После полудня девятое февраля превратилось из обычного буднего дня, пятницы, в праздник адского безумия, годовщину которого, кажется, нам еще долго предстояло отмечать. Из-за этого теракта в Косом переулке все палаты первого этажа - отделения травм от рукотворных предметов - были переполнены, так что многих пострадавших пришлось отправить на второй и третий этаж; врачей в операционных не хватало, и я, специалист по вирусам, занималась совсем не своей областью колдомедицины, помогая коллегам. На моих глазах в реанимации умерло двое человек: мужчина, оставшийся без ног, и годовалый ребенок. Я вернулась домой в половине двенадцатого, успела только поцеловать Руди перед сном - и сама, не найдя даже сил залезть на полчаса в ванну, рухнула спать, еле перемолвившись с Кью парой слов. Что мы могли бы обсудить? Хоть власти обвиняли во всем Радикалов, ясно было, что это чистая провокация; и вот идеологические партнеры моего мужа разрушали этот мир, а мне оставалось лечить его раны и заново строить порядок из обломков хаоса.
Я проснулась в середине ночи, от того, что мне послышался глухой вскрик ребенка, а также лай Гая, доносящийся из коридора.
Как бы ни устала я в прошедший день, как бы крепко ни спала, Руди я всегда слышала, и вряд ли мне показалось. Наверное, успел заглянуть в вечернюю газету, или услышал обрывки новостей по радио - и теперь из-за этой жути ему приснился дурной сон, - подумалось мне. Я скинула одеяло, набросила халат, взяла палочку с прикроватного столика, прокралась к двери, стараясь не разбудить мужа, и вышла в коридор. Наши спальни находились в разных концах второго этажа. Я зажгла огонек на конце палочки и быстрым шагом двинулась в детскую. У порога ее закрытой двери почему-то царапался Гай.
- Иди спи, - шикнула я на собаку. Но Гай продолжал скулить и рваться в комнату ребенка. Я аккуратно открыла дверь и просочилась в щелку, чтобы не впустить пса к Руди: он уже неоднократно будил мальчика по ночам. - Руди? Руди, что тебе приснилось, солнышко?
Руди в ответ молчал. Может быть, мне правда почудился его крик? Я погасила люмос и затаила дыхание, пытаясь различить в тишине сонное сопение сына - чтобы успокоиться и идти дальше спать, убедившись, что с ним все хорошо.
Но шорохов не было.
- Руди? - Я прикрыла дверь и вошла в комнату. Лунный свет мягко лился сквозь тонкие шторы; постель сына сияла голубовато-белыми простынями. - Руди? Руди, ты прячешься от меня? Малыш, ты где?
Подавляя начинающую нарастать в сердце панику, я создала неярко светящуюся сферу и стала рыскать под комнате, пытаясь обнаружить мальчика. Может быть, он чего-то сильно испугался и решил спрятаться? Его не было под кроватью, в шкафу, не было за занавесками. Или он просто встал и пошел в ванную комнату? - вдруг осенило меня. Глупые страхи, Ребекка, ты ненормальная мать; конечно, он же просто захотел ночью в туалет.
Я собралась выйти в коридор, чтобы проверить свою догадку, постучаться в дверь санузла, но тут мне в глаза бросился сложенный вчетверо листок пергамента, лежащий на белой постели: поэтому я не сразу его заметила.
Я подошла к кровати, взяла бумажку в руки, развернула ее - и обнаружила несколько строк незнакомым, размашистым почерком. С трудом присмотревшись к ним в сумраке ночной комнаты, я прочла, неслышно проговаривая слова губами:
Сердечно приветствую, убийца моей сестры! В следующий раз накладывай на дом более сильные защитные чары: для авроров, даже бывших, снять их не составляет труда.
О боже, нет. Дыхание перехватило; я пошатнулась, содрогнулась всем телом.
В августе прошлого года ты уничтожил самое дорогое, что у меня было. Я решил сделать то же самое с тобой.
Я как стояла, так и рухнула на кровать; сдавленно всхлипнула, тут же зажав рот рукой. Нет, боже, пожалуйста, пожалуйста.
Но я не такой зверь, как ты, и не собираюсь убивать твоего ребенка. Нет, Рудольф Рейвенвуд останется цел и невредим, пока ты будешь послушен мне и моим товарищам по оружию. Для начала нам нужна информация о штаб-квартирах Пожирателей Смерти. Дальнейшие инструкции ты получишь позже. Сохрани это письмо: благодаря ему ты сможешь сообщить нам все.
У тебя есть три дня. Поторопись, если заботишься о здравии сына.
Вместо подписи внизу листка стояла багровая буква R.
Я прижала письмо к лицу и огромными, полными бесконечного ужаса глазами смотрела в темноту опустевшей детской.
- Ра-радикалы... - движение дрогнувших губ сложилось в беспомощный лепет; я констатировала очевидный факт - в каком-то полуобмороке. - Аааа... Ааааа... Аааааа... - вырвались из горла первые бессвязные стоны, переходящие по нарастающей в истерический вой. - Руди! - вдруг крикнула я навзрыд. - Руди, милый мой, солнце мое, жизнь моя, Руди! - Я вскочила, бросилась к шкафу, снова стала перерывать вещи, выкидывать их на пол; подбежала к окну, выглянула наружу, потом кинулась прочь из комнаты, распахнула дверь; Гай бросился мне на грудь с лаем - я оттолкнула его и вынеслась в коридор. - О господи, господи, господи... - Спотыкаясь, запутываясь в полах халата, но не выпуская из руки проклятое письмо, я рванулась к спальне. - Квентин, Квентин! КВЕНТИ-И-И-ИН!!
Он уже вскочил, услышав мои дикие, как будто предсмертные крики, выглянул из комнаты мне навстречу; я закричала еще громче - хрипло, бессвязно - и упала ему в объятия, сотрясаясь от судорожных рыданий и истерического воя, который так и рвался из глотки.
- Квентин, Руди... Руди... Его нет в комнате, его... его... Они... они забрали его, забрали, забрали Руди!!
Я колотящейся, как в припадке, рукой протягивала ему письмо.
***
Было бы намного легче, если бы я просто была слабой.
Наверное, очень многие женщины, матери на моем месте бы просто лежали и плакали, или спали бы после продолжительной истерики, или напивались бы в попытке забыться. Но нет, за всю ночь я не сомкнула глаз, и кусок не лез в горло, и от единого глотка воды тошнило. Каждый час я упрямо отправлялась в комнату Руди, чтобы снова обнаружить там разбросанные по полу вещи, полный кавардак на столу и кровати, распахнутое настежь окно - и окончательное, невыносимое отсутствие ребенка. А если его здесь не было - какого черта же тогда я была здесь, мы с Квентином - были здесь?
Меня переполняли страх, отчаяние, злоба. Мне хотелось броситься наружу, в ночь, бежать куда-то - но еще через пять секунд я понимала, насколько бессмысленна эта затея. Мы знали, кого искать, о да, я поняла это сразу. Но где? Хотя штаб Радикалов, куда отправился похититель с ребенком, скорее всего, находился в Англии - ведь аппарация была доступна лишь в ограниченном радиусе - все равно нужно было знать, что за место искать. Вот именно - искать; потому что я не собиралась так просто это оставить. Мы должны были найти Руди сами, не полагаясь на милость этих тварей, которые вряд ли бы когда-то решили, что услуги Квентина им больше не понадобятся. И нужно было понять, что делать с этим шантажом, пока мы ищем ребенка.
Квентин знал, кому всегда сможет довериться. Я не могла сказать, что рационально считала затею поделиться горем такой уж хорошей; однако понимала и разделяла это желание: не остаться с ужасом наедине.
И вот сейчас было раннее утро; мы сидели в гостиной, как и всю прошедшую ночь, измотанные и, должно быть, оба невероятно жалкие - но уже хотя бы не одни. Говорил Квентин; я же сидела молча и вместо слов заполняла комнату дымом, одну за другой сбрасывая сигареты в пепельницу.
