известно о моём малодушии. Я боюсь, что от меня все отвернутся. Я больше всего на свете боюсь, что ты отвернёшься от меня. И, парадоксально, сам отталкиваю всех (и тебя в первую очередь, конечно) от себя в эти дни. Чтобы не заметили…
Жаль, что я не понял этого раньше. Вот прямо там, в тот день, на нашей кухне. Лучше до того, как безосновательно сорвался на тебя, но можно было и где-то в промежутке между выпадами. Тогда можно было бы всего этого избежать. Впрочем, может, и нет. Но мне больше нравится думать, что всё же была возможность избежать этой ссоры.

Open up the book you beat me with again
Read it off one sentence at a time

- Причём здесь моя мать?! – выкрикиваю я, надеясь перебить тебя, но у меня это не вышло.
Вообще-то, я имел в виду других мужчин и надеялся, что довольно прозрачно на это намекнул. И то, что ты свела всё к моей матери (о которой мы и так много спорили), меня явно не порадовало.
Мне казалось, я достаточно ясно давал тебе понять, что мнение матери мало значит для меня. Оно никогда не влияло на моё собственное. Решения я принимал сам. Правда, не исключаю, что я старался всё делать её на зло. Хорошо, что твоя мысль свернула в сторону и ты не предположила, что я женился на тебе как раз потому, что она была против. Хорошо потому, что в этом была доля правды и я не стал бы отрицать.
Вместо этого ты просто обвинила меня в том, что я непослушный сын. Спорить тут не о чем, так и есть. Но меня удивило, что ты отзываешься о моей матери ровно так же, как и до нашей свадьбы. Мне казалось, вы подружились. По крайней мере, моя простодушная мать больше не смела намекать мне, что ты – не лучшая пара для меня. И не потому, что ты меня недостойна (разве кто-то вообще мог такое предположить?), а по каким-то другим дурацким причинам, которые я никогда не трудился запоминать и понимать. Вроде того, что француженки ветреные, а твоя бабушка вейла. Какое мне было дело? Да хоть горный тролль. Я же любил тебя не за французскость, не за родословную, даже не за внешнюю красоту, как многие могли бы думать. Стоп. Не «любил», а «люблю». Всё в силе.
Я преувеличил, ты мне поверила. Не устаю повторять, что в здравом уме я бы ничего подобного не сказал. Даже сейчас, когда ты озвучила то, как поняла мои слова, мне бросилась в глаза вся уродливая неправдоподобность этого обвинения. И уж тем более то, как ты извратила мою мысль. Я не жалел, что женился на тебе. Я не считаю это «самой страшной ошибкой в своей жизни». Иначе стал бы я мучиться и собирать этот альбом?! Сомнительное доказательство, конечно, но всё же… Суть не в этом. Меня злит, что ты могла подумать, что я жалел о нас. Что ж, так мне и надо. Сам виноват. Теперь получаю по заслугам за то, что предположил, что ты меня не любишь. Зуб за зуб.
- Тебе не кажется глупым из-за одного неудачного вечера рушить все?
Кажется. Очень кажется. Вот бы прямо сейчас остановить всё это безумие!
Но я только обиженно молчу и отворачиваюсь от тебя, зажмурившись. Кажется, я дошёл до предела, когда уже невозможно выражать мысли словами. Остаётся из последних сил сдерживать желание разрушить всё, что встретится на пути, будь то мебель, посуда или наши отношения.
Медленно, очень медленно я начинаю понимать, что не хочу всё рушить. Слишком медленно, чтобы прямо сейчас что-то предпринять. Меня не хватает даже на то, чтобы что-то тебе ответить.
Ты кидаешь в меня плодом моих долгих трудов. Рефлективно ловлю его, но тут же с силой бросаю на пол. Переплёт трескается, листки с фотографиями разваливаются по полу. Так-то мы поступаем со своим прошлым…

This is so typical of you to walk away
When your perfect little world is burning down

- Ну и прекрасно! – бросаю тебе в ответ и решительно направляюсь к выходу из кухни, даже не успевая оценить, как медленно ты направляешься к лестнице. Я слишком устал уже от этой ссоры и слишком рад возможности сбежать не в середине её, а в конце. Если бы я сбежал в середине, было бы ещё хуже, наверное.
Хватаю с вешалки куртку, чтобы, если вдруг ты видишь это или проверишь потом, ты могла понять, что всё серьёзно. И наплевать, что погода на редкость хороша и не холодно даже ночью.
Громко хлопаю дверью. Тут же выкидываю куртку куда-то в темноту. Я так зол на себя. Теперь уже только на себя. Хочу пнуть что-нибудь со всей силы, но не нахожу подходящего объекта. Понимаю, что всё ещё стою перед дверью. Оборачиваюсь, но тут же беру себя в руки, отворачиваюсь и быстро сбегаю по лестнице. Нет, дальше уйти я не могу. Сажусь на ступеньки и обхватываю голову руками, запускаю пальцы в волосы, сжимаю до боли. Боюсь начать выдирать на себе волосы, поэтому заставляю себя убрать руки от головы, сцепляю в замок, опираюсь локтями на колени.
Во мне до сих пор бушует гнев, но я ещё меньше помню, с чего всё началось и почему. И не хочу вспоминать. Сейчас мне лучше подумать, что делать дальше. Сейчас, может, я бы и рад был уйти, но… не могу. Было бы полезно прогуляться по пляжу, проветриться, всё обдумать. Но я просто не могу уйти сейчас. Ни сейчас, ни вообще. Одна ссора, пусть даже такая сильная, ничего не меняет. Мы всё ещё женаты, я всё ещё тебя люблю. Даже сильнее, чем прежде, потому что чуть было из-за своей глупости и ревности тебя не потерял. Почему «чуть было»? Я уверен, ты сейчас не спишь, тоже думаешь о произошедшем. И, может, приходишь к противоположному выводу. Может, для тебя эта ссора всё изменила и теперь ты хочешь развода? Смогу ли я тебя в таком случае переубедить? А отпустить? Сможешь ли ты меня простить? Смогу ли я попросить прощения?
Оборачиваюсь, словно закрытая дверь поможет мне оценить мою способность извиниться. Не успеваю подумать, резко встаю на ноги и делаю один шаг вверх по лестнице. И тут же останавливаюсь в нерешительности. Что я скажу? Я боюсь, что это не важно и мы лишь продолжим ссориться. Но я должен попытаться. Соображу что-нибудь по дороге.
Захожу обратно в дом. Больше не хлопаю дверью. Я думаю только о том, что должен найти тебя и просить прощения. Не то чтобы я раскаялся – у меня ещё будет на это время, но сейчас важнее было не разрушить всё окончательно.
Совершенно забываю о мелочах. Я забыл куртку на улице. А до того – волшебную палочку на столе. Далеко бы я без неё ушёл… Но я даже не подумал об этом. А если бы подумал… Без волшебства я смог бы прожить. Без тебя – нет.

When I say I'm sorry
Can you forgive me?
When I say I will always be there
Will you believe, will you believe in me?

Меня всё же одолевает нерешительность. Для начала, я не знаю, куда мне идти. Осталась ты на кухне или, как и сказала, пошла спать? Я не знал, что говорить, и лишь надеялся, что слова сами найдутся, как только я тебя увижу. Но самое главное – я не знал, как ты отреагируешь на то, что я скажу. И на моё появление тоже. Не испугаю ли я тебя? Ты в праве решить, что я вернулся, чтобы добавить ещё что-нибудь или ударить тебя. Этим, конечно, не ограничивается список моих возможных действий, но лучше не продолжать. Но что бы ты ни подумала и не сделала, я не буду сопротивляться. Я понимаю, что заслужил. Только, пожалуй, если ты захочешь развестись, я не сдержусь и возражу. Прости, я слишком люблю тебя, чтобы вот так просто отпустить. Не для того я вернулся.
Решаю, что лучше сначала зайти на кухню. Я нахожу её пустой и ещё хранящей отзвуки нашей ссоры. Осколки бутылки убраны не до конца, а до разлитого шампанского ни одному из нас не было дела. Неподалёку лежал альбом, из него выпали листки. Я различал движение на фотографиях, но лиц не видел. Ну и к чёрту. На столе лежит моя палочка. Не знаю, забрать её или не стоит. Некоторое время я просто на неё таращился и раздумывал. Палочка всё же оружие, а я не хотел создать впечатление, что пришёл мстить. Но и оставлять её просто так на столе я не мог. То ли очень привык к ней, то ли опасался, что на нас кто-нибудь нападёт (война прошла, но я всё равно всё время начеку), то ли моя природная аккуратность. Моя природная выборочная аккуратность. Я, конечно, разбрасываю носки и раздражаю тебя этим, зато книги, например, у меня всегда в порядке.
Всё-таки забираю палочку. Я решил, что, если что-то случится, смогу снова выложить её куда-нибудь. Подумываю, не убраться ли на кухне заодно. Это дело двух секунд. Что может произойти за две секунды? Я дольше думал над тем, забрать палочку или нет. Но всё же я оставляю кухню такой, какой она была. Лучше мы уберём её вместе. Я очень надеюсь на такой поворот событий. А если всё закончится плохо… Кто-то из нас сделает это один. Будет и так слишком плохо, неубранная кухня не сделает хуже. Это я так отмахиваюсь от всего. Мне не приходит в голову, что этот беспорядок будет напоминать о ссоре и, несомненно, будет делать больнее. В доме ведь останется тот, кто не найдёт в себе сил уйти.
Погружённый в свои размышления, начинаю подниматься по лестнице. Смотрю себе под ноги, но ничего не вижу. Поднимаю голову – и застываю на месте. На верхней ступеньке сидишь ты. Что-то в тебе изменилось с тех пор. Обычно я мало внимания обращаю на одежду, но ты приучила меня. Ты уже не в платье, но в чём-то более свободном и мешковатом. Но я не могу разглядеть, что это. Да и какая разница.
Я бы хотел взлететь вверх по лестнице, подхватить тебя на руки и поцеловать. Меня останавливает мысль, что стремительным приближением я бы тебя напугал. И вообще моя цель – извиниться. На словах. Ты этого от меня ждёшь, я сам этого хочу. Успею ещё тебя поцеловать. А что, если нет?.. Трясу головой, отгоняя эту мысль.
Мы встречаемся глазами, и я не могу удержаться от улыбки. Чувствую себя неловко, как нашкодивший мальчишка. Мне кажется теперь, что от меня требуется только формально извиниться, что всё в любом случае будет хорошо. Как будто ты учительница – ты старше и мудрее, понимаешь, что я не со зла подложил тебе крысу в сумочку. Но в то же время я ещё помню потрясение отгремевшей ссоры. И мне очень горько из-за того, что я сказал. И, если смотреть с этой стороны, маловероятно, что ты меня простишь. Снова эмоции во мне раздваиваются, разногласие между ними нарастает. Чего я жду? Почему до сих пор стою на месте?

I swallow my pride,
Now I'm crawling back to you,
I'm out of my head,
Can't wait any longer,
Down on my knees, I thought I was stronger,
Just like that, like you said I'd do,
I'm crawling back to you.

Делаю следующий шаг вверх и пристально смотрю тебе в глаза. На лестнице темно, но глаза уже немного привыкли. Я не знаю, о чём ты думаешь, но ты явно не боишься. Хвала Мерлину. Ещё шаг. Я зачем-то держусь за перила. В этом нет совершенно никакого смысле, я же не жду, что ты попытаешься выбежать, а я тебя не пущу. Захочешь – трансгрессируешь. Ещё шаг. Я немного ускоряюсь, но не бегу. Пару раз я опускаю глаза, не выдерживаю твоего взгляда.
Сажусь несколькими ступеньками ниже поперёк лестницы, чтобы иметь возможность смотреть на тебя. Но я всё ещё не знаю, что мне сказать. Хуже того. Я обнаруживаю, что не могу заставить себя сказать хоть что-то, будто комок в горле застрял. Не могу извиниться по-взрослому – глядя тебе в глаза. Могу только виновато таращиться. Какой я всё-таки… Если уж кто кого и не достоин, то скорее я – тебя. Проклинаю себя. Я бы хотел рассказать тебе всё – начиная от того, как я тебя люблю, и заканчивая тем, как я ненавижу себя за сегодняшнюю ссору. И не могу…
- Прости, - наконец прошептал я, разозлившись на свои же собственные мысли. Пора вылезти из своей головы и поговорить с тобой. Прислоняюсь лбом к твоим коленям. Боюсь увидеть твою реакцию. – Я такой дурак, - хочу добавить, что то был не я, что это всё луна, но остановил себя. Нечего всё валить на луну. – Я не… - хотел сказать, что не то имел в виду, но тоже не стал. Тогда пришлось бы объяснять, что же я тогда имел в виду, а я и сам не знал. Сказать, что я не знал, что на меня нашло? Я знал. И ты, наверное, тоже знала. Не хочу себя оправдывать. Значит, я также не могу сказать, что просто вечер выдался паршивым. Мерлин, почему же всё так сложно?! Наверное, лучше сейчас забыть, что было, и сказать что-то, что помогло бы сохранить наши отношения. – Я не хотел уходить, - поднимаю глаза. Пожалуйста, пойми меня! Мерлин, как же трудно! – Я люблю тебя, - и вдруг я нахожу нужные слова. – И я не считаю, что страшно ошибся, женившись на тебе. Разве что чуть-чуть, - усмехаюсь и отвожу глаза. Не лучшая моя шутка. – Будь у меня Маховик Времени, я бы ничего не изменил. Ты – лучшее, что случалось в моей жизни. Прости, что я оказался таким хреновым мужем, - совсем отворачиваюсь. Не хочу увидеть согласие в твоих глазах. – Я хочу провести с тобой всю жизнь, как и поклялся четыре года назад, но я же тебя погублю… Я пойму, если ты не захочешь больше… - замолкаю. Что я несу?! Я ведь совершенно не это хотел сказать. Прерви меня! Пожалуйста!

Bye bye love
Bye bye happiness
Hello loneliness
I think I'm gonna cry
Bye bye love
Bye bye sweet caress
Hello emptiness
I feel like I could die
Bye bye my love, goodbye

Странно, как я поначалу не мог вымолвить ни слова, а потом перестал следить за тем, что болтаю. Не сболтнул ли я сейчас лишнего? По идее, не должен бы был, я старался говорить от сердца. Но мог неправильно сформулировать. Большинство наших ссор происходили из-за того, что я что-то не так сказал.
Не успеваю как следует это обдумать – и слава Мерлину! Ты прикоснулась к моей щеке и окончательно вытащила меня из моих мыслей. С тобой – настоящей, живой, самой любимой – мне гораздо лучше, чем с самим собой. Прижимаюсь щекой к твоей руке. Мне кажется, что этим всё сказано, слов больше не нужно. Видимо, тебе кажется по-другому.
- Ты прав, я не хочу больше... Ссориться с тобой.
Ты прервала меня, этому я даже рад. Но пауза была достаточной, чтобы я отпрянул от твоей руки, резко развернулся и уставился на тебя в поисках подтверждения. В голове моей стремительно проносились мысли, озвучивать которые мне совсем не хочется. Чувство вины саркастично нашёптывало, что так мне и надо. Я мысленно попрощался со всякими надеждами на семью и счастье и приготовился до самой смерти оплакивать свою несчастную судьбу. В то же время какая-то часть меня не верила в происходящее. Особенно после моей вымученной пламенной речи (горький смешок).
А ты снова обвела меня вокруг пальца! Это было жестоко. Я шумно выдыхаю, но всё равно некоторое время не могу отойти от шока. Поэтому ничего не отвечаю пока и даже не могу обнять тебя в ответ. Снова и снова возвращаюсь на пару секунд назад, когда, мне казалось, всё было потеряно. Смеюсь с облегчением и возвращаюсь к реальности.

And so you see I have come to doubt
All that I once held as true
I stand alone without beliefs
The only truth I know is you.

- Я больше так не буду, - отвечаю я. Старался быть серьёзным, но сложно сохранять серьёзность, произнося такую детскую фразу. Тем более, я так рад, что мы помирились, что не могу перестать улыбаться.
Тебе, наверное, неудобно так меня обнимать. Нас всё-таки разделяют три ступеньки. Подсаживаюсь на одну ступеньку ближе и наконец-то обнимаю тебя за талию.
- О, мой свитер! – не удерживаюсь я от комментария.
Мне, наверное, следовало бы сказать что-нибудь ещё. Не по поводу свитера, нет. Я же хотел рассказать тебе всё-всё-всё. Нет, расскажу после. Сейчас я хочу наконец-то помолчать. Слишком много лишнего сегодня было сказано. Лучше я буду просто наслаждаться тишиной, темнотой и нашим примирением. Обниму тебя покрепче, поцелую в висок, прислонюсь щекой к твоей макушке. Всегда любил тебя обнимать – это не только чрезвычайно приятно, но ещё и удобно. Мы удивительно удачно подходим друг другу. Кажется, мы могли бы целую вечность просидеть вот так. Хороший способ избежать ссор, кстати говоря. Но, конечно, мы не сделали ни того, ни другого. А через девять месяцев родилась Мари-Виктуар.